Почему ты меня не хочешь?, стр. 42
– Не волнуйся, урод, я и так ухожу, – ядовито говорит Адриан, мой несостоявшийся ухажер. И уходит.
– Думаю, – подытоживает Фрэнк, – можно идти домой.
16
Утро следующего дня. Меня тошнит, и это все, о чем я могу думать. Постепенно все же мыслительный процесс восстанавливается.
Естественно, первым делом я осознаю, что чувствую себя ужасно, особенно болят челюсть и ноздри. Видимо, я слишком стара для всего этого. Вторая и более тревожная мысль: я плохая мать. Третья мысль, от которой я сначала подскочила на кровати как ужаленная, но затем в полном бессилии и отчаянии упала обратно, осознав весь масштаб возможных последствий: здесь ли Луиза? Оставалась ли она на ночь? С Фрэнком. В его постели. Занималась с ним сексом. Скрипела кроватью. Прыгала на нем. О боже.
Странно, что человека порой посещает озарение именно в тот момент, когда его тело ослаблено и голова одурманена. Вот у меня сейчас наступил именно такой момент. Я вдруг ясно поняла: не хочу, не хочу, чтобы это случилось, пусть окажется, что Луиза не спала с Фрэнком. Нет, нет, нет.
Со стоном залезаю обратно под одеяло. Надо все обдумать. Десять минут спустя я все еще обеспокоена, но теперь уже знаю, что делать. Пора вставать.
Не помню, как закончился вечер. Помню только, как я ввалилась в дом и Фрэнк на себе потащил меня вверх по лестнице. Кажется, это он уложил меня в постель, а потом долго стоял и смотрел на меня. А кто раздел? Кто-то же должен был меня раздеть – на мне футболка, а не вечернее платье. Может быть, Луиза? Все, ничего больше не помню. Все-таки один раз мне удалось уснуть, не слыша, как Фрэнк занимается сексом.
Но это еще не означает, что секса у него не было.Вдруг был? Я должна знать. Это жизненно важно.
Я спускаю с кровати трясущиеся ноги, снова подкатывает нестерпимая тошнота. На столике бутылка воды “Эвиан”, я залпом выхлебываю пол-литра. Который час? Где Хани и Мэри? Фрэнк переспал с Луизой?
А может, она ушла домой? Когда мы танцевали, она была очень зла. Скорее всего, так и было – пришла сюда, раздела меня и уехала к себе. Да, наверняка уехала, ей же нужно было отпустить няню. Или няня осталась с ребенком на ночь, как и Мэри с Хани?
Мне удается встать прямо, не очень шатаясь, найти и натянуть красные фланелевые штаны от пижамы, чистую футболку. Потом я ковыляю в ванную, чтобы умыться и почистить зубы. В унитазе не плавают использованные презервативы – хороший знак. Вспоминаю, что футболка, в которой я проснулась, принадлежит Фрэнку. Что бы этозначило? Он снял с себя футболку, когда укладывал меня, или они с Луизой так распалились, что стали срывать с себя одежду, как только вошли в дом? Прежде чем поднять меня наверх, они успели наполовину раздеться? Или они быстренько совокупились на лестнице, пока я валялась рядом в пьяной коме? Нет, ничего такого я, конечно, не помню, но сегодня нельзя слишком полагаться на свою память – у меня частичная амнезия. Не помню даже, как мы добрались домой – в памяти полный провал. Я сморкаюсь, еще раз, но это не приносит облегчения. В доме тихо, как в гробу. Сбрызнув лицо холодной водой, спускаюсь вниз. Тишина. Ни Хани, ни Мэри не видно.
– С добрым утром, – говорит Фрэнк.
Он сидит за кухонным столом и ест тост. На нем серая футболка с длинным рукавом, поверх нее надета еще одна, фиолетовая, с короткими рукавами. Оглядываюсь в поисках Луизы. Осматриваю каждый угол, даже заглядываю в кладовку. Нет, ее там нет. И в саду за окном тоже.
– Что потеряла? – спрашивает Фрэнк. – Чаю хочешь?
– А где Луиза? – хриплю я.
– Луиза? Можешь меня обыскать. Думаю, она дома.
Слава Богу. Слава святой Деве Марии и мужу ее Иосифу, и всем святым, и тебе, милый крошка Иисус. Спасибо.Спасибо вам всем большое.
– А Хани?
– Она с Мэри. Они пошли на ланч в Кенвуд-хаус. Потом Мэри должна отвести ее на утренник в честь дня рождения какой-то девочки, с которой Хани ходит в детский сад. Кажется, ее зовут Пердита.
– А который час?
– Первый.
– О, моя голова. Ты давно встал?
– Давненько. Повеселилась вчера, а?
Я киваю и тихонько ползу к холодильнику за молоком.
– Я всегда считал тебя утонченной натурой, – говорит Фрэнк.
– У меня много скрытых достоинств, точнее, пороков.
– Ну ты вчера и покуролесила, – смеется он. – Я сам иногда не прочь так повеселиться. Да, и мне жаль, что у тебя не сложилось с этим диджеем.
– Не надо, не жалей. Отхлебываю чай, глотать больно.
– А тебе правда жаль? – спрашиваю я.
– Да, конечно.
Я ставлю на стол кружку, разливая чай.
– Правда? Нет, правда, Фрэнк? А почему?
– Что почему?
– Почему тебе такжаль?
– Ну, не такуж мне жаль, – улыбается он. – Но если он тебе нравился, то мне жаль, что у вас не сложилось.
– Фрэнк, нам надо поговорить.
– Говори.
Время дорого. Мне некогда ходить вокруг да около, и вообще от хронического похмелья я потеряла способность деликатно выражаться.
– Кажется, – я опускаю голову и обхватываю ее руками, – я к тебе неравнодушна.
Фрэнк чуть не захлебывается чаем.
– Что? – спрашивает он, пристально глядя на меня. – Что ты сказала?
– Я сказала, что ты мне нравишься. Невероятно, но факт. Возьми меня, Фрэнки.
– Кончай придуриваться, – раздраженно говорит Фрэнк. – Черт возьми, Стелла.
– Я не придуриваюсь. Я серьезно. Ты мне нравишься, не знаю почему. Возьми меня.
– Перестань повторять “возьми меня”.
– Все не так, – говорю я с обидой. – Сейчас ты должен был перемахнуть через стол и поцеловать меня взасос.
– Стелла! Все, довольно с меня этих дурацких шуток!
– Слушай, мне с утра трудно говорить. Но это чувство давно во мне копилось и сейчас застало меня врасплох. Ты мне очень, очень нравишься. Мне с тобой так хорошо, весело. И все остальное не имеет значения. Я же не предлагаю тебе жениться на мне, Фрэнк. Я предлагаю тебе переспать со мной.
– А что значит “остальное не имеет значения”?
– Думаю, мы оба знаем, что это значит. Теперь ты понимаешь, насколько сильно ты мне нравишься, ведь обычно для меня подобные вещи имеют очень большое значение.
– Да я понятия не имею, о чем ты, Стелла. – Фрэнк совершенно растерян. – Я вообще ни слова не понял из того, что ты сказала.
– Забудь. Слушай, может, сходим куда-нибудь? Устроим свидание как нормальные люди, а потом переспим. Может, сегодня? Может, прямо сейчас? А?
Фрэнк вздыхает и проводит руками по волосам.
– Нет. – У него такие красивые глаза, и они смотрят на меня ласково и печально. – Стелла, это твоя очередная шутка, да?
– Я совершенно серьезно.
– Тогда я польщен, но вынужден ответить “нет”.
– Нет?
– Нет, я не могу. – Он протягивает руку и гладит меня по щеке, всего один раз, большим пальцем.
– Я думала, что нравлюсь тебе, – говорю я с нервным смешком. – У меня тоже есть необходимые половые признаки.
– Я... – сдавленно произносит Фрэнк.
– Да ладно, проехали, – вульгарным голосом прерываю его я. – Пойду приму ванну. Потом, может быть, позвоню Луизе. Договорюсь с ней пообедать в городе... – Мой голос все слабеет. Надо бежать из кухни, потому что я сейчас расплачусь.
– Стелла, – просит Фрэнк, – не уходи.
– Я вся какая-то липкая. Надо освежиться. – Откашливаюсь. – Ты извини, я, наверное, все не так поняла. Прости, Фрэнки. Я не хотела ставить тебя в неловкое положение.
– Лу придет к нам.
– Да, когда?
– Она только пошла домой переодеться. Я обещал сводить ее на обед в ресторан. – Он смотрит мне прямо в глаза, бледный как полотно. Беспомощно пожимает плечами.
У меня подкашиваются колени, как в старом кино. Я сейчас упаду в обморок.
– Ты... ты с ней спал?
– Да.
– Ну и как, она похотливая самка? – Сейчас брызнут слезы. Ноги словно приросли к полу.
– Не надо, Стелла. – Он тянется к моей руке. – Иди сюда.