Белларион (др. изд.), стр. 62

— Он вновь сделал паузу. — Там вы не раз с завистью вздохнете о комфорте и уюте Павии.

У тебя, похоже, разыгралась лихорадка. Я не собираюсь никуда уезжать из Павии.

— Конечно же, нет. Это я размышляю за вас.

— Ты! О святая Дева! Ты хочешь избавиться от меня?

— Холод пошел бы вам на пользу, мадонна. Вы вновь смогли бы обрести трезвость мышления и вспомнить о ваших обязанностях по отношению к синьору Фачино.

Дрожа от гнева, она вскочила со своего кресла, и ему показалось, что ей захотелось ударить его.

— Ты шпионишь за мной?

— Разумеется. Только для этого я и сломал себе ногу. Она взглянула на него с невыразимым презрением.

— Принцесса Валерия не зря ненавидит тебя.

В его глазах мелькнула грусть.

— Мадонна, будь вы великодушнее — нет, хотя бы просто честнее, — вы не стали бы потворствовать ей в ее заблуждениях, а постарались бы исправить их. Увы, эти качества вам незнакомы. Иначе мне не пришлось бы в разговоре с вами защищать честь вашего отсутствующего синьора!

— Тебе ли говорить о том, что я не имею чести, — с оттенком печали в голосе проговорила она, и в ее темно-синих глазах блеснули слезы. — Бог — свидетель, я всегда была честна с тобой, Белларион, а теперь ты начинаешь сомневаться во мне. О, как я несчастна! — она рухнула в кресло, и поднявшаяся в ней волна жалости к самой себе захлестнула все остальные чувства. — Меня хотят лишить всего. На всем свете нет женщины несчастнее меня, даже ты, Белларион, лучше всех знающий мое сердце, нашел для меня только слова упрека и осуждения!

Ее слезы ничуть не разжалобили его, а ее мольбы звучали настолько нелогично и неестественно, что он почувствовал физическое отвращение к этой женщине, привыкшей потакать себе во всех своих капризах.

— Вы сетовали, мадонна, что Фачино не сделал вас герцогиней. Но еще не все потеряно.

Ее слезы остановились так же быстро, как и полились.

— Тебе что-то известно об этом? — сдавленным от волнения голосом спросила она.

— Наверняка я знаю только одно: вы лишитесь всякой надежды приобрести желанный вам титул, если не сохраните верность Фачино. Думаю, вы догадываетесь, что сделает с вами Фачино, если вы измените ему. Я говорю сейчас с вами как друг и по-дружески предлагаю вам уехать в лагерь под Бергамо.

Он очень аккуратно выбирал слова, стараясь не сказать ничего лишнего и одновременно пробудить в ней иллюзорные надежды, и это ему, казалось, удалось. Графиня промокнула остатки слез в краешках своих длинных узких глаз, медленно встала с кресла, подошла к Беллариону и взяла его за руку.

— Спасибо, мой преданный Белларион, друг мой, — с нежностью в голосе проговорила она. — Не бойся за меня. — Тут она чуть помедлила.

— А что… что еще говорил тебе синьор о своих намерениях?

— Э, нет! — рассмеялся он, понемногу обретая уверенность в успехе своей затеи. — Я не собираюсь злоупотреблять его доверием. Вы просите меня не бояться за вас — этого недостаточно. Принцы частенько ведут себя очень опрометчиво. Поэтому мне хотелось бы, чтобы вы не подвергали себя опасности.

— Да, но Бергамо! — вырвалось у нее.

— Зачем отправляться так далеко? На вашем месте я поселился бы в Меленьяно. Замок в вашем распоряжении, и в нем лучше, чем в Павии.

— Что хорошего в этой дыре? Мне придется проскучать всю зиму!

— В Меленьяно будет не хуже, чем здесь, хотя бы потому, что там соберется более целомудренное общество. Возьмите с собой принцессу Валерию и ее брата. Смелее, мадонна! Неужели вы станете играть с судьбой по пустякам и ставить на кон ваше блестящее будущее из-за какого-то жирного молодого синьорчика?

Она в нерешительности задумалась.

— Скажи мне наконец, — вновь взмолилась она, — что говорил тебе синьор о своих намерениях?

— Вам разве мало сказанного мною?

В этот момент в дверях возникла тучная фигура Филиппе Марии, и его появление избавило Беллариона от необходимости изобретать дальнейшие подробности. Его совершенно не смутило потемневшее лицо принца, когда тот увидел их стоящими подозрительно близко друг к другу. Теперь он не сомневался, что честолюбие графини непременно возьмет верх над ее распутством и заставит уехать в Meленьяно, как он на том настаивал. Белларион мог поздравить себя с одержанной победой и ничуть не сожалел об обмане, которым он воспользовался для ее достижения.

Глава V. РАСПЛАТА

Крещенские маскарады давно прошли, железная хватка зимы отпустила землю, и в густом лесу возле Павии, где так любил охотиться Джангалеаццо, на деревьях появились первые почки, когда состояние Беллариона улучшилось настолько, что он начал подумывать о возвращении под Бергамо. Его нога хорошо срослась, колено обрело былую гибкость, и только легкая хромота все еще напоминала ему о недавней травме.

— Мое вынужденное почивание на лаврах чересчур затянулось, — отвечал он на увещевания Филиппе Марии, которому совершенно не хотелось расставаться с человеком, сумевшим своим присутствием скрасить его унылое существование, ставшее еще невыносимее после отъезда графини Бьяндратской и принцессы Монферратской в Меленьяно.

Но Филиппе Марии не суждено было остаться в одиночестве. Накануне намеченного отъезда Беллариона в Павию принесли самого Фачино, которого свалил приступ жесточайшей подагры в тот самый момент, когда он уже собирался пожинать плоды своей долгой и терпеливой осады.

Он сильно похудел, его изможденное лицо приобрело землистый оттенок, и в волосах пробивалась густая седина. Фачино мучили сильные боли, его немедленно уложили в постель, и он клялся, что подагра добралась до самых кишок.

— Момбелли предупреждал меня об этом, — заявил он.

— А где Момбелли? — спросил Белларион, стоявший рядом с Филиппе Марией возле его постели с шелковым балдахином.

— Момбелли, черт бы его побрал, уехал месяц назад, когда я еще чувствовал себя хорошо, к герцогу, который захотел полечиться у него. Я уже послал за ним, но, пока он доберется сюда, мне нужен хоть какой-нибудь местный врач.

Фачино негромко застонал. Когда приступ прошел, он прохрипел:

— Слава Богу, что ты успел поправиться, Белларион. Немедленно отправляйся в армию. Сейчас там распоряжается Карманьола, но я велел ему передать тебе руководство осадой, как только ты приедешь туда.

Через два дня Белларион прибыл в огромный палаточный лагерь, разбитый под стенами Бергамо над бурными водами Серио. Как Белларион и предполагал, Карманьола отнюдь не обрадовался его появлению, однако не осмелился ослушаться приказа своего синьора и немедленно сложил с себя командирские полномочия.

Белларион ознакомился с диспозицией и не стал ничего менять. Ему оставалось только довести до конца начатое Фачино и продолжать сжимать кольцо осады вокруг города, защитники которого уже находились в столь плачевном состоянии, что штурм не имел никакого смысла.

А еще через неделю в лагерь въехал усталый, забрызганный грязью после бешеной скачки всадник и потребовал немедленной аудиенции у Беллариона. Двое швейцарских алебардщиков ввели его в просторный и уютно обставленный шатер, где Белларион отдыхал на покрытой медвежьей шкурой кушетке с прекрасно иллюстрированным экземпляром «Сатир» Ювенала note 110 в руках, которую ему подарил на прощанье Филиппе Мария. Он поднялся навстречу своему посетителю и, узнав в нем Джованни Пустерлу Венегоно, сделал знак швейцарцам удалиться. По лицу Беллариона пробежала тень — появление Венегоно было недобрым знаком.

— Я привез плохие новости, синьор граф, — устало проговорил Пустерла, подтверждая его предчувствия.

— Вам не откажешь в постоянстве, — сказал Белларион. — Чем немногие могут похвастаться.

— Дайте мне сначала чего-нибудь выпить, — взмолился Венегоно. — Я умираю от жажды. От самой Павии я всего один раз, в Караваджо, вылез из седла, но только для того, чтобы поменять лошадь.