На речных берегах, стр. 15
Камышовый лунь
Какой бы ни была весна на Русской равнине — затяжной или дружной, ранней или поздней, птичий перелет на ее просторах по-настоящему начинается только с разливом рек. Будто ломает стремительное половодье запоры на сотнях широких воздушных ворот, распахивая их для сухопутной и водоплавающей птицы.
Шумит река, и шумят над ней крылья и голоса перелета: стаями и в одиночку, в чистом небе и под низкими тучами спешат на родину пернатые переселенцы. Чуть пританцовывая в воздухе, вольным строем летят чибисы; едва не касаясь собственного отражения в воде острыми кончиками крыльев, слетаются к месту старых гнездовий светлоперые чайки; на мелководье табунятся лысухи, речные утки и нырки, токуют чомги; мельтешат на берегах дрозды, скворцы, трясогузки. А мимо всех, сторонкой, над прошлогодними тростниками, над залитыми ивняками медленно-медленно, едва взмахивая широкими трехцветными крыльями, плывет, чуть покачиваясь на воздушной волне, болотный, или камышовый, лунь. Летит, не глядя по сторонам, опустив голову, словно стыдясь того зла, которое причинил прошлым летом доверчивым соседям, поселившимся на воде и берегах в его семейных владениях.
Но нет, не раскаивается лунь, что обездолил десятки птичьих семей, выловив птенцов и разорив гнезда, не сторонится птиц в покаянном молчании. Он занят охотой. Ведь только-только прошел ледоход. Еще прибывает в займище вода, выталкивая заблудившиеся льдины на низкие берега, выживая из нор зимовавших в пойме грызунов. Карабкаются на кусты, гурьбой отсиживаются на ворохах сплавного мусора не пришедшие в себя водяные крысы и полевки. Вот их-то, пока не нашли новых надежных убежищ, вылавливают цапли, серые вороны да болотные луни, чуть ли не самыми первыми из перелетных хищных птиц появляющиеся на речных разливах. Птицы в эту пору будто и не интересуют луня. Это потому, что никого из них сейчас ему не поймать, и даже лихо распевающая на камышинке овсянка не улетает с дороги своего извечного врага. Но в немышиные годы беден разлив мелкими грызунами, и приходится луню ловить чесночниц, голубых лягушек, летать на дальние поля и, остерегаясь ворон, наспех осматривать лесные поляны и вырубки, где иной раз удастся схватить даже зайчонка.
На третий-четвертый день прилета самца его одинокое патрулирование кончается. Как-то незаметно, будто отдыхала в тех же зарослях, появляется у тех же камышей самка, и начинаются высотные полеты с захватывающими фигурами совместного пилотажа. Судя по тому, как уверенно занял участок лунь, как без стычек и почти вежливо отвадил он отсюда двух других таких же красавцев, как нашла остатки старого гнезда самка, это не случайная встреча. На тихие плесы, на плавучие луга телореза и камышовые крепи, где хорошая охота и легко вырастить выводок, вернулась прежняя семья сборщиков живой дани.
Дел у самки много, и они срочные, поэтому она быстрее охладевает к воздушным играм и целиком отдается строительству нового или восстановлению старого гнезда. Еще ни одного клочка суши не видно на водном просторе, еще негде постоять, почиститься лысухам и уткам, а самка уже носит к тростниковой крепи прошлогодний травяной сушняк. Дергает изломанные лезвия рогоза, кустики плакун-травы, взлетает с ними, перехватывает на лету в лапы и несет к гнезду, не скрывая его местонахождения. Рвать такой материал иногда трудновато, зато легко носить даже под свежим ветром, который только треплет зажатый в когтях узкий и длинный лист, как оборванный хвост воздушного змея.
Гнездо у камышового луня основательнее, чем у сухопутных. Это широкий и толстый помост на многолетнем тростниковом или камышовом заломе; если он и опустится на воду, то будет держаться на плаву, как гнездо лебедя или чомги. В молодых зарослях, где еще нет заломов, луни поступают как водоплавающие птицы: начинают мостить гнездо на воде. Материала на такую постройку идет больше, но он легок и его много по соседству. На следующий год остатки этого гнезда становятся основанием нового, неважно, для кого — прежних хозяев или нет, главное, что место теперь принадлежит луням.
Отложив первое яйцо, самка становится наседкой, но ведет себя довольно свободно. Она может в любое время покинуть гнездо и поохотиться, уверенная в недосягаемости своей обители, но все-таки не улетая далеко, потому что постоянно снуют над зарослями вороны. Яйца на первый взгляд кажутся чисто-белыми со слабыми ржавыми мазками. Но в ярком свете пятна оказываются естественной окраской скорлупы, а в белизне проступает какая-то мертвенность, будто угасла внутри едва возникшая жизнь. И даже на просвет нельзя определить, насиженно яйцо или нет. Это потому, что у болотного луня скорлупа яиц окрашена и снаружи и изнутри. Снаружи она чуть «испачкана», изнутри окрашена в ровный, однотонный светло-зеленый цвет, который и придает свежему яйцу странную мертвенность.
Трудно понять отношение мирных птиц к близости гнезда луней, истребителей их будущего потомства. Удивляет беспечность лысух, озерных чаек, крачек и камышевок, без видимого интереса и беспокойства относящихся к самке луня, строящей гнездо среди их поселений не крадучись, а открыто. Некоторые пары чаек, покинув общую колонию, устраиваются даже поближе к гнезду хищников. Мне пришлось быть свидетелем нападения самки луня на лысуху, которая строила гнездо в полусотне метров от ее собственного. Однако одолеть взрослую лысуху в ее стихии оказалось не под силу самке луня, и она подержала свою жертву минут пять под водой, а потом взлетела, свесив намокшие перья. Лысуха, вынырнув, через несколько минут возобновила постройку гнезда, словно ничего с ней не случилось. Потом семья луней ополовинила выводок этой соседки. В окрестностях гнезда луня быстро перестают петь камышевки, потому что их самок хищник вылавливает прямо на гнездах. Выходит, что жертвы чуть ли не ищут опасного соседства, обеспечивая своим врагам успешную охоту на весь сезон. И мнение, что хищники не охотятся вблизи собственных гнезд, опровергается на воде поведением камышового луня, как в лесу — действиями тетеревятника.
Самец красив и пером и полетом. Но его трехцветный наряд сразу теряет свою красоту, как только птица складывает крылья. Мастерство полета луня такое, что трудно подобрать удачное сравнение, но в нем нет того аристократизма, той легкости, которой отличается полет «седых» луней: лугового, полевого, степного. Его редко увидишь на большой высоте, где он не охотится, а отдыхает в прогулочном полете. Поплавав рядом с облаками, лунь входит в простое пикирование без тех переворотов и петель, которыми удивляет его сосед, лунь луговой.
Но зато с какой тщательностью осматривает хищник заросшее густой осокой болотце! Едва уловимо взмахивая широкими крыльями, плывет он навстречу свежему ветру, внимательно разглядывая каждую кочку. Долетев до края, разворачивается, сильно опрокидываясь назад и набок, и ветер стремительно сносит его к другому берегу, от которого он начинает поиск по другой полосе, пока не подвернется полевка, птенец, гнездо с яйцами и даже лягушка, которой не ускользнуть от мгновенного налета хищника.
Крылья у луня длинные и широкие. Когда он разворачивает их в полный размах во время штормового ветра над водным простором, кажется, что они немного великоваты для его роста и веса. Однако когда видишь, как взлетает лунь из высокой тростниковой чащи, густой и непролазной, то этого излишка уже не чувствуется. Опускаясь в гущу прямых, трехметровых стеблей, птица держит крылья поднятыми над спиной. Удачным или неудачным бывает нападение, но выбраться из этих зарослей можно только одним способом: вверх. И только такие крылья могут поднять луня из глубокого травяного «колодца» в воздух.
И у лунят-слетков только один путь покинуть гнездо — взлететь вверх. Длинные, широкие и сильные крылья нужны им для первого в жизни полета, и поэтому птенцы-подростки, сначала старшие, а за ними меньшие, в последние дни гнездового сидения тратят время не на послеобеденный сон, а на серьезную тренировку, на одно-единственное упражнение. Еще задолго до того, как крылья смогут поднять птенца хотя бы на сантиметр, он, встав на выпрямленные ноги, усердно машет ими, подпрыгивая, как бы приплясывая от нетерпения, на камышовом помосте. Быстро растут полетные перья, сильнее становятся взмахи крыльев, и, наконец, он отрывается от настила и возносится над верхушками тростников. Но всего на миг открывается перед ним невиданный прежде горизонт, потому что первый неуправляемый полувзлет-полупрыжок заканчивается падением на гнездо, а иногда и в воду.