На речных берегах, стр. 38
Живущие в хороших кормных угодьях, пары орланов на зиму не улетают со своих охотничьих и гнездовых территорий. Раз в несколько лет бывают в Черноземье такие зимы, когда в угодья местной пары орланов слетается до десятка их родни и несколько беркутов. На это время снимается охрана границ, и птицы, отыскивая павших от истощения, морозов и ран оленей и кабанов, кормятся на падали, пока от той не останутся только клочья шерсти и кости.
Оседлые пары начинают строительство гнезд уже в декабре. Как ни крепки деревья, на которых десятилетиями держатся огромные глыбы гнезд, но и для них наступает предел. Кроме того, и по другим причинам приходится закладывать новые гнезда, когда целы и еще надежны старые. Еще не миновал солнцеворот, еще ворон не затевал своих игр, а белохвосты ежедневно свободное от охоты время проводят в гнездовых заботах. Эти заботы пока просты, хотя легкой их работу не назовешь. В основание постройки должны быть положены крепкие ветки. С земли нечего подобрать, все под снегом. Да и не все, упавшее на землю, годится для строительства.
Самец ломает сухие ветки с ветел и осокорей, нося их самке, а та укладывает их в широкой развилке. Орлан обламывает тонкие концы веток и отламывает ветки метровой длины, а толщина в месте излома бывает до трех сантиметров. Одну такую ветку, подобранную под гнездом в январе, я храню до сих пор как свидетельство силы орлана. Это твердая, сухая ветка, а не какая-то гнилушка. Когти птицы оставили на ней едва заметные вмятины-точки. Переломить ее руками мне не удалось, едва поддалась она, когда надавил коленом. Поэтому зимняя работа по строительству идет медленно.
Был у меня молодой ручной орлан, один из трех, сидевших в огромном гнезде. На этом ворохе сучьев и разной ветоши могли бы свободно разместиться четыре взрослых человека, и посередине осталось бы место для самовара. Но в тот раз на одном краю сидел я, поджав под себя ноги, а на другом, прижавшись друг к другу, три птенца, каждый ростом с гуся. Похищенный быстро привык к людям, бегал за мной по поселку, терпеть не мог собак любого роста, и если они не уступали ему дорогу, бил крылом, не пуская, однако, в ход ни когти, ни клюв. К цаплям, бакланам и пеликанам, жившим в вольере, относился равнодушно и при общей кормежке спокойно ждал своей очереди и доли.
Но одна встреча со взрослым орланом чуть не стоила мне жизни. Хищник спустился в густой тростник, чтобы взять упавшую туда молоденькую цаплю, но взлететь не смог даже без добычи, будучи не в состоянии сделать полного взмаха крыльями. Бывают такие поступки, в которых раскаиваешься уже через секунду, да поздно. Я схватил орлана за шею, а он меня лапами — за оба запястья, и черные когти с отчетливым хрустом стали впиваться в тело. Получилось, как у охотника, который поймал медведя. Не так пугали клюв и когти орлана, как комары, которые быстро покрыли руки и рукава куртки буроватым налетом. Тысячи их впились в лицо и шею. А орлан, не мигая, смотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не было испуга. Избавила нас друг от друга вода, но мне в тяжелой одежде и сапогах едва удалось избежать удара о рогатую корягу, вокруг которой бурлила грязная пена.
Может быть, вскоре окончательно отойдут в прошлое охотничьи «подвиги», трофеями которых были доверчивые орлы и орланы, и человек перестанет быть их врагом. Но у царственных птиц есть еще два врага, невольным помощником которых нередко становится человек, спугивая с гнезда насиживающую самку. Это ворон и ворона. И всюду эти враги уже много лет возрастают в числе. Есть основания полагать, что ворон и самостоятельно, без помощи человека, может обездолить семью орланов. Пара черных птиц, намерившись похитить яйца орланов, осмеливается даже опускаться на гнездо рядом с наседкой.
Греет осеннее солнце землю, уходят вверх невидимые потоки теплого воздуха — не такие уж слабые, коль, не взмахнув ни разу крыльями, круг за кругом плавают в них огромные орланы.
Вода — дом
Сегодня в Москве снегопад, а над свежей отавой хоперских лугов порхают желтокрылые бабочки. Вялый уж свился хитрым узлом на жестких осиновых листьях, устеливших просеку из конца в конец ровным ковром. После раннего зазимка наступило недельное бабье лето.
А бобры уже начали валку осин и тополей, готовясь к долгому зимнему сидению. На Поддужном озере рядком, ствол к стволу положены макушками пять деревьев. На светлой коре крайнего — невиданный гриб-трутовик чернеет блестящей нашлепкой. Только гриб вдруг шевельнулся, став черепахой, и булькнул в воду. И сколько потом я ни ждал, затаившись, не поднялась больше, видно, простившись с небом и солнцем до весны.
Пока я ждал и смотрел, как гибнет в воде флотилия узконосых челнов — желтоватых ивовых листьев, подумал, что не так много встреч с этим молчаливым животным было за десятки лет, если помнится каждая вторая.
На небольшом озерце, каких немало в Усманском бору, летом среди цветущих кувшинок торчит большая кочка. Сбоку на ней зеленеет несколько стебельков, а вся верхушка отутюжена почти до блеска: на ней в солнечную погоду любят греться две болотные черепахи. У третьей постоянное место на полусгнившем обломке, брошенном в воду ураганом. Переломил вихрь старое дерево пополам и бросил в воду, как охапку соломы.
В своей неподвижности черепахи кажутся изваяниями из черного камня, тускло поблескивающими над водой. Животные греются, но не дремлют. Их подслеповатые с виду глазки замечают опасность издали: зрение черепахи отличается необыкновенной остротой и улавливает малейшее движение. Пригревшись, черепаха не теряет осторожности, не опускает голову, а так и держит ее вверх на всю длину шеи. И никогда не колеблется, бежать или не бежать. Если она заметила что-то подозрительное, тут же шагнет к воде и через миг исчезнет в ней. Вода — ее спасение, ее дом, хотя родилась она на суше, под землей.
В воде — охотничьи угодья черепахи. Добыча ее невелика: головастики, пиявки, прудовики и прочая водяная мелочь, которую прямо под водой можно целиком проглатывать, потому что жевать не умеет. А если добыча великовата, она, сжав ее беззубыми, сильными челюстями, рвет когтистыми лапами. Проглотив кусочек, отрывает второй. Вот почему если черепаха поймает рыбешку, то на поверхность обязательно всплывает плавательный пузырь.
Как же такое неповоротливое, неуклюжее существо рыбу ловит? Черепашья неповоротливость и неуклюжесть под водой исчезают, но все равно этого мало, чтобы поймать даже малька-замухрышку. Черепаха идет на хитрость: растопырив четыре ноги, она неподвижно висит у дна, не делая никаких движений, только глаза следят за стайкой рыбешек, снующих вокруг. Кто-то из них пощипывает ее хвост, кто-то пытается склюнуть желтоватую точку с ноги, кто-то подплывает к самой морде. И тогда черепаха молниеносно хлопает челюстями — и самого любопытного нет. Но прожорливостью черепахи не отличаются, и урон карасикам ничтожен. Сытое животное несколько дней даже не смотрит на пищу.
Самая любимая добыча черепахи — не рыбешка, а головастики. Их и ловить проще, и водятся они там, где никакой рыбке не выжить. Любое лесное озерцо, болотце, канава и просто большая весенняя лужа кишмя кишат головастиками лягушек, жерлянок, жаб, чесночниц. Если бы все они становились четвероногими, тесно было бы на земле и в воде места не хватило бы.
Весной черепахи не живут в реке или глубоких озерах, где вода прогревается очень медленно. Они перебираются в лужи от разливов, уходят на мелкие озера из снеговой воды, которая становится теплой за несколько солнечных дней. В холодной воде животное не будет охотиться: и движения вялы, и аппетита нет. Аппетит у черепахи — явление временное. Он усиливается к середине лета, и как только начинает остывать вода, все реже соблазняется черепаха даже самой легкой добычей.
Под водой охотится, под водой спит ночью, забившись в травяные заросли. Здесь и зимует, лежа на дне в глубоком оцепенении полгода или больше. Если у лягушек в воде кожа — единственный орган дыхания, как жабры у рыб, то у черепах кожа непроницаема ни для воды, ни для воздуха, и под водой они не дышат. Мало того, за зиму озерцо может промерзнуть до дна. Медленно будет таять весной ледяная толща, и еще медленнее будут возвращаться к жизни вытаивающие изо льда черепахи и карасики.