Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения (др. изд.), стр. 116
— Как вы можете ставить условия, когда речь идет о жизни человека!
Сестра выпрямилась:
— Нам придется оставить многих других умирать, чтобы выделить необходимое время для лечения одного человека. Как ты смеешь просить нас об этом? Почему мы должны бросить остальных ради того, чтобы выжил твой любовник?
У Дженнсен не нашлось ответа на такой страшный вопрос.
— Если мы идем на такой шаг, он должен послужить для чего-то более важного, чем жизни людей, которые погибнут без нашей помощи. Помощь, оказанная одному человеку, должна послужить чему-то очень важному. А ты ожидала меньшего? Разве ты не хочешь того же самого? И за это мы сохраним жизнь человека, столь дорогого для тебя…
— Он вам тоже дорог! И Имперскому Ордену! И вашему делу! И императору!
Сестра Мердинта ждала, пока Дженнсен замолчит. И когда ее злобная речь завершилась, сестра продолжила:
— Важность одного человека определяется тем вкладом, который он может внести в общее дело. И только ты сможешь обеспечить его ценность. За спасение человека, столь дорогого для тебя, я должна получить безоговорочное выполнение обещания остановить Ричарда Рала.
— Сестра Мердинта, вы и представления не имеете, насколько я хочу убить Ричарда Рала. — Кулаки Дженнсен непроизвольно сжались. — Он приказал убить мою мать. Она умерла у меня на руках. Из-за него чуть не погиб император Джегань. Ричард в ответе за рану Себастьяна. За страдания, которые и представить невозможно! За убийства, не поддающиеся никакой оценке! Я хочу, чтобы Ричард Рал окончил свою жизнь!
— Тогда давай, мы освободим твой голос.
Дженнсен в ужасе отступила на шаг:
— Что?
— Грушдева.
Глаза Дженнсен широко раскрылись.
— Где вы такое слышали?
Самодовольная улыбка расползлась по лицу сестры Мердинты.
— От тебя, девочка.
— Я никогда…
— За обедом с его превосходительством. Он спросил тебя, почему ты хочешь убить своего брата. И ты сказала: «Грушдева».
— Да никогда я такого не говорила.
Улыбка приняла оттенок покровительства.
— Ты так сказала. Неужели ты хочешь меня обмануть? Ты отрицаешь, что мысленно прошептала это слово?
Дженнсен молчала, и сестра Мердинта продолжила:
— А ты знаешь, что значит это слово? Грушдева?
— Нет, — почти неслышно ответила Дженнсен.
— Месть.
— Откуда вы знаете?
— Мне знаком этот язык.
Дженнсен застыла, распрямив плечи:
— А что, собственно говоря, вы предлагаете?
— Я предлагаю спасти жизнь Себастьяну.
— А что еще?
Сестра Мердинта покачала головой:
— Сестры отведут тебя в укромное место, где мы будем одни, а другие сестры останутся здесь и займутся спасением жизни Себастьяна, как ты того хочешь. Утром ему станет лучше, и тогда вы сможете отправиться на поиски Ричарда Рала. Ты пришла сюда за нашей помощью. Я собираюсь тебе ее оказать. С тем, что мы для тебя сделаем, ты сумеешь выполнить свою задачу.
Дженнсен подавила вздох. Голос почему-то молчал. Ни слова не говорил. И наступившая тишина почему-то казалась еще более ужасной.
— Себастьян умирает. Еще несколько минут, и будет слишком поздно. Да или нет, Дженнсен Рал?
— Но если…
— Да или нет? Твое время пришло. Или убьешь Ричарда Рала, или убьешь Себастьяна. Достаточно одного твоего слова. Или делай выбор, или забудь о своей мечте.
Глава 52
Привязав лошадь, Дженнсен дрожащей рукой погладила Расти по щеке, постояла, прижавшись лицом к морде лошади.
— Веди себя хорошо, пока я не вернусь, — прошептала она.
В ответ на эти тихие слова Расти заржала. Дженнсен нравилось думать, что лошадь понимает ее слова. Она была твердо уверена, что мохнатый четвероногий друг понимает каждое ее слово. Как и Бетти, которая всегда поднимала голову и болтала торчащим кверху хвостиком, когда Дженнсен поверяла ей свои переживания и страхи.
Девушка вглядывалась в темные ветви деревьев, раскачивающиеся в смутном свете полной луны, окутанной дымчатой вуалью легких облаков, молчаливых свидетелей ночи.
— Ты идешь?
— Да, сестра Мердинта.
— Тогда поспеши. Тебя ждут.
Дженнсен последовала за Мердинтой.
Поросшая мхом земля была покрыта слоем сухих дубовых листьев и веток. Тут и там из суглинистой почвы выступали корни деревьев, создавая удобные ступеньки для подъема. На вершине холма располагалась удобная площадка. Сестра в своем темно-сером платье, пробиравшаяся сквозь заросли густого кустарника, была практически невидимой. Глядя на ширококостную женщину, Дженнсен поражалась грации ее движений.
Голос продолжал молчать. В беспокойное время, такое, как сейчас, голос имел обыкновение нашептывать ей. А теперь молчал.
Дженнсен всегда мечтала, чтобы он оставил ее в покое. Но теперь она осознала, какой пугающей может быть тишина.
Свет от полной луны, которую слегка загораживали облака, освещал лес достаточно ярко. Дженнсен видела пар от своего дыхания, повисающий в холодном воздухе. Она шла вслед за сестрой меж широких еловых лап и веток бальзамина. В лесу девушка всегда чувствовала себя как дома. Однако сейчас ей было не совсем уютно.
Дженнсен предпочла бы остаться в одиночестве, чем шагать за этой суровой женщиной. Даже после того как Дженнсен дала ей обещание, которое могло спасти жизнь Себастьяна, сестра продолжала придерживаться в своем поведении чувства тупого превосходства, лишенного всякой терпимости. Пока девушке было ясно одно: Мердинта руководит, и этим все сказано.
Однако слово она держала. Стоило Дженнсен дать клятву, и Мердинта немедленно послала сестер спасать жизнь Себастьяна. Пока те проводили соответствующую подготовку, Дженнсен позволили взглянуть на друга, чтобы она воочию убедилась, что делается все возможное.
Прежде чем уйти, девушка наклонилась и нежно поцеловала его, провела рукой по светлым прядям волос и прикоснулась губами к закрытым небесно-голубым глазам. Она шептала молитвы, обращенные к матери и добрым духам, чтобы те помогли ему.
Сестра Мердинта не торопила, однако в конце концов ее терпение лопнуло, и она оттащила Дженнсен от больного, прошептав, что сестрам давно пора начать работу.
На обратном пути девушке разрешили заглянуть в личные покои императора. Она увидела четырех сестер, склонившихся над его раненой ногой. Император был без сознания. Целительницы лихорадочно работали. Похоже, они и сами ощущали страдание, иногда хватаясь за голову, словно в приступе мучительной боли. Дженнсен и не подозревала, пока не увидела эту четверку и не услышала объяснений сестры Мердинты, насколько тяжелым может быть целительство…
Дженнсен отодвинула с дороги ветку бальзамина. Они с сестрой все дальше углублялись в чащу леса.
— Зачем мы уходим так далеко от лагеря? — прошептала Дженнсен. Казалось, они находились в пути уже несколько часов.
Сестра Мердинта обернулась, будто удивляясь бессмысленности вопроса, и хвост, в который были собраны ее волосы, хлестнул по плечу.
— Мы должны быть без посторонних, чтобы совершить задуманное.
Дженнсен хотелось спросить, что они будут делать, но она знала, что сестра ничего не скажет. Женщина не отвечала на конкретные вопросы, она считала: раз Дженнсен дала слово, то должна выполнять все пункты соглашения, пока дело не придет к завершению.
Поэтому девушка думала о том, как они с выздоровевшим Себастьяном отправятся на рассвете в путь. И опять будет жизнь вдали от дорог, населенных пунктов, людей. Вдали от ухмыляющихся солдат Имперского Ордена…
Она знала, что солдаты делают невозможное, сражаясь с войсками лорда Рала, но тем не менее с трудом выносила их общество. Порой у нее просто мурашки по спине ползали. Среди солдат Дженнсен ощущала себя ланью, которую загнала стая волков. Но как бы ни пыталась она облечь свои чувства в слова, Себастьян понять ее так и не смог. Мужчина не способен понять, что ощущает женщина, когда ее разглядывают. Как ему объяснить, насколько это страшно, когда тебя рассматривают солдаты — с похотливыми ухмылками и дикими глазами?..