Адъютант его превосходительства, стр. 55

— Нет. — Фролов ожидал, что Лацис промолчит или уклонится от ответа, или уж во всяком случае ответит не столь категорично. А Лацис между тем сурово продолжал: — Нет, если мы не окажем Южной группе помощь. Если будем полагаться только лишь на счастливую звезду или военный талант товарища Якира, на его везение или просто на случай… Нет!

— Командование Южной группой возложено на товарища Якира?.. Это правильно, это хорошо, — задумчиво сказал Фролов. — Но чем, чем мы можем им помочь?

— Если бы я мог сказать сегодня чем… Не знаю! Надо думать! И использовать любую, самую малейшую возможность для помощи! — Лацис встал, нервно подошёл к окну палаты и долго стоял так, не оборачиваясь. — Для начала надо получить исчерпывающую информацию, что конкретно предпримет Ковалевский против Южной группы. А он, конечно, будет знать о ней и приложит все силы для её уничтожения.

— Надо срочно сообщить об этом Кольцову, — предложил Фролов, на, лице у него выступило выражение сосредоточенной тревоги.

— Согласен. Но дело, как ты понимаешь, слишком важное, чтобы полагаться на эстафету. Надо кому-то идти к Кольцову, быть неподалёку от него. — Лацис вопросительно посмотрел на Фролова.

И они снова замолчали. Фролов несколько раз коротко взглянул на Красильникова, но тот, погруженный в раздумье, не заметил этого.

Вновь в палату заглянула нянечка, сокрушённо покачала головой, с молчаливым укором поглядела на Лациса. Когда дверь за нею закрылась, Фролов поднял глаза на нервно вышагивающего по палате Лациса:

— Мартин Янович! Я думаю, что в Харьков может пойти… Красильников.

— Я? — брови Семена Алексеевича стремительно изогнулись. — Ну знаешь… Вот уж для чего я точно не способен, так это для разведки.

— Речь идёт о другом, — мгновенно оценив выгоды этого предложения Фролова, сказал Лацис. — Речь идёт о помощнике Кольцову. О диспетчере, что ли, который будет связан с большевистским подпольем. Проверять явки, следить за чёткой работой связников. Нужна регулярная и быстрая пересылка всех сведений, добытых не только Кольцовым, но и товарищами из Зафронтового бюро… Не исключено, что вам прямо из Харькова придётся пробираться навстречу Южной группе, если, конечно, товарищи там сумеют снабдить вас надёжными документами.

— Насчёт Южной группы — сильно сомневаюсь, чтоб справился, а вот диспетчером… — Красильников сокрушённо вздохнул, понимая, что это дело уже решённое. — Диспетчером, может, и получится.

— Что ж… Удачи тебе, Семён! — погрустнев, ласково сказал Фролов Красильникову и слегка пошевелил неслушающейся рукой. — С кровью от сердца тебя отрываю. Нужен ты мне здесь — вот как! Да только понимаю: там ты ещё нужнее… Адреса явок до Харькова возьмёшь у Сазонова, выучишь на память, — уже деловито наказывал он, забыв, что лежит в палате и через минуту-другую может потерять сознание от боли.

— Ясно. Как молитву.

— Вот-вот. Уточни у Сазонова пароль. Если его ещё не поменяли, он такой: «Скажите, не доводилось ли нам с вами встречаться в Ростове? — „Ваше имя?” — “Я — человек без имени“».

— «Я — человек без имени»! — медленно повторил Красильников последние слова пароля, словно пробуя их на слух, покачал головой. — Мудрено шибко!

— Мудрено, зато надёжно.

Они ещё сидели бы у Фролова, но не на шутку встревоженная нянечка привела врача — маленького, толстого, воинственного старичка, — и тот, несмотря ни на какие мандаты, просто выставил их за дверь. Лациса врач знал, вскинув острую бородёнку, сказал ему холодно, с достоинством:

— Это здание, товарищ Лацис, республика, государство, остров. Здесь самое высокое начальство — старик Гиппократ. И его предписаниям обязаны подчиняться все, кто ступит на эту территорию. Даже вы, хоть вы и председатель ВУЧК.

— Но ведь мы по делу, — попробовал сопротивляться его напору Лацис.

— Тем более! — резко бросил старичок.

Спускаясь по лестнице, Красильников предложил:

— А может, поищем этого… ну, который предписания им спускает. Столкуемся.

— Гиппократа?

— Во-во? Строгий, видать.

— Трудно будет столковаться. Он ведь грек, а ни ты, ни я греческого не знаем, — сказал Лацис, пряча улыбку. — Да и помер он больше двух тысяч лет назад.

Красильников даже остановился.

— Так что ж этот коновал мелет! — гневно сказал он, и яростные желваки вспухли на его скулах.

— Это он иносказательно, в переносном смысле, — продолжал улыбаться одними глазами Лацис.

Они вышли на улицу, сели в автомобиль. Автомобиль заурчал, выбросил густое облако сизого дыма и под этим дымом, как под зонтом, покатил по улице.

А немного времени спустя этот же двор пересёк Юра. Вошёл в вестибюль госпиталя. Около лестницы за столиком дежурила сестра, что-то записывала в журнал.

Юра громко кашлянул, чтобы обратить на себя внимание. Сестра подняла голову:

— Тебе что, мальчик? — строго спросила она.

— Извините, я хотел бы посетить товарища Фролова, — замялся перед этой казённой строгостью Юра.

— Его сегодня уже проведывали!..

— Но мне тоже нужно… — Он подумал и тихо, но твёрдо добавил: — Мне необходимо…

— Вы — родственник? Сын? — с любопытством разглядывая мальчика, допрашивала сестра.

— Нет. Но…

По лестнице спускался маленький старичок в белом халате. Он сердито махал руками:

— Ступайте! Ступайте! Часы приёма посетителей кончились! Сестра, в чем дело? Немедленно удалите посторонних!

Юра, вздохнув, направился к выходу. Но потом вернулся.

Вынул из-за пояса книгу, положил её перед сестрой:

— Пожалуйста, передайте эту книгу товарищу Фролову!

Сестра взяла книгу, пролистала её, удивлённо прочла название:

— «Граф Монте-Кристо»…

Юра вышел из ворот госпиталя, и город в сумерках показался ему чужим и неприветливым. С глухой обидой он думал о том, что остался совсем один, что нет у него в этом огромном городе человека, дома, крова, куда бы он мог сейчас пойти. Страх одиночества родил и окончательно укрепил в нем то решение, которое он принял.

Где-то был его отец… Путь к нему далёк и труден. Но, отойдя от госпитальных ворот, он сделал первые шаги по этому пути.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Допоздна засидевшись в кабинете, Щукин тщательно обдумывал полученное от Николая Николаевича донесение о провале Киевского центра. Неожиданно наступила для него полоса неудач — арест Загладина, теперь провал Киевского центра. Щукин был верен своей всегдашней привычке не преуменьшать масштабов случившегося. Донесение вызвало в нем поначалу приступ слепого нервного гнева. Теперь же, когда острота известия несколько притупилась, Щукин весь отдался напряжённому анализу. Провал заговора подтвердил его предположение, что события в Киеве — не цепь случайностей, что скорее всего это хорошо продуманная и организованная операция чекистов. Но как они вышли на Центр? Где, с какой стороны организация оказалась уязвимой? Кто допустил ошибку? Сперанский? А может быть, Лебедев? О его судьбе Николай Николаевич ничего не сообщал. Неужели причина провала в Лебедеве? Нет, это маловероятно, Лебедев очень осторожный, опытный разведчик. Значит, он, Щукин, что-то не предусмотрел, позволил застать себя врасплох?

Нужен был Осипов. Щукин вызывал его дважды, но капитана не могли найти. С еле сдерживаемой яростью Щукин вызвал дежурного, приказал ему немедленно найти капитана. Но Осипов вскоре явился сам. Молча выслушал начальственные замечания Щукина по поводу его беспричинного отсутствия. Дождавшись паузы, тихо сказал, что был на конспиративной квартире на Клочковской улице, куда пришёл из Киева Мирон Осадчий.

— Что с Лебедевым? — нетерпеливо спросил Щукин.

— Подполковник погиб. Чекисты вышли на ювелира. Когда Лебедев с проводником пришли туда, их ждала засада. Осадчему удалось бежать, — ровным, бесстрастным голосом докладывал Осипов.

— Ю-ве-лир, — раздельно проговорил Щукин, глаза его сузились. Значит, либо его перехитрили чекисты, либо истоки провала следует искать здесь… в штабе. Похоже, что здесь.