Далёкий край (др. изд.), стр. 61
Бичинга был готов на что угодно.
«Когда наголодаешься, — подумал он, — и насидишься без водки, тогда возьмешься ради купца за любое грязное дело».
Гао долго ходил вокруг да около. Наконец он признался, что Чумбока, который устроил бунт, мешает ему торговать и сделать все народы Мангму богатыми.
Бичи нахмурился. Он слыхал, что летом стреляли в маньчжуров, но кто и как это сделал, Бичи толком не знал — он до сих пор болел. Шаман попросил рассказать, как все произошло.
Гао рассказал обо всех событиях.
— Какой это Чумбока, — спросил Бичинга, — и почему дружит с русскими?
Гао удивился, что Бичинга еще не знает, кто такой Чумбока.
— Да это тот парень, который женился на девке своего рода.
— Э-э! — воскликнул шаман. — Я его знаю. Это проворный малый.
— Ты его хорошо должен знать, — сказал Гао многозначительно, видя, что Бичинга еще не вспомнил Чумбоку как следует.
Бичи насторожился.
— Это тот самый парень, который хотел узнать, шаман ли ты на самом деле или только обманываешь людей. Он и пустил в тебя стрелу.
— Он?! — вскричал Бичи.
До сих пор шаман так и не знал, кто стрелял ему в спину. Бичинге никто не сказал об этом, хотя все знали, какое испытание устроил ему Чумбока.
Шаман зловеще пошевелил бельмами. С тех пор как Бичинга был ранен, от него почти все отвернулись. Уж больше не привозили ему на излечение девушек и молодых женщин и не оставляли их у шамана. Никто не вез ему водки. Шаман всю осень и зиму жил, как голодная собака.
Стемнело.
— Принеси-ка дров, — сказал Гао, обращаясь к своему работнику.
Чжи дремал, сидя на корточках у двери. Он встрепенулся.
— Что-то холодно. Иди руби дрова… Возьми топор в нарте.
Работник ушел. Бичинга молчал угрюмо. Он теперь хорошо вспомнил, кто такой Чумбока. Этот парень бросил в огонь голову Бичинги в позапрошлом году. Все увидели, что это не голова, а шапка с подрисованными глазами на лубе.
«А потом так обманул меня, пообещав привезти девку. Я так ее ждал… А когда я поехал на Горюн, это он выстрелил мне в спину. Он опозорил меня, хотел показать всем, что я обманщик и что у меня нет никаких духов, которые могли бы спасти меня, отвести стрелу…»
Гао был удивлен, в какой бедности и ничтожестве застал он шамана. Оказывается, на самом деле Чумбока опаснейший человек, гораздо опаснее, чем предполагал Гао. Он действительно одним выстрелом из лука уничтожил Бичингу, хотя шаман и остался жив. Гао удивился, что гольды, которых он считал ничтожными существами, отступились от своего шамана. Значит, они тоже что-то понимают. Гао задумался. Сможет ли Бичинга помочь ему?
Шаман заметил тревогу Гао. В нем пробудилось достоинство. Теперь уж он не думал о том, чтобы за глоток водки угождать купцу.
— Я знал, что это Чумбока выстрелил в меня. Мне об этом «они» сказали, — заговорил Бичинга.
Гао не верил в «них». Он знал, что Бичи врет.
— Я теперь поправился, — сказал шаман. — Скоро буду о Чумбоке думать.
Вошел работник с дровами.
— Пусть он еще дров нарубит, — сказал Бичинга.
Чжи велено было еще рубить дрова впрок, но работник стоял и, казалось, не слышал приказания.
— Иди! — крикнул хозяин.
Чжи вышел за дверь. Одежда его была мокрой от пота. Он знал, что нельзя сидеть на таком морозе, что надо двигаться, но у него не было сил. Чжи присел, чтобы хоть немного отдохнуть. Ветер выл и хлопал, и потоки снега взлетали вверх с сугробов. Чжи сидел за конической грудой бревен, составленных стоймя, наподобие шалаша.
Чжи вдруг вспомнил родную деревню и родные поля в летнее время. Ему стало тепло. Он хотел подняться, но не смог. Собаки, свернувшись клубками, зарылись в снег. Чжи хотел подползти к ним.
Гао и Бичинга долго еще разговаривали. Когда купец вылез из зимника и крикнул Чжи, того уж занесло снегом. При свете луны Гао увидел его голову, подскочил к своему работнику и толкнул его. Чжи был тверд как камень.
Гао рассердился.
— Умереть так не вовремя! — крикнул он. — Сейчас у меня нет других работников.
На другой день все еще дуло, и Гао, проклиная Чжи, вернулся в Онда на собаках. Ему самому пришлось подпрягаться к нартам. Купец послал за мертвым Чжи своих сыновей, а сам позвал Чумбоку. Гао приласкал его, сказал, что долг его стал меньше, что он еще раз посмотрит по книгам и проверит, все ли верно записано за Ла.
Как и все гольды, Чумбока был доверчив. Услыхав, что Гао решил проверить долг Ла, он подумал: «Не на самом ли деле Гао пошел на попятную?»
Торгаш снабдил его всем необходимым для охоты, и братья в надежде, что с купцом наконец удастся примириться, снова отправились на промысел.
Пурга бушевала еще целую неделю. Потом наступила оттепель.
Снега заблестели на солнце, покрывшись ледяной коркой. Сугробы сияли. Торосники на реке загорались ярче.
Через несколько дней после того, как ушли Чумбока с братом, из тайги вышла большая ватага охотников. Все они явились в дом Удоги.
Тут были и дядюшка Дохсо, и Игтонгка, и Кога. Они ходили к морю. Дядюшка Дохсо не мог нарадоваться на свою дочь и очень сожалел, что Чумбоки нет.
Явился Гао.
— Все товары подешевели! — сказал торгаш горюнцам. — Скоро приеду к вам на Горюн. Привезу много водки. Каждому из вас хватит на все лето.
Гао всех напоил. Дядюшка Дохсо валялся к вечеру замертво.
Пропьянствовав неделю, горюнцы собрались домой.
— Скоро к вам приеду и буду очень дешево продавать очень хорошие товары, — говорил Гао, провожая их.
Дядюшка Дохсо вернулся в Кондон и рассказал там о намерении Гао. Все ждали торгаша. Забыты были старые обиды. С озера приезжали тунгусы и спрашивали, не привез ли Гао дешевый товар и водку.
В воздухе теплело, уже забереги появились на реках, а Гао все не ехал.
«Почему не едет? — размышлял дядюшка Дохсо. — Может, в лодке приедет, когда пройдет лед?»
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
РАБОТНИК ТУН
Когда лед прошел, с Уссури возвратился старший сын Гао.
Он привез серебро, вырученное за продажу мехов, массу разных новостей и нового работника. Одна из новостей была неприятна.
Маньчжурский купец, ехавший в компании с Гао от самого устья Уссури, чем-то болел. Потом оказалось, что у него оспа. Работник Ван заразился от купца по дороге и умер. Гао-сын бросил тело умершего на пойме, в Мылках, не доезжая устья Горюна.
«Опять начнется оспа! — думал Гао Цзо. — Могут вымереть целые деревни. Уменьшится число должников».
— Да, нынче в Сан-Сине оспа, — говорил Гао-сын.
Работник Тун, невысокого роста, с короткими ногами и широким лицом, был на редкость вынослив. К тому же он еще недавно был крестьянином, а это особенно по душе Гао Цзо. Тун не знал тех уловок, которыми пользуются опытные приказчики и работники, чтобы поменьше работать и побольше отдыхать. Чем бы Тун ни занимался, он работал на совесть.
— Но все же жаль Вана, — говорил Гао-сын.
Старик молчал. Ему не было жалко Вана. Сын не точно выразился. Надо было сказать так: «От смерти Вана мы несем убытки, а это нехорошо…»
— А Чжи тебе не жалко? — спросил сын. — Я любил с ним ездить. Он был хорошим рассказчиком, знал много сказок.
Гао Цзо возмутился.
— Как я могу жалеть работников! — вскричал он. — Ты глупый! Какие тут сказки! Да я десятки таких, как Чжи, похоронил в снегах и в песках. Ты думаешь, мы всегда были богаты? Твой отец был хунхуз, а стал купцом. Посмотри: лавка, товары, собаки, серебро, дом в Сан-Сине. Что это такое? Ты белоручкой хочешь быть? Это ведь все из костей работников! Что, я сам, что ли, потащу товары на север, сам буду в лодке шестом толкаться? Меня не хватит на все. В нашем богатстве столько же мехов, сколько костей и крови работников. Умер Чжи — я в доходе. Это я тебе говорю, отец. Ты с меня пример возьми. Чжи проработал у меня пять лет, а заработок держал в деле. Нам выгода. Ты вырос среди дикарей и не знаешь нашей страны и народа. Не жалей их! Свои, чужие, — когда надо заработать, разницы нет. Не слушай тех, что хвалят народ. Все это вранье! Народ — это мы, купцы, а не работники. Ты не знаешь жизни…