Янки из Коннектикута при дворе короля Артура (др. изд.), стр. 12

Я расхохотался самым искренним, здоровым смехом, как давно не смеялся, и радостно сказал:

– Мерлин заколдовал! Мерлин, в самом деле? Этот низкий, старый обманщик, этот старый ворчливый осел! Обман, чистый обман, самый наглый из всех обманов в мире! По-моему, это из всех этих ребяческих, глупых, идиотских, трусливых суеверий, которые когда-либо… это самое-самое… О проклятый Мерлин!..

Но Кларенс не дал мне закончить, он упал на колени и, казалось, обезумел от страха.

– О, пощади! Это ужасные слова! На нас упадут эти стены, если ты будешь продолжать так говорить. О, возьми назад эти слова, пока еще не поздно!

Сейчас это странное опасение подсказало мне хорошую мысль, над которой следовало задуматься. Если все здесь на самом деле так искренне испуганы вымышленным волшебством Мерлина, как напуган Кларенс, то человек разумный, каким, например, был я, может воспользоваться этим и навести на них еще больший ужас. Я задумался над этим и стал вырабатывать план действий. Затем я сказал Кларенсу:

– Встань; посмотри мне прямо в глаза; знаешь ли, отчего я смеялся?

– Нет, не знаю, но только умоляю тебя, не смейся больше!

– Хорошо, теперь я скажу тебе, отчего я смеялся. Я смеялся потому, что я сам чародей!

– Ты? – И юноша отступил от меня на шаг назад – так он был этим поражен. Но в то же время он тут же встал передо мной в самую почтительную позу. Я тотчас принял это к сведению; это доказывало, что чародею не нужно никаких доказательств, он не нуждается в никакой особенной репутации, а следует только заявить, что он маг, – народ верит на слово. И поэтому я продолжал:

– Я знал Мерлина уже семьсот лет…

– Семьсот лет?..

– Не прерывай меня. Он умирал и оживал тринадцать раз и каждый раз путешествует под различными именами: Смита, Джонса, Робинсоона, Джэксона, Питерса, Хаскинса, Мерлина, – словом, всякий раз он принимает новое, вымышленное имя. Я знал его в Египте триста лет тому назад; я встречался с ним в Индии пятьсот лет тому назад, он постоянно топчется на моей дороге, и это в конце концов начинает мне надоедать. Он не может действовать как настоящий чародей, ему известно лишь несколько старых фокусов, но он никогда не переступал известных границ и никогда их не переступит, он хорош для провинции, но никогда не решится действовать в присутствии настоящего чародея по призванию. Теперь слушай, Кларенс, я стал твоим другом и ты также должен поступать со мной как друг. Я прошу тебя об одном одолжении. Замолви словечко королю, что я великий маг Эй-Ты-Мукалеерс, вождь всех чародеев. Я хочу, чтобы ты дал понять королю, что я намереваюсь навести бедствие на эту страну, если только они послушаются сэра Кэя, приведут в исполнение его волю и причинят мне зло. Захочешь ли ты сказать об этом королю?

Бедный мальчик находился в таком состоянии, что не мог мне ответить. Он совсем запутался, испугался, даже жалко было смотреть на такое беспомощное создание. Однако он пообещал мне все; но и меня заставил дать ему обещание, что я навсегда останусь его другом, не стану ничего предпринимать дурного против него и не буду наводить на него никаких чар. Мальчик ушел, шагая как больной, держась за стену, у него, видимо, кружилась голова.

Теперь меня уже терзала мысль: какую я допустил неосторожность! Когда мальчик успокоится и хорошенько поразмыслит обо всем, то поймет, какой я обманщик, потому что если бы я был действительно великим чародеем, то не стал бы просить его, еще почти ребенка, освободить меня из заключения.

Я более часа мучился от этих мыслей и бранил себя за свою оплошность. Наконец я несколько успокоил себя тем, что эти глупцы почти никогда не рассуждают, никогда не делают никаких сопоставлений; из всех их разговоров видно, что они совершенно неспособны заметить какие-то противоречия. Я успокоился.

Размышляя так, я обнаружил, что допустил еще одну оплошность: я послал мальчика напугать весь двор, а между тем и сам не знаю, какое могу навести на них бедствие; этот народ крайне падок до всевозможных чудес, но жаждет, чтобы эти чудеса приводились в исполнение. Предположим, меня позовут для испытания? Предположим, меня заставят назвать, какого рода бедствие их ожидает? Да, я сделал ошибку: сначала мне следовало придумать какое-либо бедствие. Что мне делать? Что бы такое сказать им, чтобы выиграть хоть немного времени? Я был в сильной тревоге, испытывал ужасное беспокойство… «Но слышны шаги!.. Они приближаются. Если бы у меня была хоть минута на размышление… Хорошо! Я нашел!.. Теперь все будет как следует!»

Я понял, что меня спасет затмение солнца. Мне пришло в голову, как в былое время Колумб, или Кортес, или кто-то другой из них, воспользовался затмением солнца, чтобы напугать дикарей. Это теперь должно выручить меня. И я сыграю роль подобного чародея, опережу их на тысячу лет.

Однако в это время вошел Кларенс, полный отчаяния, растерянный, и сказал:

– Я передал твои слова королю, и он тут же вызвал меня к себе. Он был сильно испуган, уже был готов отдать приказание, чтобы тебя освободили, дали тебе богатую одежду и пристойное помещение, как и подобает такому великому человеку, но тут появился Мерлин и испортил все дело. Он уверил короля, что ты сумасшедший и сам не знаешь, о чем говоришь, что твоя угроза одно только сумасбродство и пустая болтовня. Они долго спорили; наконец Мерлин сказал с насмешкой: «Почему же он не назвал этого бедствия, которое он нам готовит? Вероятно, потому, что не мог этого сделать». Такое доказательство вполне убедило короля, поэтому король просит тебя понять его, ведь он поступает с тобой неучтиво, но все-таки вынужден узнать, какого рода будет это бедствие, которым ты угрожаешь, и в какое время. О, прошу тебя, не откладывай; если ты будешь оттягивать время, то удвоишь и даже утроишь опасность, которая тебе угрожает. О, будь благоразумен, назови, какое же это будет бедствие.

Я помолчал несколько минут, чтобы собраться с мыслями и чтобы мой ответ был убедителен, и тогда сказал:

– Как долго я пробыл в этой яме?

– Тебя заключили сюда вчера после обеда, а теперь девять часов утра.

– О, в таком случае я хорошо спал, вполне достаточно! Теперь, ты говоришь девять часов утра? А до полуночи еще многое может случиться. Сегодня у нас двадцатое?

– Да, двадцатое.

– А завтра меня сожгут живым? – Мальчик вздрогнул. – В котором часу?

– Ровно в полдень.

– Теперь я скажу тебе то, что следует передать королю. – Я замолчал на целую минуту, глядя в упор на дрожащего мальчика; затем начал низким, размеренным, роковым голосом, постепенно повышая его до драматического пафоса, и исполнил это так хорошо, точно всю жизнь я не делал ничего другого. Торжественно и сурово огласил я свою волю: – Ступай и скажи королю, что лишь только я испущу дух, как весь мир повергнется в полуночный мрак смерти; солнце будет изъято мной из вселенной и уже никогда не станет более светить; плоды земные исчезнут от недостатка света и тепла, а люди на земле погибнут от голода, все до одного человека!

Мне пришлось самому вынести мальчика, так как он от страха потерял сознание. Я передал его солдатам и вернулся обратно в свою каморку.

Глава VI

Затмение солнца

В тишине и мраке мое воображение активно заработало. Простое знание какого-либо факта бывает очень бледно; но если вы начинаете представлять себе этот факт, то он принимает определенную окраску. Большая разница существует между тем, если услышишь, что человеку нанесен удар ножом в сердце, или если сам увидишь это. В тишине и мраке сознание той опасности, которой я подвергался, становилось все глубже и глубже, и неприятная дрожь пробегала по всему моему телу и леденила кровь.

Но, благодаря благосклонному предвидению природы, всегда бывает так, что лишь только человек падает духом до известной степени, как тотчас появляется какой-либо отвод, и человек ободряется. Возникают надежды, а вместе с ними и бодрость, и желание что-либо для себя сделать, как-то помочь себе, если это только еще возможно. Когда я несколько ободрился, во мне произошел переворот; я сказал сам себе, что солнечное затмение непременно спасет меня и я сделаюсь самым могущественным человеком в королевстве. Теперь я достаточно успокоился, мои тревоги покинули меня и я даже с нетерпением ожидал завтрашнего дня, когда я полностью восторжествую над всеми и весь народ будет оказывать мне почести.