Гладиаторы, стр. 106

Как и было задумано, Клавдия выручил Нарцисс: он отогнал Сарта от изнемогающего императора. Из сада Сарту помог выбраться тонкостенный кувшинчик с маслом, который он прихватил с собой по совету Нарцисса. Кувшинчик полетел под ноги преторианцу, охранявшему проход. Преторианцу, видно, не терпелось нализаться масла: бедняга на бегу так резво кувыркнулся в лужу, что расквасил губу.

А еще Сарту хорошо помогла Мессалина. Августа прекрасно сыграла роль кликуши, разработанную Нарциссом: дождавшись условленного часа, она прошла в одну из галерей, выходивших в сад, и принялась истошно звать на помощь. Трое из четверых преторианцев, охранявших проход, кинулись на зов. Четвертый остался за всех, ему-то немного погодя и угодил кувшинчик с маслом под ноги.

Преторианцев Мессалина сумела удержать при себе, поскольку даже когда они оказались рядом с ней, она не перестала вопить. Как же ей не вопить — ведь человек с кинжалом, которого она спугнула своим криком, мог, набравшись наглости, опять появиться у ее бюста. Она ни за что не останется одна, пока не обыщут весь Палатин.

Преторианцам ничего не оставалось делать, кроме как находиться при Мессалине, дожидаясь подмоги. И даже когда из сада донесся слабый вскрик (то тонко, по-бабьи закричал Клавдий), они не покинули ее: захлебываясь в рыданиях, Мессалина объяснила им, что злоумышленников наверняка двое и это-де кричит один из них, стараясь отвлечь преторианцев от нее, чтобы дать возможность своему напарнику без помех прикончить ее.

И еще Мессалина перемешивала свои испуганные вопли с обещаниями всевозможных кар, которые она грозилась обрушить на преторианцев, если бы те осмелились покинуть ее… Всего этого Сарт не знал. Ему было известно только, что Мессалина обещала отвлечь на себя преторианцев и задержать их, — это она и сделала и за это он, подходивший теперь к Остийским воротам, был ей благодарен.

Показались Остийские ворота. Вокруг них, как обычно, было многолюдно, однако Сарт быстро нашел глазами Марка, выхватив из толпы его могучую фигуру. Стараясь предостеречь друга от шумных приветствий, которые могли быть применены любопытными, Сарт подошел к Марку, глядя мимо него, и тихо спросил:

— Ты готов? Тогда пошли, нечего тянуть — Клавдий может приказать закрыть все ворота города… Лошадей купим в ближайшей деревушке.

— Я не могу пойти с тобой. Но ты иди. Беги… — глухо сказал Марк, рассматривая трещинку на камне мостовой.

Сарт побледнел. Он был готов к чему угодно, но только не к этому.

— Да ты что, рехнулся, любезный? — зло прошептал египтянин. — Так-то ты держишь свое слово, и не какое-нибудь дрянное слово, данное прощелыге-вольноотпущеннику, а слово, данное другу? Вчера ты обещал вместе со мной покинуть город!

По лицу Марка пошли красные пятна. Его обвиняли в том, что он не держит слово, то есть в предательстве, и это было похоже на правду.

Марк с болью выдохнул:

— Беги, Сарт, беги один… А я не могу.

Египтянин задохнулся от возмущения:

— Ладно, не хочешь бежать со мной — отваливай, я обойдусь без попутчиков. Но поклянись, что никому не расскажешь обо мне. Только не знаю, какую клятву с тебя потребовать, чтобы ты ее не нарушил.

— Почему ты говоришь так? Или нашей дружбе конец? — воскликнул Марк и осекся: Сарт должен был спешить, на объяснения, оправдания не было времени. — Клянусь всеми богами неба и преисподней, я не предавал твою дружбу, — торопливо сказал Марк. — Клянусь, от меня о тебе никто ничего не узнает. А не могу я уйти с тобой потому… словом, ты сам первый отвернулся бы от меня, если бы я сейчас бежал из Рима!

«Наверное, Нарцисс все же убедил этого молодого легковера, что он обязан Нарциссу», — подумал Сарт.

Гнев египтянина улетучился. Да и с чего это он так раскипятился? Уж не оттого ли, что лишился сильного спутника, который, возникни нужда; мог бы здорово помочь? Выходит, он опять думал не о Марке, а о себе. Наверное, от души у него остался один огрызок — все остальное сожрал червь расчетливости.

— Извини. Я совсем ошалел от сегодняшнего. Можешь оставаться в Риме, и мы по-прежнему друзья, — сказал Сарт. — Прощай!

— Прощай! — эхом отозвался Марк.

Часть вторая. Сила пергамента

Глава первая. В саду

Человек в маске отступал, теснимый Нарциссом, — у Нарцисса кинжал был на ладонь длиннее того, который имел убийца, и Нарцисс, несмотря на свои телеса, казался более подвижен, более ловок, вот Нарцисс и одерживал верх. А после очередного стремительного взмаха кинжалом, когда Нарцисс едва не проткнул горло своего противника, человек в маске бежал…

Клавдий перевел дух. Как он хотел стать принцепсом! Оказалось же, что принципат — это большая опасность: принцепс притягивает взоры многих, в том числе и охочих до убийства… как кусок золота — нищих, как сучка — похотливых кобелей, как жирный каплун — обжор… Клавдию ясно представилось: вот он в обличии каплуна лежит на блюде, политый соусом, а к нему тянутся ножи, ножи, ножи… а кругом — жирные, складчатые подбородки, волосатые руки… брррр…

Отогнав несостоявшегося убийцу, Нарцисс, раскрасневшийся и отпыхивающийся, подошел к Клавдию и поклонился.

— Так ты… ты, что же, не голоден, дружок? — прерывающимся голосом спросил Клавдий, попавший в плен гастрономическим аналогиям. — И… не жаден?

Нарцисса вопрос Клавдия разве что несколько озадачил, но не удивил: Нарцисс хорошо знал своего патрона, чьи мысли частенько так далеко уходили от действительности, что создавали для своего хозяина как бы новую действительность, лишь отдаленно напоминавшую реальность.

— Я жаден лишь на услуги тебе, господин мой и повелитель, — подобострастно промурлыкал Нарцисс. — А голод мой утолить могут только твои милости…

Чутье Нарцисса не подвело: Клавдий отрицательно отнесся бы к любому другому ответу. Дело было в том, что Клавдий все еще находился в образе кулинарного совершенства, в который его заточило воображение, и поэтому если бы Нарцисс сказал, что проголодался, для Клавдия это означало бы признание в стремлении к власти, а если бы Нарцисс ответил отрицанием — мол, не голоден, и все тут, — Клавдий тут же подумал бы: «Раз не голоден, значит, уже наелся запретного».

Нарцисс, впрочем, ответил правильно и своим ответом сбил Клавдия с толку. Стоило, пожалуй, сказать с «бестолку», если бы можно было так сказать. Клавдий наконец перестал представлять себя изделием повара, хотя гастрономия еще сидела в нем: ему вдруг показалось, что его власть и его сила — это два блюда с тельцами, одно из которых он должен беречь как зеницу ока, а другим, содержащим силу и обладающим способностью самовоспроизводиться, разумно пользоваться. Но что значит — разумно пользоваться? Это значит — подкармливать с него надежных, то есть тех, которые будут теснить от него нахалов, нагло пытающихся отпробовать его без спроса. Эти «надежные», конечно же, должны быть накормлены до тошноты.

— За твою помощь, дорогой Нарцисс, я велю тебя сегодня хорошенько накормить, — сказал Клавдий. — Сегодня, я знаю, на обед будут лангусты — прекрасные, крупные лангусты, — и ты можешь присоединиться к моему столу.

Пока Клавдий говорил, Нарцисс раздумывал, как бы ему повернуть мысли императора в нужное для него русло. Когда Клавдий окончил, Нарцисс уже знал, что сказать.

— Благодарю тебя, господин мой, я непременно воспользуюсь, твоим приглашением, — проговорил Нарцисс. — Думаю, я просто обязан быть за твоим столом, ведь злоумышленник может подобраться к тебе не только во время отдыха, но и во время трапезы… переодетым поваром или поваренком, или же прикинувшись запеченной в тесте свиньей, или же в виде начинки пирога…

У Клавдия задергался подбородок, и он тихо, медленно, с перерывами сказал:

— Так ты говоришь, злодей может появиться опять, и неизвестно, в каком обличье? И что же ты посоветуешь мне? Как мне обезопасить себя? Как уберечься?

Нарцисс облизнул враз пересохшие губы — вот оно, то мгновение, о котором он мечтал! — и глухо сказал: