Т. 10 Туннель в небе, стр. 159

— Мистер Кику, я никогда не имела ни малейшего интереса к ксенобиологии.

— Вот так же ошибся и я, мадам; я спросил: «А с какой они планеты?» Планарии — наши с вами родственники; на Земле во много раз больше плоских червей, чем людей. Я говорю о планариях потому, что у них есть одна особенность, общая с хрошии: и те и другие растут, если много едят, и уменьшаются в размерах, когда голодают. Кроме того, и те и другие практически бессмертны, если только не вмешается несчастный случай. Сперва я недоумевал, почему Ламмокс значительно крупнее своих соплеменников. Причина элементарна — вы слишком много его, или точнее — ее, кормили.

— Сколько раз я говорила об этом Джону Томасу!

— Ничего страшного. Они уже посадили ее на голодную диету. Похоже, хрошии даже не рассердились на нас за похищение, или скажем так — за сманивание своего детеныша. Они хорошо ее знали — живой, склонный к приключениям характер был генетически предопределен. Они не сердились, но хотели получить ее назад; они искали год за годом, следуя единственному имевшемуся у них ключу — она, видимо, улетела с определенной группой космических пришельцев. Они знали на что похожи эти пришельцы, но не знали, откуда они.

— Нас это поставило бы в тупик, но не их. У меня есть смутное предположение, что то столетие, которое они потратили на проверку слухов, задавание вопросов, осмотр незнакомых планет было для них чем-то вроде нескольких месяцев для нас. В конце концов они ее нашли. И снова они не сердились на нас, ровно как и не испытывали благодарности. Мы просто ничего для них не значили. И это было бы нашим единственным контактом с великими хрошии, не вмешайся в дело неожиданное обстоятельство: хрошиа, сильно подросшая за это время, но все еще совсем юная, отказывается лететь домой без своего чудовищного — разумеется, с их точки зрения — дружка. Это просто ужасно, но они не могут ее заставить. Вы себе только представьте. Такое разочарование — брачный союз задуман тогда, когда Цезарь воевал с галлами, все уже готово, остальные партнеры достигли зрелости и тоже готовы… и тут Ламмокс отказывается лететь домой. Ничуть не интересуясь своим высоким предназначением — не забывайте она еще очень молода, у наших детей тоже не очень рано появляется чувство социальной ответственности. Как бы там ни было, она с места не сдвинется без Джона Томаса Стюарта. — Мистер Кику развел руками. — Теперь вы видите, в какое они попали положение.

— Весьма сожалею, — миссис Стюарт поджала губы, — но это не мое дело.

— Совершенно верно. Думаю, в таком случае самое простое — позволить Ламмоксу вернуться домой, я имею в виду ваш дом, и…

— Как? Ни в коем случае!

— Мадам?

— Вы не имеете права посылать эту тварь назад. Я не потерплю этого.

— Я не очень понимаю вас, мэм. — Мистер Кику задумчиво погладил свой подбородок. — Право, не понимаю. Это же дом Ламмокса; этот дом был ее домом значительно дольше, чем вашим, думаю — раз в пять дольше. И если я не ошибаюсь, этот дом принадлежит не вам, а вашему сыну. Так ведь?

— Все это не имеет отношения к делу! Вы не имеете права спихивать на меня эту тварь!

— Суд вполне может постановить, что решать это должен ваш сын. Но только зачем заходить так далеко? Я просто пытаюсь понять, почему вы так резко настроены против благополучия собственного сына?

Миссис Стюарт не отвечала, она сидела, глядя перед собой и тяжело дыша. Мистер Кику ее не торопил. В конце концов она ответила:

— Мистер Кику, я отдала космосу мужа; я не хочу, чтобы мой сын пошел по тому же пути. Я хочу сделать все, чтобы он остался на Земле, жил на Земле.

Кику печально покачал головой.

— Мисис Стюарт, мы всегда теряем сыновей, теряем их с самого начала.

Она достала носовой платок и промокнула себе глаза.

— Я не могу отпустить его в космос, ведь он еще совсем маленький.

— Он уже мужчина, миссис Стюарт. Мужчины младше его погибали в бою.

— И вы думаете, что это в мужчине главное?

— Я не знаю лучшего критерия.

— Я называю своих помощников «мальчики», — продолжил мистер Кику, — так как сам я — человек старый. Вы считаете своего сына мальчиком потому, что вы по сравнению с ним старая женщина. Простите. Но считать, что мальчик становится мужчиной только после какого-то определенного дня рождения — чисто бюрократическая фикция. Ваш сын — мужчина; у вас нет морального права держать его у своего подола.

— Вы говорите совершенно ужасные вещи. Все не так. Я просто хочу помочь Джону Томасу, направить его на верный путь.

— Мадам, — хмуро усмехнулся мистер Кику. — Мадам, самая распространенная слабость нашей расы — склонность давать рациональные объяснения своим самым эгоистичным намерениям. Повторяю, у вас нет права формировать его по своему образу и подобию.

— Во всяком случае, у меня больше на это права, чем у вас. Я его мать.

— А разве «родители» — то же самое, что и «владельцы»? Впрочем, не важно. Мы с вами находимся на противоположных полюсах: вы пытаетесь помешать ему, а я помочь ему сделать то, что он хочет.

— Из самых низменных побуждений!

— Мои побудительные мотивы не имеют значения, ровно как и ваши. — Мистер Кику встал. — Вы совершенно правы, этот разговор бесполезен. Я очень сожалею.

— Я не пущу его! Он еще несовершеннолетний… у меня есть на него права.

— Весьма ограниченные, мадам. Он ведь может и развестись с вами.

Миссис Стюарт прямо задохнулась от негодования.

— Он не посмеет! Я же его мать!

— Возможно. Но наши суды по делам несовершеннолетних давно уже смотрят крайне косо на произвольное использование родительской власти. Дела по принуждению в выборе профессии обычно рассматриваются буквально за несколько минут. Не надо заходить слишком далеко в противодействии Джону Томасу. Вы можете просто лишиться его. Он полетит.

15. НЕДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ

ОТНОШЕНИЯ

Мистер Кику вернулся в свой кабинет с мучительными спазмами в желудке, но заниматься ими было некогда; перегнувшись через стол к микрофону, он сказал:

— Сергей, зайди, пожалуйста.

Войдя, Гринберг первым делом положил на стол две магнитофонные кассеты.

— Фу. До чего приятно от них избавиться.

— Сотри, пожалуйста. И забудь, что ты их когда-нибудь слушал.

— С радостью. — Гринберг опустил кассеты в щель стола. — Какого черта, босс, неужели нельзя было это сделать как-нибудь под наркозом?

— К сожалению, никак.

— Вэс Роббинс обращался с ним не очень-то милосердно. Я чувствовал, будто подглядываю в замочную скважину. А зачем мне было их слушать? Я же не имею никакого отношения ко всей этой пакости. Или имею?

— Нет. Но когда-нибудь тебе может потребоваться знать, как такое делается.

— М-м-м… босс… а вы и вправду думали смириться, когда он вас уволил?

— Не задавай дурацких вопросов.

— Простите. А как у вас дела с этой непробиваемой дамочкой?

— Не отпускает.

— Ну и?

— Ну и он летит.

— Она устроит дикий визг перед репортерами.

— Да уж, не сомневаюсь. — Мистер Кику наклонился к столу: — Вэс?

— Мистер Роббинс уехал на похороны венерианского министра иностранных дел, — ответил женский голос. — Вместе с министром.

— Да, конечно. Попросите его, пожалуйста, зайти ко мне, когда вернется.

— Хорошо, мистер Кику.

— Спасибо, Сидзуко. — Заместитель министра снова повернулся к Гринбергу: — Сергей, твой временный ранг дипломатического офицера первого класса был сделан постоянным с того времени, как я приставил тебя к этому делу.

— Действительно?

— Да. Документы, наверное, в конце концов доберутся и до тебя. А теперь тебе присваивается временный ранг старшего дипломатического офицера. Я задержу присвоение постоянного ранга на три месяца, чтобы малость поунять любопытство некоторых.

На лице Гринберга не отразилось никаких эмоций.

— Неплохо, — сказал он. — Но только чего ради? Это что, потому, что я регулярно чищу зубы? Или может — у меня портфель всегда блестит?