Гладиаторы, стр. 129

— Чего-чего, а спокойствия я в твоем храме не заметил, — вставил Марк. — Если, конечно, не называть спокойствием страх до щенячьего визга.

Пизон, затрепетав, больно сжал плечо Марка. Опасаясь иметь дело с сумасшедшим, Марк рванулся в сторону — у Пизона остался только клочок плаща.

Марк быстро пошел прочь.

Пизон не пытался преследовать молодого римлянина — он топтался на месте, выкрикивая вслед ему проклятия и скрежеща зубами. А потом вдруг разразился хохотом.

«Он ненормален, — вздрогнув, подумал Марк. — Надо избавить от него Орбелию, но как?»

Глава восьмая. Самоубийство

Когда Пизон, бормоча проклятия, подходил к своему дому, наперерез ему из тени выдвинулись трое. Пизон не испугался: злоба на какое-то время потеснила его трусость. Выхватив кинжал, сенатор продолжал идти вперед, не сбавляя шагу.

— Эге, приятель! — насмешливо протянул один из темной троицы, останавливаясь. — Да ты, я вижу, собрался воевать. Уж не со мной ли?

Этот голос Пизону был хорошо знаком — его обладателя он поминал недобрым словом чуть ли не каждый день. Голос принадлежал Каллисту. Пизон спрятал кинжал. Хотя он желал смерти Каллисту не меньше, чем Марку, поскольку именно Каллисту, как он считал, он был обязан своим падением, однако сейчас вымостить свою злобу на Каллисте при помощи оружия он не мог: те двое, что стояли рядом с Каллистом, несомненно, были его рабами-телохранителями, а телохранителей Каллист выбирал себе из лучших гладиаторов, куда более искусных в умении убивать, чем он, Пизон.

Впрочем, если сенатор не имел возможности уничтожить вольноотпущенника силой оружия, то это еще не значило, что он был готов рассыпаться перед вольноотпущенником в любезностях.

Не сказав ни слова Каллисту, Пизон обошел его, как некий неодушевленный предмет собачьего происхождения, и оказался у ворот своего дома. Оставалось только постучать.

— Погоди, дружок! — воскликнул Каллист уже без тени насмешки. Пизон оглянулся. — Погоди! Мне известно, что ты был у Марка Орбелия этой ночью. Отвечай, сделал ли ты все, что должен был сделать?

Вместо ответа Пизон плюнул себе под ноги (сперва он хотел нахаркать прямо в глаза наглому вольноотпущеннику, зачем и оглянулся, но благоразумие все же взяло верх). После этого Пизон принялся колотить в ворота и колотил до тех пор, пока заспанный раб-привратник ни распахнул одну из створок.

Каллист, вытянулся к уху Пизона и со злобой прошептал:

— Так передал ли ты, дуралей, письмо Камилла Скрибониана Орбелию, или нет?

— Нет! — хрипло бросил Пизон и шагнул во двор.

Каллист недоуменно поколупал ворота ногтем — поведение Пизона его удивило и огорошило. Каллист знал, что Пизон недоволен сотрудничеством с ним (сенатор предпочел бы сотрудничать только с его кошельком), однако грек не предполагал, что Пизон осмелится выставить свое недовольство наружу. Что случилось с Пизоном? Вообще-то следовало ожидать, что, получив деньги, Пизон начнет вредничать (поэтому Полиандру и было поручено следить за ним), но кто мог подумать, что это будет в такой возмутительной форме?

Каллист уже было хотел проявить настойчивость и постучаться, но, размыслив так и эдак, передумал. Пизон здорово не в себе, и если на него надавить, то… кто знает? А что, если Пизон порвет оба письма — и Камилла Скрибониана к сенаторам, и сенаторов к Камиллу Скрибониану? Чего не сделаешь со зла! Нет, со штурмом дома Пизона надо повременить.

Каллист отпустил сильное словцо в адрес вздорного сенатора, что он делал крайне редко. Чтоб им провалиться, этим индюкам — сенаторам, с их капризами! Они, видите ли, считают зазорным выполнять распоряжения вольноотпущенника, а вот обжечь руки его сестерциями они не боятся!

Каллист отошел от ворот негостеприимного дома и покивал согнутым пальцем. К нему тут же приблизились оба его телохранителя и еще один человек, стоявший в тени. Этим третьим был Полиандр, соглядатай Каллиста и ненавистник Марка Орбелия и Мессалины.

Полиандр, исполняя приказание Каллиста, следил за Гнеем Пизоном с того самого момента, как Пизон, покинув канцелярию вольноотпущенника, взгромоздился в собственные носилки, и до того момента, как Пизон вошел в дом Марка Орбелия. Слежка эта, длившаяся сутки (от ночи и до ночи), далась Полиандру нелегко. Спал он урывками, а перекусывал на ходу тем, что предлагали крикливые разносчики, и теперь под глазами его, будь светло, были бы заметны темные полукружья. Зато результаты были налицо: Полиандр знал все, что делал Пизон вне стен. А когда Пизон скрылся за воротами дома Марка Орбелия, Полиандр тут же побежал к Каллисту, следуя его указаниям.

— Вот что, Полиандр, — озабоченно проговорил Каллист. — Я должен знать, не заходил ли Пизон куда-то еще после того, как вышел от меня, кроме как домой и к Орбелию. Он, видишь ли, не в себе, а причина мне не совсем ясна.

— Прошлой ночью Пизон от тебя, господин мой, отправился к себе домой. А где-то в начале второй стражи к нему зашли два безобразных толстяка, с которыми он ночью же, без охраны, прогулялся на улицу Отбросов. В одном из домов по этой улице они провели не менее часа, после чего и расстались. Пизон вернулся к себе, а за толстяками я не следил.

— Этот дом, куда шастал Пизон ночью, — двухэтажный, кажется, четвертый от перекрестка? — быстро спросил Каллист.

— Точно, господин…

Каллист нахмурился. Тут был его просчет: он знал о храме Таната, который давным-давно надо было уничтожить, а жрецов, рассеивающих по Риму опасное суеверие, казнить. Каллист слышал в пересказах проповеди жрецов Таната: проповедуя бессмертие через смерть, через уход от страха смерти уход от жизни, они тем самым проповедовали неповиновение властям, поскольку на чем же держаться власти, как не на страхе? Знал Каллист и о силе жреческого слова, но тем не менее медлил, не решался ниспровергнуть зловещий культ бога Смерти, поскольку рассчитывал использовать его в своих целях. Как использовать, он еще не решил: текущие дела все мешали ему как следует заняться культом Таната. Теперь же заниматься Танатом было поздно: надлежало спасти Пизона от него, а для этого следовало разрушить храм.

«Если Пизону перестанут морочить голову жрецы, то он, быть может, еще образумится, — подумал Каллист. — Тем более что сестерции, которые я передал ему в последний раз, со временем кончатся — и кончатся очень скоро, учитывая его потребности». Вслух Каллист сказал:

— Ты неплохо помог мне, Полиандр, и ты не останешься без награды… А теперь иди в канцелярию, отдохни. Возможно, ты скоро мне понадобишься.

Полиандр, поклонившись, отошел. Каллист с телохранителями зашагал к затененному месту, только что покинутому Полиандром.

В тени Каллиста поджидали носилки и четверо рабов-носильщиков. Забравшись в носилки, Каллист скомандовал.

— К префекту города! — И прикрыл глаза. Пока рабы будут нести его к префекту, ему нужно обдумать, как расшевелить префекта, чтобы тот немедленно, не дожидаясь утра, послал городских стражников к дому четвертому по улице Отбросов — все проповедники опасной веры сейчас, конечно же, находятся в своем храме, а днем пойди разыщи их, если они разбредутся по городу.

Э-хе-хе-хе-хе… А когда-то, при Калигуле, ему не приходилось раздумывать над префектом — ему достаточно было только мигнуть. Да, власти у него теперь поубавилось: каждый тянул Клавдия к себе — и он, и Паллант, и Мессалина, и неизвестно откуда взявшийся на его голову Нарцисс. Магистраты из знатных римлян, конечно же, чувствовали это «размывание» власти и поэтому были ему не так послушны, как когда-то. Правда, с недотепой Клавдием он чувствовал себя куда спокойнее, чем с бешеным Калигулой.

В атриуме ярко горели светильники, и свет этот, отражаясь и в мраморе пола, и в позолоте лепных украшений, и в картинной мозаике, больно слепил глаза. Угрюмо, из-под бровей осмотрев атриум, Пизон дернулся и взревел:

— Клеон! — И, набрав воздуху, громче: — Клеон!