Т. 10 Туннель в небе, стр. 141

А главная беда в том — безжалостно честил он себя, — что все-то мне хочется выдумать что-нибудь разумное. Нет, здравый смысл — мне не помощник.

И план в конце концов родился. Главным преимуществом этого плана было полное отсутствие в нем хоть какого-то подобия здравого смысла; состоял этот план из глупости напополам с риском. Дедушке он бы точно понравился.

9. ГАДКИЙ УТЕНОК

И МЕСТНЫЕ ОБЫЧАИ

По пути к себе Джонни задержался у двери, за которой спала мать, и прислушался. Собственно говоря, услышать что-нибудь при такой звукоизоляции было трудно, просто сказывалась привычка. В своей комнате он быстро натянул на себя походную одежду и альпинистские ботинки, затем вытащил из ящика стола спальный мешок и засунул его в один карман куртки, а батарейку к нему — в другой. Потом рассовал по карманам остальное походное хозяйство и вроде бы был готов.

Подсчитав наличность, Джонни негромко выругался: большая часть его денег хранилась в банке, а туда теперь попадешь не скоро. Но что поделаешь, раз так неудачно вышло. Он направился к выходу, но вдруг остановился, вернулся и подошел к столу.

Дорогая мамочка, — написал он на листке. — Скажи, пожалуйста, мистеру Перкинсу, что сделка не состоялась. Можешь заплатить пострадавшим от всего этого погрома из моих денег на колледж. Мы с Ламмоксом уходим, искать нас бесполезно. Очень жаль, но нам не остается ничего другого. — Перечитав записку, он решил, что больше сказать нечего, и добавил внизу: — С любовью. — И расписался.

Джонни начал было писать Бетти, раздумал, порвал записку, затем начал писать снова. В конце концов он решил, что лучше напишет письмо — потом, когда будет что рассказать. Спустившись вниз, Джонни положил записку на обеденный стол, а сам пошел в кладовку набрать припасов. Еще через несколько минут, с большим мешком на плече, набитым пакетами и консервными банками, он подошел к домику Ламмокса.

Тот крепко спал. Сторожевой глаз узнал Джонни: Ламмокс даже не шевельнулся. Джон Томас отошел от своего друга на шаг и изо всех сил пнул его ногой.

— Эй, Лам! Просыпайся!

Зверь открыл остальные глаза и, сладко зевнув, пропищал:

— Привет, Джонни.

— Ну-ка приведи себя в божеский вид. Мы идем в поход.

Ламмокс выпрямил ноги и встал, по его хребту пробежало что-то похожее на волну.

— Я готов.

— Сделай мне сиденье и оставь место для этого. — Джонни показал на мешок с продуктами. Ламмокс молча выполнил приказание; Джон Томас закинул мешок наверх, а следом вскарабкался сам.

Через минуту они были уже на дороге.

При всем своем безрассудстве Джон Томас прекрасно понимал, что скрыть Ламмокса от чужих глаз — замысел почти неосуществимый; в любом месте он будет незаметен примерно так же, как бегемот в детской песочнице. Однако в безумии Джонни была система: именно в окрестностях Вествилла, в отличие от большинства других мест, оставалась хоть какая-то возможность спрятать огромного зверя. Город лежал в открытой горной долине, сразу на запад от него вздымал в небо свои вершины становой хребет континента. Уже в нескольких милях от города начинались безбрежные холмистые просторы, многие тысячи квадратных миль местности, почти не изменившейся с тех пор, как индейцы в изумлении таращили глаза на Колумба. В короткий охотничий сезон эти места кишели людьми в красных куртках, без устали палившими из своих ружей по оленям, лосям и друг в друга; большую часть года здесь было совершенно безлюдно.

Если удастся незаметно переправить туда Ламмокса, появлялась хотя бы крохотная надежда, что их не поймают, пока не кончатся взятые из дома запасы. Ну а кончатся… А кончатся, тогда и посмотрим. Может быть, удастся прокормиться охотой. В крайнем случае в одиночку вернуться в город и снова вступить в переговоры, только на этот раз — с более сильной позиции, ведь никто, кроме Джонни, не будет знать, где скрывается Ламмокс. Все эти варианты он еще толком не продумал, главное было — спрятать Ламми, а подумать можно и потом. Главное — увести его в такое место, куда не сумеет добраться этот старый паскудник Дрейзер.

Можно было сразу податься на запад, к горам, через лесистые холмы, ведь Ламмокс мог двигаться по пересеченной местности не хуже любого танка. Правда, и след от него оставался не хуже, чем от того танка. Поэтому приходилось двигаться по шоссе.

Эту проблему Джонни обдумал заранее. Совсем неподалеку проходил трансконтинентальный хайвэй, построенный в начале века. Дорога огибала Вествилл с юга и серпантином поднималась все выше и выше, к Большому перевалу, чтобы потом спуститься по другую сторону хребта. Давным-давно появилось современное силовое экспресс-шоссе, которому не приходилось карабкаться в горы, для него построили туннели. Но старая дорога тоже никуда не исчезла. Заброшенная, местами заросшая — бетонные плиты перекосились от зимних морозов и летней жары, — она все же оставалась мощеной дорогой, на которой будут не так заметны следы от могучих ног Ламмокса.

Джонни вел Ламмокса задворками, далеко обходя дома. В трех милях к западу от дома Стюартов новое шоссе пряталось в первом из туннелей, отсюда же старое шоссе начинало свой подъем к перевалу. В сотне ярдов от их развилки Джонни остановил Ламмокса возле незастроенного участка, строго велел ему никуда не двигаться, а сам отправился на разведку. Можно было выйти на старую дорогу, пройдя немного по экспресс-шоссе, но Джонни не хотел рисковать — вдруг попадешься кому-нибудь на глаза, да и Ламмокса опасно долго оставлять одного.

Ему смутно припоминалось, что где-то должен быть другой путь, и вскоре он его отыскал. Вспомогательная дорога для подъезда ремонтных бригад огибала развилку и поднималась к старому шоссе. Дорога была немощеной, но и на гранитной щебенке, которая ее покрывала, вряд ли будут заметны следы. Джон Томас вернулся к Ламмоксу; тот задумчиво жевал жестяной плакат «Продается».

Обругав зверя последними словами, он хотел уже отобрать у него остатки плаката, но, передумав, вернул: не стоило оставлять таких явных следов. Не дожидаясь, пока тот дожует жестянку, Джон Томас велел ему трогаться.

И только оказавшись на старом шоссе, он дал себе немного расслабиться. Первые мили дороги находились в приличном состоянии, на этом участке были подъезды к домам, стоявшим в глубине каньона. К счастью, в такой час машин на дороге не было. Пару раз над головой пролетали вертолеты; видно, кто-то возвращался из гостей или театра. Даже если пассажиры этих машин и заметили внизу огромного зверя, то не подали виду.

Дорога, петляя, поднималась вверх по каньону и скоро вышла на плоскогорье. Тут ее пересекал барьер с надписью: «Дорога закрыта. Проезд запрещен». Джонни слез и осмотрел неожиданное препятствие. Состоял барьер из одного-единственного, правда толстого, бревна, укрепленного на высоте груди.

— Ламми, сможешь перешагнуть его, не задев?

— Конечно, Джонни.

— Тогда давай. Только не спеши. Ни в коем случае не сбей его, даже не дотрагивайся.

— Я сумею, Джонни. — И Ламмокс сумел. Он не стал бревно перешагивать, он над ним проскользнул, поочередно втягивая в себя одну пару ног за другой.

Джонни пролез под бревном и догнал друга.

— Я не знал, что ты так умеешь.

— И я не знал.

Дальше дорога была вся перекорежена. Джонни остановил Ламмокса, крепко привязал к его спине мешок с припасами, а потом подумал и привязался сам.

— Ну ладно, Ламми, теперь давай побыстрее. Только не иди галопом, я ведь и свалиться могу.

— Держись, Джонни! — Ламмокс перешел на быструю рысь. Бежал он гораздо плавнее лошади, все-таки восемь ног это вам не четыре. Джонни только сейчас осознал, насколько устал. Когда дома, людные дороги, а главное, сами люди остались далеко позади, у него появилось ощущение некоторой безопасности, а вместе с ним пришла и усталость. Легкое покачивание и мирный топот огромных ног убаюкивали, как дождь по крыше. Он откинулся назад; «спинка» сиденья сразу приняла форму его тела. Через несколько минут Джонни уже спал.