Дитя Всех святых. Перстень со львом, стр. 37

Глава 7

«ВАРЕНЫЙ» ИЗ СЕН-МАЛО

Поутру Франсуа де Вивре опять сел на Востока и продолжил путь в том же направлении. Он миновал Ренн, едва отдавая себе в этом отчет. На следующий день, после очередного ночлега в лесу, он проехал неподалеку от Вивре, но не испытал ни малейшего любопытства заглянуть туда. Что стало с родовым замком после того, как его опустошила чума? В тот день это занимало Франсуа меньше, чем когда бы то ни было.

Он посмотрел на небо. Он хотел отыскать Маргаритку в этом отражении земли, где все разделенные находят друг друга и воссоединяются, но, к его великому отчаянию, в небе оказалось пусто. Стояла восхитительная погода — самое начало весны, — и небесный свод отличался ровной, прозрачной голубизной. Лишь изредка набегало и исчезало легкое облачко, словно одинокая волна, и Франсуа казалось, что вот так и Маргаритка растворилась в этом огромном, чистом, райски безмятежном просторе.

Франсуа страдал. Он страдал тем больше, что в природе царил праздник. Она словно отрицала его боль, смеялась над ней. Ему-то хотелось, чтобы вокруг бушевали грозы, чтобы ливень залил все на его пути, чтобы молнии поражали деревья, чтобы гром рычал и завывал ветер! А вместо этого птицы распевали наперебой, ветви деревьев, отягченные набухшими почками, качались в благоуханном воздухе, и распускались цветы — все одновременно: в траве, в подлеске, среди дорожных камней. Каких только не было: больших, маленьких, голубых, белых, желтых… Нарциссы, фиалки, жонкили, лютики и даже… маргаритки.

Утром третьего дня, все так же замкнувшись в себе и равнодушный ко всему, Франсуа добрался до Сен-Мало. Дорога была оживленной, ему попалось довольно много пешеходов, мужчин и женщин из простонародья, а также конных солдат и торговцев с тележками. Со времени своего бегства Франсуа впервые встретил людей. А может быть, он просто впервые их заметил.

Из толпы доносились крики:

— В кипяток его! Сварить! Сварить!

Франсуа пожал плечами. Какого-то бедолагу собираются сварить заживо за его преступления. И что за охота всем этим людям присутствовать при подобном зрелище? Это, впрочем, не помешало ему тоже последовать за толпой зевак. В том состоянии, в котором он находился, ему все было безразлично, даже вид мучений и смерти.

Казнь должна была состояться у подножия земляного вала, окружавшего город. Латники сдерживали народ. Осужденный стоял на помосте рядом с палачом, совершенно голый, с руками, связанными за спиной. На разожженном возле эшафота костре стоял большущий котел, края которого достигали настила помоста, а изнутри валил пар.

На помост поднялось новое действующее лицо. Вновь пришедший развернул пергамент и начал читать с сильным английским акцентом:

— Сегодня, одиннадцатого марта, в лето от Рождества Христова тысяча триста пятьдесят третье, в день святой Элогии, именем его величества Эдуарда, милостью Божией короля Франции и Англии, властителя Ирландии, а также его высочества Иоанна, герцога Бретонского, приговорен нами к смерти преступник по имени Туссен, не имеющий другого прозвания, кроме того, что было дано ему при крещении. Согласно приговору нашему, надлежит сварить его живьем в кипятке за следующие злодеяния: бунт, воровство, колдовство, убийство и прелюбодеяние. Да помилует Бог его душу!

Когда огласили состав преступлений, удивленный и даже восхищенный ропот пробежал по толпе: вот лихой малый! Видать, зря времени не терял! Иметь такой послужной список в его годы — это прямо подвиг! И в самом деле, тому, кого собирались сварить на их глазах, едва ли минуло больше семнадцати лет. Ничего зверского в его облике, впрочем, не было. Если исключить шрам на правой щеке да рубцы по всему телу, которые сами по себе немало о нем говорили, внешность он имел скорее пригожую. Среднего роста, худой, но хорошо сложенный, смуглый, с черными прямыми волосами, он больше походил на уроженца теплых стран и уж никак не Бретани. А сейчас, ничуть не подавая вида, что страшится ожидающей его жестокой участи, он смотрел вокруг себя с дерзкой улыбкой. И, наконец, тоже заговорил, голосом сильным и насмешливым:

— Правда ваша, мессир, я и впрямь сделал все то, что вы тут наговорили. И грабил, и убивал… да только англичан, единственно англичан!

Ответом ему был дружный смех. Люди в толпе, не сговариваясь, сразу отдали свои симпатии приговоренному и заранее возмущались его смертью.

Франсуа тоже был взволнован, но совсем по другой причине: имя, которое он только что услышал, со всей очевидностью свидетельствовало, что приговоренный был назван в честь его собственного дня рождения [13]. Значит, они оба родились в один и тот же день. И Франсуа вдруг почувствовал себя братом того парня, звездным его братом, подобно тому, как у других есть братья молочные. Он крикнул осужденному поверх голов зевак и солдатни:

— Эй, почему тебя зовут Туссеном?

— А мне терпения не хватило Рождества дождаться!

Франсуа больше не колебался. Он последовал за своим инстинктом:

— Иду к тебе!

И он бросил Востока вперед. Удивленная толпа расступилась, латники не успели сообразить, что к чему, а Франсуа уже гарцевал перед эшафотом.

— Прыгай!

Прыгнуть на коня со связанными за спиной руками, голышом, было делом нелегким, но Туссен проявил не только присутствие духа, но и ловкость и мигом очутился на крупе коня. Однако сложности начинались именно теперь, поскольку солдаты, наконец, опомнились. Пока англичанин, зачитывавший приговор, вопил и что-то приказывал, они стали угрожающе сжимать стальное кольцо. Франсуа решил попытать удачу. Он направил коня прямо на солдат и, несмотря на двойной вес, в самый последний момент заставил его прыгнуть прямо через их головы.

Громко заржав, Восток взвился в воздух и с акробатической точностью приземлился в нескольких шагах позади строя. Стражники, опешив на миг от такой прыти, вновь бросились за беглецами, но толпа дружно сомкнулась и помешала преследователям. Туссен крикнул:

— Кольцо спасения!

Франсуа не понял.

Туссен уточнил:

— Туда, к церкви!

Действительно, неподалеку от места казни, между лачугами и бараками бедного квартала, лепившегося к самой городской стене, возвышалась небольшая церковь — скорее даже не церковь, а простая часовня. Не дожидаясь, пока конь остановится, Туссен спрыгнул на землю и побежал. В стену церквушки было вмуровано большое кольцо, похожее на те, что служат для швартовки судов. Туссен повернулся спиной и сумел ухватиться за кольцо одной из своих связанных рук.

Тут Франсуа вспомнил. В стенах некоторых церквей издавна имеются так называемые «кольца спасения», и кто бы ни ухватился за такое кольцо, он избегает суда мирских властей. Голос Туссена напомнил ему о действительности:

— Теперь вы, быстро!

В самом деле, если Туссен находился вне опасности, то о Франсуа такого не скажешь: устроив столь эффектный побег осужденному, он теперь сам рисковал, быть может, угодить в котел. Один из солдат уже сцапал Востока под уздцы. Франсуа размахнулся секирой и отвесил ему удар обухом по каске. Потом спрыгнул с седла и побежал. Едва он коснулся кольца, как лучник, успевший натянуть тетиву, опустил оружие…

На этот раз они были спасены. Солдаты возвращались с пустыми руками, ругаясь на чем свет стоит, а толпа рукоплескала беглецам в исступленном восторге. Вскоре Туссена развязали и одели с головы до ног: множество добросердечных зевак наперебой спешили избавиться ради него от части собственных одежек. Франсуа, однако, предпочел здесь не задерживаться и поспешил уехать вместе со спасенным, напутствуемый ликующими криками.

Он остановился в густом лесу, когда Сен-Мало уже давным-давно скрылся из виду. Франсуа спешился. Туссен встал перед ним на колени.

— Я вам обязан жизнью. Предлагаю вам то единственное добро, которым располагаю, — мою свободу.

Франсуа заставил его подняться.