Корабль мертвых, стр. 24
– Это тоже твое дело. Хочешь помыться, купи себе мыло. Оно входить в личную экипировку каждого порядочного моряка.
– Возможно. Но я слышу о таком впервые. Туалетное мыло – да, готов согласиться, что вы не обязаны его выдавать, но для чумазой банды на корабле должно быть какое-то мыло. Хоть какое-то. Мне все равно, кто его закупает для корабля, но оно должно быть. На любом корыте моряку полагаются матрас, подушки, полотенца, посуда и уж мыло наверняка. Это входит в экипировку самого корабля, а вовсе не в личную экипировку моряков.
– Если не нравится, можешь убираться. Я доложить шкиперу и тебя выгнать с «Йорики».
– Я готов. Доложите!
– Ладно, – смилостивился инженер. – Но если ты не убраться с моих глаз, я вычесть с тебя месячное жалование. Мне нужен угольщик, а не тип с претензиями.
– И это все?
Мошенник оскалился:
– Убирайся отсюда. И живее. Тебе следует выспаться. А ты болтаешься по всему кораблю. В одиннадцать тебе на вахту.
– Моя вахта начинается в двенадцать, – уточнил я.
– Не для подносчиков угля, – еще больше оскалился инженер. Они начинают в одиннадцать и до двенадцати чистят топки. А уже в двенадцать у них начинается рабочая вахта.
– А с одиннадцати до двенадцати она не считается рабочей?
– Велик труд – выгрести золу из топок.
– За это должны платить сверхурочные.
– Где угодно, только не у нас. И не за чистку котлов.
В каком веке мы живем? Какая человеческая раса придумала такие законы? С этими мыслями я вернулся в кубрик. Кругом лежало синее прекрасное море, которое я любил, в котором, как настоящий моряк, никогда бы не испугался погибнуть. Ведь смерть в море – это как бракосочетание с любимой женщиной, которая непостоянна, неистова, но у которой такая пленительная улыбка, у которой бурный темперамент и которая так безмерно хороша. Это было море, по которому ходит множество превосходных кораблей. Но судьба выбрала меня. Она так подтасовала карты, чтобы я плавал на корабле, пораженном проказой, на корабле, который держался на воде только потому, что никак не может потерять какую-то смутную надежду, что море смилуется над ним, хотя, похоже, само море уже побаивается «Йорики». Оно боялось заразиться от нее. Корабль мертвых всегда смердит, и море смутно надеялось, что этот гнойный нарыв на его поверхности каким-то образом рассосется, может, исчезнет сам по себе, выбросится на сушу и засохнет в каком-то последнем пристанище. Вестник смерти еще не постучал в изголовье моей койки. Поэтому я стоял под огромным звездным небом и думал о том, что так глупо и легко бросил. Прощай, чудесный Новый Орлеан, Солнечная Луизиана…Может, самому прыгнуть за борт? Давай, парень, не жди, задави в себе остатки своего несчастного Я,не оставайся жалким угольщиком, забудь про двойные вахты. Ведь «Йорику» нельзя победить.
Но я вовремя вспомнил: я же из Нового Орлеана! Что мне «Йорика»? Не видал я таких кораблей? Без мыла можно прожить. Плюнь на мыло, плюнь на щетки. Плюнь на саму смерть. Плюнь и выспись. А там будет видно.
28
Но уснуть я не мог. Лежал на голых досках, как бандит на нарах в участке. Лампа наполняла кубрик таким чадом, что дыхание превращалось в мучительное действие. К тому же, я замерз без одеяла. Ночи в море бывают дьявольски холодными. В конце концов я погрузился в тревожное тяжелое забытье, но меня тут же растолкали:
– Вставай! Десять тридцать!
– Какого черта? Я могу поспать еще полчаса!
– Ну да! Поспать! – ответили мне. – Кочегарам нужна вода. Уже без двадцати. Вставай и неси им воду. А потом понесешь кофе кочегару твоей смены.
– Откуда мне знать, где он спит?
– Идем, я покажу.
Тот же угольщик предыдущей смены показал мне, как пользоваться лебедкой.
– Послушай, Станислав, – сказал я, спросив его имя. – Я всякое видел и знаю, что жизнь у угольщиков везде собачья. Но что-то я никогда не слыхал, что они должны работать в две смены.
– Я тоже родился не вчера, – спокойно ответил Станислав. – На других кораблях выгребает золу кочегар. Но на «Йорике» кочегару одному не справиться. Если он потеряет пар, корыто встанет, ничто ему не поможет. На других судах, даже на Ноевом ковчеге, вахта всегда состояла и состоит из двух кочегаров. Но ты уже, наверное, догадался, куда мы попали. Держу пари, ты уже думал об этом. И чтобы прыгнуть за борт, об этом ты тоже, наверное, думал. Плюнь. Скоро ты всему научишься. Устраивайся получше и заранее пригляди шлюпку. Здесь все приглядываются к шлюпкам. Так, на всякий случай. У повара, знаю, припрятаны два спасательных пояса.
– А нам разве пояса не полагаются?
– Конечно, нет. На всю «Йорику» имеются четыре декоративных спасательных круга. Они даже покрыты бронзовой краской. Совсем как настоящие. Но не вздумай ими воспользоваться. Лучше вцепиться в жернов, тогда уйдешь на дно не так быстро.
– Кто же такое допускает? Я привык к тому, что под каждой койкой лежит спасательный пояс.
Станислав засмеялся:
– Видно, что ты еще не плавал на кораблях мертвых. А у меня это уже четвертый.
– Эй, Лавски! – заорал из шахты кочегар.
– Чего тебе? – крикнул в ответ Станислав.
– Какого черта не носите золу?
– Сейчас начнем. Мне нужно научить новичка. Он раньше не работал с лебедкой.
– Сперва помогите мне. У меня выпала решетка.
– Нет, – возразил Станислав, – сперва надо вынести золу, решетка подождет.
И повернулся ко мне:
– Как, говоришь, тебя звать?
– Меня? Пипип.
– Хорошее имя. Турок?
– Египтянин.
– Отлично. Как раз египтян нам не хватало. На нашем корыте представлены все национальности.
– И янки есть?
– Ну уж нет. Этих нет. Янки и коммунисты – исключение. Их на борт «Йорики» никогда не возьмут. Особенно коммунистов. Слыхал про таких? Я имею в виду большевиков. А янки сами никогда не пойдут на такой корабль, потому что он для них слишком грязный. Их консулы заранее предупреждают своих моряков о приближении такого корыта.
– А коммунисты?
– Не строй из себя невинную овечку. Коммунисты хитрые. Стоит им бросить взгляд на мачту, они уже все обо всем догадываются. Можешь мне поверить, они те еще орлы. Там где появляется коммунист, не срабатывает никакой страховой полис. Они могут устраивать такие скандалы, что никто этого не выдержит, даже полиция. А если коммунистом окажется янки… Вот тут, брат… Даже и сказать нечего… Перед таким не выстоит самая зализанная и умная свинья из инспекторов. Уж я-то знаю. Я плавал на всяких кораблях. Скажу честно, давно мечтаю попасть на такой корабль, где есть янки-коммунисты. Там настоящее раздолье. Я бы уже никогда с него не сходил. Эх, встретить бы такой.
– Ну, я такого тоже никогда не встречал, – заметил я.
– Да и не встретишь, хоть сто лет живи. Ты же египтянин. Даже если у тебя есть паспорт, даже если паспорт у тебя настоящий. У тебя не получится. Кто плавал на «Йорике», тот никогда не попадет на приличный корабль.
Он наклонился к шахте и крикнул:
– Как ты там?
Кочегар снизу заорал:
– Двигай!
Станислав дернул рычаг, и железная кадка с горячей золой медленно поползла вверх. Когда она оказалась на уровне ржавого рычага, Станислав дернул рычаг еще раз и кадка почти неподвижно повисла в люке.
– Снимай ее и неси к мусорному рукаву. Только не вырони за борт. Упаси Бог, тогда нам придется работать с одной кадкой, а много мы с одной не наработаем.
Кадка жгла, как огонь. Она была раскаленной. Я едва смог до нее дотронуться. А ведь следовало тащить ее до мусорного рукава. Со своим содержимым кадка весила килограммов пятьдесят, я нес ее перед собой, прижав к груди. Зола полилась через рукав в море и вода за бортом зашипела.
– Теперь тебе ясно, куда делись наши спасательные пояса? – спросил Станислав. – Дело не в деньгах. Дело в молчании. Нет спасательных поясов, не будет и свидетелей на суде, если он состоится. Мы ведь многое знаем, хозяевам это ни к чему. Так что, при случае глянь внимательно на наши шлюпки при дневном свете, Пипип. В каждой дыры. В каждой такие дыры, которые и задом не закроешь. Чистая работа.