Элегии и малые поэмы, стр. 79
Книга третья
Воинский Марс, отложив на время и щит свой, и пику,
К нам появись и сними шлем свой с блестящих волос.
Спросишь, может быть, ты, что за дело поэту до Марса?
Именем назван твоим месяц, о коем пою.
5 Знаешь ты сам: хоть войной занята и Минерва бывает,
Но и свободных искусств дело в руках у нее.
Время найди отложить копье, по примеру Паллады:
И безоружному есть много забот по душе.
Был безоружным ведь ты, пленившись римскою жрицей,
10 Чтоб от посевов твоих город наш мощный возрос.
Сильвия, Весте служа (почему не начать бы отсюда?),
Вышла помыть поутру утварь богини в воде
И подошла по тропе к отлогому берегу речки,
Где она ставит сосуд глиняный, с темени сняв.
15 На землю сев отдохнуть, вдохнула открытою грудью
Ветер и поправлять волосы стала себе.
Лишь она села, ивняк тенистый, и пение птичек,
И лепетанье воды дрему навеяли ей.
Сладкий тихонько покой смежил ей усталые очи,
20 И с подбородка ее томно упала рука.
Марс тут ее увидал, пожелал, желанную обнял
И обладания миг силой божественной скрыл.
Сон улетел, и она на траве тяжела остается,
Ибо во чреве у ней Рима зиждитель лежал.
25 Томно встает и сама не знает, откуда томленье,
И, прислонившись к стволу дерева, так говорит:
«Пусть на пользу и пусть на счастье мне будет виденье
Этого сна! Или нет, это яснее, чем сон!
У илионских огней я была, когда вдруг соскользнула
30 Долу повязка моя перед священным огнем.
Тут одинаково две из нее, удивительно, пальмы
Выросли вдруг, и одна выше другой поднялась,
И обняла целый мир могучими тотчас ветвями,
И досягнула до звезд пышной вершиной своей.
35 Вот мой дядя на них заносит стальную секиру —
В ужасе я, и дрожит трепетно сердце мое.
Марсов дятел и с ним волчица, вдвоем ополчаясь,
Оберегают стволы; пальмы стоят, спасены».
Так говорила она, во время рассказа наполнив
40 Урну водой, и с трудом снова ее подняла.
А между тем возрастает и Рем, и Квирин возрастает:
И, округляясь, живот бремя небесное нес.
Год же своим чередом неуклонно к концу приближался:
Светлому богу в пути две оставались межи.
45 Сильвия ныне уж мать. Говорят, изваяние Весты
Девственною рукой очи прикрыло свои.
Дрогнул богини алтарь, когда разродилася жрица,
И, ужаснувшись, огонь скрылся под белой золой.
Только об этом узнал презревший право Амулий
50 (Ибо у брата отбил власть он, которой владел),
Как приказал утопить близнецов. Но волна отбежала,
И на сухом берегу дети остались лежать.
Вскормлены были они молоком, как известно, звериным,
И постоянно еду брошенным дятел носил.
55 Не замолчу я тебя, Ларентия, славного рода
Нянька, а также твоей помощи, Фавстул-бедняк. [380]
Честь вам обоим придет, когда Ларенталии славить
Буду я в декабре, месяце праздничном здесь.
Трижды шесть минуло лет потомству возросшему Марса,
60 И пробивался пушок желтой у них бороды.
Пахарям всем и пастырям всем помогали при спорах
Илии дети, и всем братья решали дела.
Тешились часто они кровью хищников, пролитой в чаще.
И пригоняли назад угнанных ими коров.
65 Но лишь услышали, кто их родитель, они возгордились
И недостойным сочли в хижинах званье скрывать.
На смерть острым мечом пронзил Амулия Ромул,
И престарелому вновь деду он царство вернул.
Строятся стены теперь, но, пока они низкими были,
70 Лучше бы, лучше бы Рем не перепрыгивал их!
Вот уже там, где были леса и приюты овечкам,
Город возник; и вещал Вечного города вождь:
«Законодатель войны, от коего крови считают
Был я рожден (и готов это стократ доказать!),
75 Мы именуем тебя зачинателем римского года:
Первый же месяц в году Марсовым будет у нас!»
Сказано — сделано: назван с тех пор отчим именем месяц.
Честь эта, как говорят, богу угодна была.
Выше всех прочих богов почитали в древности Марса:
80 Этим воинственный люд склонность к войне показал.
Чтут кекропиды Палладу, минойцы на Крите Диану,
И почитаем Вулкан на Ипсипильской земле,
Славу Юноне поют пелопиды в Микенах и Спарте,
Фавна в сосновом венке чтут в Меналийской стране. [381]
85 В Лации Марс почитаемым был, как бог всеоружный:
В бранях дикий народ видел и силу и честь.
Коль ты досуж, загляни в иноземные месяцесловы:
Месяц, наверное, в них с именем Марса найдешь.
Назвали так третий месяц альбанцы и пятый — фалиски,
90 А у народов твоих, Герника, это шестой.
У арицийцев же, как и в стенах Телегона высоких,
Тот же месяцев счет, как и в Альбанской земле.
А у лаврентов он пятый, десятый у эквов суровых,
Следом за третьим идет он же у жителей Кур.
95 А у тебя, вояка пелигнский, как у сабинов,
Месяц четвертый уж встарь богу войны посвящен. [382]
Ромул же всех превзошел в порядке этого счета:
Года начало отцу кровному он посвятил.
Да и календ в старину не считалось столько, как нынче:
100 На два месяца год был покороче тогда.
Ты побежденных наук победившим еще не открыла,
Греция: хоть и речист, но трусоват твой народ.
Кто был отважен в бою, тот и сведущ был в римской науке,
Кто хорошо метал копья, тот был и речист.
105 Кто о Гиадах тогда, иль Плеядах Атлантовых ведал,
Иль что меж двух полюсов вертятся своды небес;
Что есть Медведицы две, из которых сидоняне правят
По Киносуре, ладьи ж греков Гелика ведет? [383]
Или что знаки небес брат обходит в течение года,
110 Или что их обежит в месяц упряжка сестры?
Вольно кружились у них целый год без присмотра созвездья,
Слыли они за богов у неученых людей.
По небу знаков тогда бегущих вовсе не знали.
Людям были нужней знаки их собственных войск.
115 Были из сена значки; это сено они почитали,
Как почитаем твоих все мы орлов боевых.
Эти маниплы-пучки на шестах привешены были,
И на маниплы они войско делили свое.
Из-за того, что расчет незнаком был этим невеждам,
120 В счете теряли они за пятилетие — год.
Год их кончался, когда десять раз луна обернется:
Десять считали они самым почетным числом;
Иль потому, что у нас на руках десять пальцев для счета,
Иль что в десятом всегда месяце жены родят,
125 Иль что десятка у нас граница во всех исчисленьях
И начинаем опять с новой десятки мы счет.
Ромул поэтому счет ста сенаторов ввел по десяткам