Гладиаторы, стр. 117
Стемнело.
Каллист встревожился. Пизону давно пора было быть, а он, негодник, все не появлялся.
— От Пизона, господин.
В дверях маячил секретарь Каллиста.
Каллист кивнул, недовольно оттопырив нижнюю губу.
В кабинете появился пожилой воин, которого Марк видел в вестибуле дома Пизона. Это был Клеон, раб Пизона и его доверенное лицо.
Каллист тяжело посмотрел на Клеона. В прошлый раз Пизон тоже не соизволил явиться, прислав вместо себя какого-то раба. Вроде этого же, что стоит сейчас перед ним и смотрит недобро, по-волчьи.
— Ты, никак, забыл передать Пизону, что я хочу видеть именно его — его, а не тебя?
— Господин сказал, что он будет в следующий раз…
— Вот еще! Мне он нужен сейчас, немедленно! — Каллист показал на дверь. — Скажи хозяину, что я буду ждать его до полуночи, а после может не появляться… И пусть тогда не клевещет на судьбу, что она-де предоставила ему слишком мало шансов выжить!
Судорога пробежала по лицу Клеона, и он проговорил с трудом:
— Я передам твои слова хозяину.
Каллист пододвинул к себе какой-то свиток и, развернув, уткнулся в текст.
Клеон не уходил.
Добравшись до конца, Каллист с деланным удивлением посмотрел на Клеона:
— Ты еще здесь?
— И еще господин просил передать… не мог бы ты одолжить ему пару тысяч золотых?
— Нет! Уходи.
Клеон, не поклонившись, вышел.
Каллист нервно забарабанил костяшками пальцев по столу. Как некстати задурил Пизон! Пизона видите ли коробит, что он, сенатор, ходит на поклон к бывшему рабу. Вот она, гордыня-то! Ну ничего, придется ему справиться со своей обидушкой, никуда он не денется.
Без сестерциев, как ни крути, ему не обойтись. Да и так уж сказать, Пизон уже получил куда больше золота, чем промямлил подслушанных слов. Так что за Пизоном должок. И он рассчитается за все, по нраву это ему или нет. Сполна.
Глава четвертая. Храм
Простившись с Марком, Сарт направился к Остийским воротам: его решение покинуть Рим было твердым, тем более что обстоятельства не оставляли пространства для сомнений. Для человека, сумевшего расстроить планы сразу двух влиятельнейших людей Рима — Каллиста и Палланта, — оставаться в Риме было бы самоубийственно… Сарт намеревался по Остийской дороге добраться до Остии, а оттуда по знакомому ему морскому пути податься в Египет, в Александрию.
Для того чтобы оказаться у Остийских ворот, Сарту нужно было пройти сквозь разношерстную толпу, кипевшую вокруг живого товара: у Остийских ворот кляксою расползался невольничий рынок.
Сарт за свою жизнь видел множество смертей, непосредственной причиной части которых являлся он сам, и тем не менее он не был равнодушен к чужим страданиям. Вид людей, которых продавали, словно скот, был неприятен ему. Хмурясь, египтянин принялся торопливо пробираться к воротам, стараясь побыстрее миновать торговцев и их несчастный товар.
В спешке Сарт едва не налетел на высокого худого старика в темном гиматии, как раз в это время торговавшегося с краснощеким толстяком, продавцом чернокожих рабынь. Обогнув старика, Сарт сделал с десяток шагов к Остийским воротам — и остановился.
Сарт вспомнил, кто был этот старик. То был жрец храма Таната, сначала едва не заставивший его стать убийцей, а потом едва не убивший его самого. Сарт содрогнулся, представив и мрачный храм, и жертвенник, и ужас, застывший в глазах распластанной на нем жертвы.
Сарта обожгла догадка: старик на невольничьем рынке выбирал новую жертву своему богу.
Египтянин сделал пару шагов в сторону и, полуобернувшись, принялся следить за стариком. При этом он притворялся, будто рассматривал товар: прямо перед ним стояло десятка два смуглолицых рабов.
Жрец Таната, казалось, не заметил, что на него едва не налетел какой-то торопыга. Даже не покосившись на египтянина, он энергично болтал с торговцем, показывая узловатым пальцем то на рабынь, то на небо — видимо, торговался. Несмотря на усилия жреца, небо осталось равнодушным к торгу: так и не прибегнув к кошельку, жрец отошел от торговца и медленно двинулся вдоль торгового ряда, часто останавливаясь.
Чтобы не потерять из виду жреца, Сарту пришлось пойти за ним. А зачем? Пожалуй, Сарт пока что и сам толком не знал, зачем ему был нужен этот жрец…
Жрец так и не разжился покупкой. Обойдя вместе с египтянином базар, он свернул на улицу Мясников, бравшую начало от рыночной площади и тянувшуюся до Квиринала.
Сарт остановился. Что, преследовать жреца?
И Сарт увидел: жертвенник, залитый кровью, и он сам, склонившийся над ним, с жертвенным ножом в руке. Рядом стоял жрец, и золотой обруч на голове жреца блестел так же лживо, похабно, сально, как блестела на Калигуле одежда триумфатора, шитая золотом. Но жрец был большим злом, чем Калигула: Калигула убивал людей, а жрец Таната — людские души. Калигула убивал, а культ Таната учил убивать.
И Сарту представилось: громада амфитеатра содрогается, подчиняясь восторгу беснующейся черни, а тело умирающего гладиатора бессильно трепещет, остывая.
И Сарт подумал: вот она, возможность отомстить тем, кто годами принуждал его, гладиатора, к убийствам! Этот жрец, словно бушующая толпа в амфитеатре, хочет видеть смерть, боясь смерть. Наверное, ему кажется, что знакомство со смертью в какой-то мере предохраняет его от смерти, как знакомство со злой собакой в какой-то мере предохраняет от ее зубов. Так пусть же он убедится, что смерть, которую он видит на забрызганном кровью жертвеннике, совсем не та, которую он так боится и которую он стремится задобрить. А если он это не поймет, то, по крайней мере, он не будет мешать понять это другим.
«Убью жреца», — решил Сарт. А из Рима еще успеется убежать: даже если его уже принялись искать, для того, чтобы обшарить Рим, ищейкам потребуется гораздо больше времени, чем ему, чтобы убить жреца, а затем смотаться. Правда, его могут опознать случайно — опознать и задержать, но тут уж ничего не поделаешь. Приходится рисковать.
Сарт побежал за жрецом.
Когда расстояние между ними сократилось до достаточного, чтобы не потерять жреца из виду, египтянин сбавил шаг. Сарт мог запросто нагнать жреца, но на людной улице он опасался это делать.
Жрец шел по улице Мясников не менее четверти часа, а затем свернул на улицу Отбросов — эта улица проходила по одному из самых бедных районов Рима. Впрочем, в улицу Отбросов жрец не стал углубляться. Пройдя три трехэтажных доходных дома, он замедлил шаг у четвертого, двухэтажного с облупившейся штукатуркой.
Сарт увидел впереди жреца калитку. Медлить было нельзя. Как раз и улица была безлюдна.
Сарт рванулся к жрецу, и тут услышал какой-то подозрительный шум у себя за спиной. Словно шелест шагов… Сарт не успел оглянуться: что-го тяжелое обрушилось ему на затылок, и он потерял сознание.
Когда перед глазами перестали лопаться радужные пузыри, Сарт увидел стену. По стене взвивались тени — то горело, чадя, масло в светильнике, висевшем под самым потолком.
Было неудобно, больно. Еще не осознавая, в чем дело, Сарт попробовал подняться. Удалось. И при этом оказалось: ноги его были свободны, а руки заведены за спину и связаны. Причем на руки веревок не пожалели. Мало того, что одной стянули запястья, но еще и другой обернули Сарта на уровне локтей, так что руками Сарт пошевелить совершенно не мог.
Египтянин досадливо поморщился. Сам виноват, что так получилось. Теперь-то ясно: за жрецом следили свои же, его охраняли на расстоянии… Надо же, попасться на такой малости!
Сарт подошел к наиболее освещенной стене. А ну-ка, что тут у нас? Нет, ничего подходящего. Ни гвоздика, ни бугорка, о который можно было бы хоть сколько-нибудь растрепать стягивавшие его веревки. Так что же его ожидает? Принуждение к убийству или жертвенный нож?
Снаружи заскрипел засов.
В камеру вошел высокий жрец. Тот самый, за которым египтянин бежал от Остийских ворот.