Элегии и малые поэмы, стр. 16
Рано его я схватил и недостойной рукой!
В сторону был уведен своенравной красавицы волей
И о котурнах забыл: правил триумф свой Амур.
Делаю то, что могу: обучаю науке любовной
20 (Горе! Я сам удручен преподаваньем своим!),
Иль сочиняю, как шлет Пенелопа известье Улиссу, [49]
Иль как у моря, одна, слезы, Филлида, ты льешь. —
Всё, что Парис, Макарей и Ясон, благодарности чуждый,
Будут читать, Ипполит и Ипполитов отец;
25 Все, что, выхватив меч, сказала бы в горе Дидона
Или же Лесбоса дочь, лиры Эолии друг.
Скоро же ты, мой Сабин, [50] объехал весь мир и вернулся,
Из отдаленных краев письма-ответы привез!
Значит, Улисса печать Пенелопой опознана верной,
30 Мачеха Федра прочла, что написал Ипполит;
Благочестивый Эней прекрасной ответил Элиссе:
Есть и к Филлиде письмо… если Филлида жива!
До Ипсипилы дошли Ясона печальные строки;
Милая Фебу, во храм лиру, лесбийка, отдай!..
35 Все же в стихах и твоих, о Макр, воспеватель сражений,
Голос порой подает золотокудрый Амур:
Там и Парис, и жена, что неверностью славу снискала,
И Лаодамия, смерть мужу принявшая вслед…
Знаю тебя хорошо: ты любовь воспеваешь охотней,
40 Нежели брани, ты в мой перебираешься стан!
XIX
Если жену сторожить ты, дурень, считаешь излишним,
Хоть для меня сторожи, чтобы я жарче пылал!
Вкуса в дозволенном нет, запрет возбуждает острее;
Может лишь грубый любить то, что дозволит другой.
5 Мы ведь любовники, нам и надежды и страхи желанны,
Пусть иногда и отказ подогревает наш пыл.
Что мне удача в любви, коль заране успех обеспечен?
Я не люблю ничего, что не сулило бы мук.
Этот мне свойственный вкус лукавой подмечен Коринной, —
10 Хитрая, знает она, чем меня лучше поймать.
Ах, притворялась не раз, на боль головную ссылалась!
Как же я медлил тогда, как не хотел уходить…
Ах, сколько раз обвиняла меня, и невинный виновник
Нехотя вид принимал, будто и впрямь виноват.
15 Так, меня обманув и раздув негорячее пламя,
Снова готова была страстным ответить мольбам.
Сколько и нежностей мне, и ласковых слов расточала!
А целовала меня — боги! — о, сколько и как!
Так же и ты, которая взор мой пленила недавно,
Чаще со мною лукавь, чаще отказывай мне,
20 Чаще меня заставляй лежать у тебя на пороге.
Холод подолгу терпеть ночью у двери твоей.
Так лишь крепнет любовь, в упражнении долгом мужает,
Вот чего требую я, вот чем питается страсть.
25 Скучно становится мне от любви беспрепятственной, пресной:
Точно не в меру поел сладкого — вот и мутит.
Если б Данаю отец не запрятал в железную башню,
От Громовержца она вряд ли бы плод принесла,
Зорко Юнона блюла телицу рогатую — Ио, —
30 И Громовержцу вдвойне Ио милее была.
Тот, кто любит владеть доступным, пусть обрывает
Листья с деревьев, пускай черпает воду из рек.
Только обманом держать любовника женщина может…
Сколько советов, увы, против себя я даю!
35 Не возражает иной, а мне попустительство тошно:
Ищут меня — я бегу, а убегают — гонюсь.
Ты же, который в своей красавице слишком уверен,
Лучше, как спустится ночь, вход на замок запирай.
Да разузнай наконец, кто в дверь то и дело стучится
40 Тайно, собаки с чего брешут в ночной тишине?
Что за таблички тишком проворная носит служанка,
И почему госпожа часто ночует одна?
Пусть до мозга костей тебя пробирает тревога, —
Дай же мне повод хоть раз ловкость свою проявить.
45 Тот пусть лучше песок на пустынном ворует прибрежье,
Кто в неразумье своем любит жену дурака.
Предупреждаю тебя: коль верить слепо супруге
Не перестанешь, моей быть перестанет она.
Много всего я терпел, надеялся я, что сумею,
50 Как ты ее ни храни, все же тебя обойти.
Ты же, бесстрастный, готов терпеть нестерпимое мужу:
Все дозволяешь — и вот я уж любить не могу.
Так уж, несчастному, мне никогда и не ведать запрета?
Ночью уже никогда мести грозящей не ждать?
55 Страха не знать? Не вздыхать сквозь сон, ни о чем не волнуясь?
Повода мне не подашь смерти твоей пожелать?
Что мне в супруге таком? На что мне податливый сводник?
Нравом порочным своим губишь ты счастье мое.
Ты бы другого нашел, кому терпеливые любы…
60 Если соперником звать хочешь меня — запрещай!
Книга третья
I
Древний высится лес, топора не знававший от века.
Веришь невольно, что он тайный приют божества.
Ключ священный в лесу и пещера с сосульками пемзы,
И отовсюду звучат нежные жалобы птиц.
5 Там, когда я бродил в тени под листвою древесной
В думах, куда же теперь Муза направит мой труд.
Вижу Элегию вдруг: узлом — благовонные кудри.
Только одна у нее будто короче нога:
Дивной красы, с оживленным лицом, в одежде тончайшей, —
10 Даже уродство ноги лишь украшало ее.
Властная вдруг подошла и Трагедия шагом широким,
Грозно свисали на лоб волосы; плащ до земли.
Левой рукою она помавала скипетром царским,
Стройные голени ей сжали котурнов ремни.
15 Первой сказала она: «Когда же любить перестанешь
Ты, к увещаньям моим не преклоняющий слух?
О похожденьях твоих на пьяных болтают пирушках,
В людных толкуют местах, на перекрестке любом,
Пальцем частенько в толпе на поэта указывать стали:
20 «Вот он тот, кого сжег страстью жестокий Амур!»
Не замечаешь ты сам, что становишься притчею Рима…
Как же не стыдно тебе все про себя разглашать?
Петь о важнейшем пора, вдохновляться вакхическим тирсом, [51] —
Время довольно терять, труд начинай покрупней!
25 Ты унижаешь свой дар. Поспевай деянья героев!
Скажешь ты: нынешний труд больше подходит тебе —
Хватит забавных стихов, что успел ты сложить для девчонок;
Были напевы твои с юностью ранней в ладу.
Славу доставить теперь ты обязан трагедии римской,
30 И вдохновенье твое выполнит волю мою!»
Так она кончила речь в своих театральных котурнах
И покачала главой, в пышном уборе кудрей.
И, на нее покосясь, улыбнулась Элегия, вижу, —
Мирт держала она, помнится, в правой руке.
35 «Что порицаешь меня, Трагедия гордая, речью
Важной? — сказала. — Ужель важной не можешь не быть?
Не погнушалась и ты неравным стихом выражаться.
Ты, состязаясь со мной, мой применила размер?
Нет, величавых стихов со своими равнять я не смею,
40 Твой затмевает дворец скромные сени мои.