На речных берегах, стр. 18

Малый зуек

Раз в несколько лет после доброй, многоснежной зимы, но не при ранней весне Дон устраивает своему руслу большую чистку. На этот раз верховая вода прибывала с такой стремительностью, что даже старожилы сомневались, разгуливалась ли прежде стихия с такой мощью. По узкой долине, набирая с каждой минутой силу и скорость, мчался мутный поток. И сначала останавливались, а потом поворачивали вспять правые и левые притоки большой реки. Донские льдины неслись по ним вверх с той же скоростью, как и по собственному руслу. Река промывала свои ямы, сносила перекаты и, уходя, рождала новые острова, обнажала на крутых коленах длинные песчаные косы с мелким, перетертым ракушечником, отглаженными камешками и черной крошкой мореного дерева.

На рыбацких местах становились косы пристанищем рыбаков-горожан, на другие пригоняли к дневной дойке стада, а большинство прекрасных чистых пляжей оставались до ледостава птичьими владениями. В жару сюда прилетали купаться коршуны. Днем деловито расхаживали вороны. Стояли у заплеска красноногие чайки. Парочки горлиц летели не только напиться, но и набрать порцию песка. Трясогузки, утки, цапли, крачки, перевозчики и песочники жили здесь, отдыхали, кормились. Кое-где пробовали гнездиться щеголеватые кулики-сороки.

Самыми постоянными обитателями береговых песков были малые зуйки, ладные, быстроногие кулички равнинных рек. Они появлялись в последние дни апреля или в начале мая, но не ранее чем Дон возвращался в свое ложе, а солнце и ветер быстро подсушивали песок на низких гребнях кос. Потом и человек стал помогать птицам-песколюбам, расширяя их жизненное пространство: земснаряды разрушали перекаты, углубляя фарватер реки, намывали площадки, дамбы, острова, и на них уже в первую весну, словно давние хозяева, начали гнездиться зуйки. Гнездились они и в дюнах недалеко от воды — до тех пор, пока лесоводы, закрепив пески ивой-красноталом, не засадили их сосной. Однако и чистый отвеянный песок тоже не устраивает этих птиц: для маскировки яиц на нем должно быть немного какого-нибудь мусора.

В день прилета зуек дает знать о своем возвращении певучим голосом, который разносится над водным простором. Эхо возвращает его как печально-вопросительный зов. Но это не эхо: с дальних кос и островов доносятся голоса соседей. Сначала образуются семейные пары, через несколько дней они объединяются в небольшие колонии, но могут остаться и одиночными.

Семейные зуйки довольно воинственны, но не драчливы. Двое соседей встречаются в пограничных зонах своих участков десятки раз на день. Подбежав к нейтральной полосе, самец принимает боевую позу, как бы готовясь к таранному удару: держит корпус горизонтально, шею вытягивает так, что клюв и хвост находятся на одной линии, белые перья боков расставляет в стороны. Сосед не заставляет себя ждать и быстренько прибегает с любого участка своей территории, принимая ту же позу, но не приближается вплотную к невидимой черте. Так оба и стоят, будто соображая, как достойнее закончить встречу, клюв против клюва. Не делают ни одного угрожающего движения, только негромко покрякивают погрубевшими голосами, как бы беззлобно стращая друг друга. Нередко к одному или обоим, покинув гнездо с яйцами, бегут самки. Каждая останавливается позади своего самца, словно ожидая, что будет дальше, как поведут себя зачинщики, чтобы тогда и действовать. Однако противостояние заканчивается тем, что кулички разбегаются в свои стороны, не нанеся друг другу ни единого удара.

Самец не может равнодушно смотреть, как сосед стоит у границы, даже если он насиживает яйца. Не дожидаясь смены, без колебаний оставляет гнездо и стремглав несется выяснять отношения. Но сосед, спровоцировав завязку конфликта, иногда отказывается от дуэли на взглядах и убегает, не дожидаясь противника. А тот, постояв, вспоминает, что яйца оставлены без присмотра, и тоже поворачивает назад. Но чтобы погасить в себе вспышку задиристости, может попугать кого-нибудь из других птиц. Там, где зуйки гнездятся вперемежку с малыми крачками, самцы частенько, не удовлетворясь встречей с соседом, бросаются на этих миролюбивых рыболовов.

Правда, далее пугающих поз и здесь дело не заходит. Но однажды мне удалось увидеть, как возбужденный зуек, возвращаясь к гнезду, стремительно помчался на неторопливо ковылявшую по пляжу крачку. Та не взлетела, не приняла вызова, а как-то робко прильнула к песку, втянув шею. Куличок пробежал по ее спине с разгону и остановился в нескольких шагах, не оглядываясь и словно в смущении ожидая справедливого тычка за свой поступок. Его глаза и поза выражали недоумение: что же я наделал на виду у всех? Подбежал к гнезду, а там уже самка лежит. Она даже не посмотрела в его сторону. Ее поведение было так похоже на молчаливое осуждение, что самец, постояв поодаль, не выдержал укора и убежал в ту сторону, где не было никаких соседей.

Даже весной, когда идет образование пар, семейный самец отваживает от своей подруги запоздавшего соперника без применения силы, без ритуальной драки. В полете он не даст ему возможности обойти себя на крутых виражах, на земле старается стать между самкой и претендентом, загораживая дорогу. Этого намека бывает достаточно, чтобы третий понял, что здесь ему успеха не добиться.

Оставшись наедине, парочка не стремится закрепить за собой косу или островок, а, наоборот, нередко покидает место первой встречи, имея в запасе несколько свободных от гнездовых забот дней. Гнезда, как постройки, у зуйков нет. Они находят неглубокую лунку меньше кофейного блюдца, в которую кладут мелкие камешки, обломки раковин, травинки. На каменистом берегу, наоборот, убирают из ямки крупные камешки. В дюнах, где чистый песок, для маскировки годятся несколько зимних заячьих катышков или обломки сухого коровьего блина, который весной расклевали сороки для обмазки собственного гнезда.

В лунке четырехлепестковой розеткой лежат яйца, и расцветка их скорлупы настолько сливается с окружающим фоном, что надо или обшарить внимательным взглядом каждую пядь пляжа, или выждать в стороне, пока наседка подбежит к гнезду, чтобы увидеть, где оно. Своим поведением кулики никогда не укажут на его близость. Вспугнутая с яиц птица пытается привлечь к себе внимание обычным приемом куликов — притворясь раненой. Потом обе птицы молча перебегают поодаль, склевывая с песка добычу и не проявляя видимых признаков тревоги. Такое же безразличие выказывают зуйки в присутствии вороны или сороки. Дело, конечно, не в неведении: наклонности обеих разорительниц чужих гнезд прекрасно знает весь птичий мир. Кулики «уверены» в совершенстве маскировки яиц, и их беспокойство могло бы только подтолкнуть врага к дальнейшим поискам.

Заметив возможную опасность, наседка поднимается с яиц и, чуть пригнувшись, как будто ссутулившись, отбегает на несколько шагов в сторонку. Ей не надо взлетать против ветра, как крачкам, которые, наоборот, нерасторопны на земле. Этим она скорее бы выдала место гнезда, нежели скрыла его. Поэтому относительно направления ветра зуйки на гнездах лежат как придется: клювом, боком и даже хвостом.

Жизнь на открытых местах выработала у куликов еще один способ сохранения яиц от врагов: нередко кроме основного гнезда-ямки они устраивают несколько ложных. Располагаются они всегда на семейном участке в некотором отдалении от настоящего. Птицы даже во время насиживания поддерживают их жилой вид, словно не сегодня-завтра в каждом из них будет лежать яйцо, или, наоборот, еще вчера были яйца, а сегодня уже ушли птенцы. На устройство таких ямок не требуется ни времени, ни труда. Располагаются эти лжегнезда на самых видных местах: пологих возвышениях, узких перешейках между сырыми, заиленными понижениями, то есть там, где хищник обычно ищет яйца или где он вынужден обходить неудобные участки. Таким образом, назначение пустых лунок скорее всего отвлекающее — заставить врага убедиться, что поживиться тут нечем, и прекратить поиск настоящего гнезда. Другого объяснения этой черте поведения зуйков я найти не мог ни при наблюдениях за жизнью их колоний, ни при встречах с одиночными парами. Лишь там, где на чистом песке едва-едва удавалось зуйкам спрятать гнездо, отвлекающих ямок не было.