Исповедь гейши, стр. 32

Они поблагодарили и, довольные, голыми руками протерли нам стекла, поскольку за время пути там прилипли всевозможные мошки и мешали обзору.

Поначалу, когда нас останавливали полицейские, мое сердце готово было выскочить из груди, но затем, освоившись со столь безотказным способом, подобные маленькие происшествия меня более не беспокоили.

В этом отношении со всеми индийскими властями можно легко договориться.

Мой муж напугал меня тем, что нас расстреляют, если все выйдет наружу, и поначалу я чуть с ума не сходила от страха. Но уже со второго раза я была совершенно спокойна.

Когда мы после начала войны вновь вернулись в Японию, моего мужа тотчас направили в Бирму, а я с ребенком осталась жить в нашем доме на Гиндзе. И вот однажды мне позвонили из Императорского отеля. В Японию прибыл Чандра Бос, и он хотел непременно со мной встретиться. Императорский отель находился от нас поблизости, так что я взяла малыша и отправилась туда.

Чандра Бос все еще был представительным мужчиной и в своей форме выглядел просто замечательно. Он дружелюбно посмотрел на меня и приказал своему адъютанту снять меня на фото с ребенком на руках.

— Я передам его вашему мужу, когда встречу его в Бирме. — Затем он вручил мне большую собственную фотографию и в моем присутствии подписал: «Прекрасной и храброй миссис Ота в знак благодарности, Чандра Бос».

Он погиб в авиационной катастрофе. Узнав об этом, я отдала ему почести, совершив поминальное бдение возле его фотографии.

Он отличался кипучей натурой, оставаясь при этом участливым и милым человеком, о чьей гибели я очень сожалею. Ради блага Индии, а также Японии ему следовало бы жить. К сожалению, его снимок, который был мне, конечно, очень дорог, сгорел при воздушном налете.

Однако вернемся в Калькутту. Через некоторое время за нами стали следить. Два индуса ходили за нами по пятам, причем делали это весьма неловко, так что заметить это не составляло труда. А ведь, судя по шпионским фильмам, те, за кем устраивают слежку, не должны ни сном ни духом знать об этом!

Парни, похоже, были из тайной полиции и носили внушительные бороды.

Когда мы с супругами Иида шли в кино — а это бывало часто, — тем, естественно, приходилось ждать снаружи. Покидая кинотеатр, мы видели, что те уснули прямо на улице. И вот эти самые похрапывающие фигуры состояли на службе британской короны!

— Подъем! Фильм закончен, — будила я их бесцеремонно.

Сонные, те здоровались со мной:

— Салам, мэм-саиб.

Госпожа Иида надрывалась от смеха и полагала, что мне вовсе нет необходимости будить их. Но я считала, что они должны выполнять свою работу, и махала им рукой, когда мы заворачивали за угол, чтобы те не упустили своих «подопечных». Тайная полиция самим названием нагоняет страх, но эта парочка не прибавляла особой чести своим работодателям. Через некоторое время англичане их отстранили, что, видать, указывало на усугубление положения в мире.

Человеку, который вел слежку за четой Иида, было около тридцати, он был белокур и выглядел весьма неплохо.

Нашим «хвостом», напротив, оказался коренастый тип с редкими волосами, и было не очень-то приятно таскать за собой на прогулку такую серую мышь.

Однажды я наконец собралась с духом и спросила госпожу Иида, а не захочет ли она обменять своего щеголя на нашего коротышку. Ей вновь пришлось надрываться от смеха.

Один дипломатический советник британского правительства устраивал прием, куда пригласил супругов Иида, Мото и нас. После выпивки и ужина танцевали. Один просто изумительно выглядевший, рослый, примерно сорока лет англичанин направился прямиком к моему мужу.

— Могу ли я пригласить на танец вашу супругу? На мне было праздничное розовое кимоно, и я была самая молодая и выглядела, пожалуй, если мне позволительно так говорить о себе, действительно привлекательно. В отношении своих партнеров по танцу я до сегодняшнего дня остаюсь весьма разборчивой (разборчивость здесь означает, что я танцую лишь с представительного вида мужчинами).

Этот господин как раз был в моем вкусе. Когда я позже увидела актера Майкла Кейна, тот напомнил мне его.

— Да, мне хотелось бы потанцевать, — обратилась я к мужу по-японски.

— Ты, как всегда, разборчива, — засмеялся тот.

Я встала, и мы пошли танцевать. Это был комиссар из уголовного розыска департамента полиции господин Дж.

По сравнению с японцами, которые делали танцевальные па чопорно и с архисерьезными лицами, он танцевал очень раскованно и ни разу не сбился с ритма, беседуя со мной.

— Вы сказочная женщина. — Сказав обычные для такого случая комплименты, он затем прошептал мне на ухо: — I know everything.

Я почувствовала себя пойманной за руку и испугалась. Совершенно невинно я спросила в ответ:

— Что лее это такое вам известно? Он притянул меня к себе.

— Такой обворожительной даме, как вы, не следует пускаться в опасные для жизни авантюры. — Он пристально посмотрел мне в глаза.

Я была готова ко всему.

— И когда же вы меня отправите в тюрьму?

— Очень скоро, — ответил тот дружелюбным тоном.

Издали могло показаться, что он объясняется мне в любви.

— Что же будет, когда я окажусь в тюрьме?

— Я каждый день буду навещать вас. Я не позволю, чтобы вы чувствовали себя в заключении одиноко, — сказал он опять милым голосом.

Он коснулся губами моего лба. В этот миг музыка оборвалась. Оказавшись рядом с мужем, я рассказала ему, что англичанину все известно.

— Потихоньку-помаленьку Мата Хари нужно идти на покой, — хихикнула я.

Впрочем, через пять дней разразилась война, и господину Дж. так и не представилось возможности засадить меня за решетку.

В лагере для перемещенных лиц

Это, я полагаю, случилось декабрьским утром, в воскресенье, поскольку мой муж не пошел на службу. Неожиданно раздались громкие, настойчивые стуки в дверь.

— Пора, — сказал мой муж и показал на ванную комнату. Как мы давно условились, я пошла в ванную, закрыла двери, открыла полностью кран, и ванна стала наполняться горячей водой.

Ванные в английских домах были оборудованы тогда газовыми кипятильниками, и во время работы они глухо потрескивали. Сам кипятильник был большой, и, когда его включали, оттуда вырывалось высокое голубое пламя.

Я как можно громче запела «За рапсовым полем спускается солнце». При этом я вынула спрятанные в стопке носовых платков секретные бумаги, разорвала их на пять-шесть частей и стала сжигать. Как раз за неделю до этого мы принесли некоторые бумаги из консульства, и они были сложены на полке между большими банными полотенцами.

Бумаги хорошо горели, и вскоре вся ванная была усеяна клочками пепла. При сгорании, естественно, появляется и запах. Я открыла окно, чтобы полотенцем выгнать запах наружу. К счастью, окно ванной выходило в сад, где никого не было. Далее если бы там курили, этого никто бы не заметил. Я была вынуждена петь, пока сжигала бумаги и выгоняла запах через окно.

Тем временем муж пытался выиграть время, занимая разговором вошедших к нам пятерых англичан в форме. Через десять минут все бумаги обратились в пепел, и лишь несколько его клочков покоились на воде, запах тоже улетучился. Муж: постучал в дверь. Я поспешно намочила волосы, взлохматила их, юркнула в халат и с невинным выражением на лице вышла из ванной. Облаченные в форму полицейские и военные поднялись мне навстречу.

— Наши страны находятся в состоянии войны.

Вас вскоре отправят в лагерь. Нижайшая просьба не покидать следующие двадцать четыре часа свой дом. Самый старший по чину офицер был подчеркнуто вежлив. Я изобразила испуг, вся в слезах спрятавшись за спиной своего мужа.

— Ну что ты, не бойся, — успокаивал тот свою юную, наивную и ничего не соображающую жену.

— Мне очень жаль вас, мадам, но все же не беспокойтесь. Британская империя является благородной страной. Хоть мы и должны вас интернировать, но даже в лагере вам будет хорошо, — учтиво добавил офицер.