Исповедь гейши, стр. 23

Но и в Японии все полностью изменилось. Я полагаю, что никакая другая страна в мире не изменилась так за последние пятьдесят лет.

Но в отношении данной системы кредитов я, уже будучи в Америке, кое-что узнала.

Я читала биографию Сэмми Дэвиса Младшего. В то время знаменитые английские актеры Лоуренс Харви, Стенли Бейкер, Ричард Бартон и Джэк Хо-кинс только начинали свою карьеру. Будучи безработными, они всегда вместе приходили в небольшое кафе S. and F. в лондонском Вестэнде, и когда у кого-то из них появлялись деньги, тот приглашал их в клуб «Белый слон» — шикарное заведение.

Став звездами, они очень дорожили этим клубом и при удобном случае посещали его, чтобы отблагодарить за оказанное некогда добро. Оказывается, когда они были бедны, в этом клубе постоянно «забывали» давать им счет, однако подобные «забытые» счета позже были во сто крат больше оплачены. Меня поразило, что подобная система авансов существовала не только в Японии, но и в Англии.

В театре кабуки

Когда английская знатная леди В., уже пожилая дама, посетила Японию со своей восемнадцати— или девятнадцатилетней внучкой, мой английский язык был к тому времени вполне сносным.

Сегодня ее величали бы весьма важной персоной (VIP). Мне из Императорского отеля позвонил лично Инумару Тэцудзо. Эта дама хотела устроить вечеринку в ресторане «Синкираку» с участием гейш и пригласить туда десяток гостей, исключительно иностранцев — служащих английского посольства и других. Присутствовал также господин Инумару из Императорского отеля, а Кофуми станцевала прекрасную сцену«В храме Додзё». Вечеринка удалась на славу, и все были в восторге.

На память все гости и участники получили ларец из адамова дерева, внутри которого находился платок из крепдешина с батиковой печатью. Иностранные гости тотчас поспешили открыть ларцы и пришли от увиденного в восторг. Поскольку тогда я даже представить себе не могла, чтобы кто-то немедленно открывал подарок, меня это крайне изумило. Более того, они тотчас накинули его на плечи или соорудили из него треуголку и повязали вокруг головы. Получается, японский лямочный платок можно использовать как шаль. Чудеса, да и только.

Естественно, подобного рода весьма важных персон сопровождали высокопоставленные переводчики. Наш толмач оказался чванливым, уже в летах человеком с кучерявой бородкой. Он вел себя заносчиво, словно был единственным на свете, кто знал английский.

Я приглянулась леди В., и та каждое утро звонила мне. Мы делали вместе покупки, либо я сопровождала ее в парк Хибия.

Хоть я мало разговаривала с леди В. и ее внучкой, переводчик непременно меня пытался поправить. Он, безусловно, был знающим человеком и не мог выносить мой плохой английский. Но леди хвалила мой английский и говорила, что у меня чудный британский акцент. Она обращалась ко мне как можно чаще, чтобы тем самым дать мне возможность говорить по-английски.

Для меня это был урок английской речи, и я с большой радостью включалась в разговор. Это, похоже, раздражало пожилого переводчика, и он был очень холоден со мной. Поэтому я старалась по возможности держаться на заднем плане, чтобы не затирать его.

Но когда Кофуми стала танцевать любовную сцену из пьесы «В храме Додзё», где она пользуется вуалью, а переводчик стал говорить, что она как раз выходит из купальни, я очень удивилась.

Тем не менее я промолчала, чтобы не скомпрометировать его, но позже описала леди происходящие «В храме Додзё» события и объяснила, что в упомянутой сцене вовсе не рассказывается о возвращении из купальни.

Тогда все, кто хоть раз работал статистом в Голливуде или коридорным на судне, выдавали себя за толмачей. Позже мне встречались многие переводчики, слушая которых я покрывалась испариной.

Два или три дня спустя господин Инумару сообщил мне, что леди хочет, чтобы я сопровождала ее в театр кабуки. Мне доставляло огромное удовольствие рассказывать о кабуки, и у меня это хорошо получалось. Когда я услышала, что вместе с нами пойдет и переводчик, то решила оставить за ним ведущую роль, однако боялась, как бы он вновь не стал плести нечто наподобие «выхода из купальни».

В этой связи мне хотелось бы немного описать жизнь тогдашних театральных подмостков.

Неподражаемый дуэт Кикугоро Шестого и Нака-мура Китиэмон Первого выступал в старинных и современных пьесах. Одним из самых знаменитых и популярных актеров того времени был необычайно импозантный Итимура Удзаэмон Пятнадцатый, который своей игрой в роли приводил в исступление всех женщин, от старушек до молодых девушек.

Удзаэмон и Китиэмон обладали даром менять свой голос. Их роли составляли репертуар всех виртуозов, украшателей голоса.

Под украшателями голоса подразумеваются артисты, которых ныне называют имитаторами. Летом такие виртуозы голоса разъезжали на своих лодках по чайным заведениям в Сумида. Их лодочные вояжи по реке пролегали через Янагибаси и Симбаси, и они высаживались перед каждым чайным домиком, где проходили гулянья. Там они декламировали по желанию гостей их любимые произведения. Одни требовали исполнения «Орхидеевой бабочки» или «Ворона в утренних сумерках». Другие заказывали пьесу «Поспешник храма богини дружелюбия Бэнтэн» или «Ёсабуро». В любом случае Кикугоро, Китиэмон и Удзаэмон были самыми желанными исполнителями.

В конце выступления гейши от имени присутствующих давали им чаевые, завернутые в рисовую японскую бумагу. С лодки с помощью длинного шеста подавалась корзинка, куда и клались деньги.

Когда я много лет спустя однажды рассказывала об этих украшателях голоса, мне пришлось вначале растолковывать само это понятие. Даже когда стараешься поведать о чем-то подобном более молодым, они все же не в состоянии ощутить ту атмосферу, что создавали эти кудесники голоса и которая составляла саму суть их искусства.

Но вернемся к театру.

Тогда был еще жив последний из своей династии Удзаэмон, и он играл принцессу Ёдо в исторической драме. Поскольку ему было трудно стоять, он играл сидя. Получалась очень величавая и необычная принцесса Ёдо. А его удивительно рокочущий голос в роли Исида Мицунари до сих пор звучит у меня в ушах.

Кикугоро Шестой произносил свои роли низким голосом со своеобразной интонацией, и хотя уже тогда он был очень грузным, действия его отличались легкостью и в то же время силой. Особенно восхитительна была пантомима «Танец с маской льва», которая так поразила Жана Кокто.

Для Кикугоро, весившего сто килограммов, при исполнении некоторых произведений воздвигались огромные декорации, чтобы тот выглядел на сцене поменьше и изящней. И эта невиданная до сих пор затея представить его на сцене маленьким и изящным на славу удалась. Он появлялся на фоне могучих сосен в виде хрупкой комуро — так называли юных прислужниц куртизанок, — с маской на лице и подведенными вверх бровями, и танцевал сцену «ожидания вечером». Либо выпархивал под свод свисающих огромных усиков глициний в образе нежной феи глициний в лакированной шляпе. Не верилось, что этих юных девушек представлял Кикугоро.

В личной жизни ничто не доставляло ему большей радости, нежели охота.

Годы спустя большим успехом на Бродвее пользовался мюзикл «Кошки». Одним из слагаемых такого триумфа, похоже, было то, что сами декорации делались так, как окружающие предметы видятся кошкам, т.е. стулья, столы, посуда и буквально все было воспроизведено в больших размерах. Подобного американцы еще не видели, и художника-оформителя очень хвалили за такую оригинальную идею.

Но обратимся вновь к нашей английской даме. Когда я с леди В. пришла в театр кабуки, представление как раз началось. Открывал его Кикугоро с танцем асадзума. После этого вступления был опущен ярко-синий занавес — это извещало об окончании первого акта. Кикугоро сидел в лодке, изображая прекрасную принцессу в черном головном уборе и светло-голубом одеянии, с барабаном в руке.

((Oh, beautiful, beautiful!»1 — восхищалась леди, а наш высокообразованный толмач-дедушка объяснял: «Number one kabuki dancer in Japan»2.