Т. 08 Ракетный корабль «Галилей», стр. 140

Макрей неторопливо подошел к группе марсиан и заговорил с ними. Они загудели в ответ. Доктор, стоя среди них, говорил, помогая себе жестами. Беседа продолжалась довольно долго.

Наконец утомленный Макрей опустил руки. Марсиане загудели, явно прощаясь, и двинулись быстрым, но неспешным для них шагом к мосту, а потом к своему городу. Макрей поплелся в дом.

— В чем там было дело, доктор? — спросил его Джим в шлюзе.

— А? Да так, сынок, ничего такого.

Войдя, Макрей взял Марло за руку и повел обратно в приемную.

— Пойдемте и вы, Ролингс. Остальные займитесь своим делом. — Но мальчиков, которые увязались за ними, Макрей не прогнал. — Послушайте и вы, раз уж по уши сидите в этом деле. Следи за дверью, Джим, чтобы никто не вошел.

— В чем дело? — спросил Марло. — Чего вы такой мрачный?

— Они хотят, чтобы мы ушли.

— Ушли?

— Ушли с Марса, вернулись на Землю.

— Как? Что их заставило предложить нам это?

— Это не предложение. Это приказ, ультиматум. Они даже не дают нам времени, чтобы вызвать корабли с Земли. Они хотят, чтобы мы ушли — все и каждый, будь то мужчина, женщина или ребенок; они требуют, чтобы мы ушли немедленно, — и они не шутят!

14. ВИЛЛИС

Четыре дня спустя доктор Макрей, пошатываясь, вошел в тот же кабинет. У Марло по-прежнему был усталый вид, но теперь по-настоящему измученным выглядел Макрей.

— Убери всех отсюда, шкипер.

Марло отпустил всех, кто был в кабинете, и закрыл дверь.

— Ну что?

— Ты получил мое письмо?

— Да.

— Декларация об Автономии составлена? Поддержал ее народ?

— Да, составлена, боюсь только, основное мы списали с американской Декларации независимости, но в общем справились.

— Риторика меня не волнует. В какой стадии документ?

— Ратифицировали. Это было довольно легко. Получили пару испуганных запросов из лагерей Проекта, но документ прошел. Пожалуй, мы должны благодарить за это Бичера — из-за него всем вдруг показалось, что независимость то, что нам надо.

— Ничего мы ему не должны! Из-за него нас всех чуть не поубивали.

— То есть как?

— Потом скажу, сначала покончим с Декларацией. Я ведь там пообещал кое-что. Отправили ее?

— Прошлой ночью передали по радио в Чикаго. Ждать ответа пока еще рано. Дайте я тоже спрошу: у вас все прошло успешно?

— Да, — Макрей устало потер глаза, — мы можем остаться. Это была великая битва, Джейми, но победа осталась за мной. Они разрешили.

Марло встал и включил магнитофон.

— Может быть, запишем вас сразу на пленку, чтобы не возвращаться к этому?

Макрей отмахнулся.

— Нет. Мой официальный рапорт, каким бы он ни был, потребует самой тщательной редакции. Сейчас я попробую просто рассказать тебе обо всем. — Он помолчал в раздумье. — Джейми, сколько времени прошло с тех пор, как люди впервые высадились на Марсе? Больше пятидесяти земных лет, верно? Кажется, я больше узнал о марсианах за последние несколько часов, чем за все эти годы… И все же я ничего о них не знаю. Мы все думаем о них, как о людях, пытаемся поместить их в наши рамки. Но они не люди; они совершенно на нас не похожи. Они совершали межпланетные полеты еще миллионы лет назад, — добавил доктор, — и отказались от них.

— Что-о? — сказал Марло.

— Да ничего. Неважно. Это только одно из многого, что я узнал из разговора со стариком — тем самым стариком, с которым говорил Джим. Кстати, Джим не знает, с кем ему довелось говорить, старик вовсе не марсианин.

— Минутку, а кто же он тогда?

— Ну, он, конечно, родился на Марсе, но это не марсианин в нашем с тобой понимании. По крайней мере мне он таким не показался.

— Как он выглядит? Опишите его.

— Не могу, — пришел в замешательство Макрей. — Может, мы с Джимом видели каждый то, что он хотел. Оставим это. Виллис должен будет вернуться к марсианам, и довольно скоро.

— Жаль, — ответил Марло. — Джим будет против, но это не такая уж высокая цена, если марсиане так решили.

— Ничего ты не понимаешь, ничегошеньки. В Виллисе-то вся и загвоздка.

— Конечно, он имел отношение ко всей этой истории, — согласился Марло, — но почему загвоздка?

Макрей потер виски.

— Все очень сложно, не знаю, с чего и начать. Виллис очень много значит. Знаешь, Джейми, ты, безусловно, войдешь в историю как отец-основатель, но, между нами говоря, слава спасителя должна принадлежать Джиму. Исключительно Джиму и Виллису — любви Виллиса к Джиму и упрямой привязанности Джима к Виллису — обязаны колонисты своей жизнью. Если б не они, мы бы пошли на корм червям. Ультиматум, обязывающий нас убраться с планеты, — всего лишь уступка, сделанная ради Джима. Они собирались уничтожить нас.

Марло открыл рот.

— Но это невозможно! Марсиане не способны на такое!

— Еще как способны, — заверил его Макрей. — Они долго сомневались на наш счет. Намерение Бичера отправить Виллиса в зоосад переполнило чашу, но благодаря отношениям Джима и Виллиса она вновь вошла в берега. И марсиане пошли на компромисс.

— Не могу поверить, что марсиане могли бы так поступить, — возражал Марло, — и не понимаю, как бы они это сделали.

— А Бичер где? — озадачил его Макрей.

— Н-н-да.

— Вот и помолчи о том, что они могут и чего не могут. Мы о них ничего не знаем — ровно ничего.

— Не стану спорить. Но что это за тайна вокруг Джима и Виллиса? Что им так дался Виллис? В конце концов он всего лишь попрыгунчик.

— Не думаю, что смогу разъяснить эту тайну, — сознался Макрей, — но кое-какие гипотезы на этот счет есть. Ты знаешь марсианское имя Виллиса? Знаешь, что оно означает?

— Я даже не знал, что у него есть имя.

— Оно означает: «Тот, на кого возлагаются надежды мира». Это о чем-нибудь тебе говорит?

— Видит бог, ни о чем.

— Может быть, я плохо перевел. Может быть, лучше сказать «Подающий надежды» или просто «Надежда». Возможно, это лишь поэтическое значение имени, как и у нас. Возьмем мое имя — Дональд. Означает «Правитель мира». Тут мои родители промахнулись. А может, марсианам просто нравится давать попрыгунчикам цветистые имена. Я знал одного пекинеса, так его, не поверишь, звали «Великий чемпион Маньчжурии, принц Бельведерский». — Макрей вздрогнул. — А знаешь, что я вспомнил: в кругу семьи этого песика звали Виллис!

— Да что вы!

— Точно. — Доктор поскреб щетину на подбородке и подумал, что на той неделе надо будет побриться. — Но это даже не совпадение. Я же и предложил Джиму назвать попрыгунчика Виллисом — наверное, вспомнил того пекинеса. Тот пучеглазый паршивец смотрел точно как Виллис — наш Виллис. Я хочу сказать, что ни одно из имен Виллиса, в сущности, ничего не значит.

Доктор замолчал так надолго, что Марло сказал:

— Вы не очень-то спешите раскрыть тайну. Вы ведь думаете, что настоящее имя Виллиса все-таки означает кое-что, иначе вы бы его не упомянули.

Макрей подскочил на месте.

— Да. Я действительно так думаю. Я думаю, что имя Виллиса следует понимать буквально. Нет, погоди, не спорь пока. Я ничего не хочу тебе навязывать. Скажи сам, кто такой Виллис, по-твоему?

— Кто? По-моему, он представитель экзотической марсианской фауны, полуразумное существо, хорошо приспособленное к окружающей среде.

— Сколько умных слов, — пожаловался доктор. — А по-моему, это марсианин, который еще не вырос.

— У них же совершенно разное строение, — заволновался Марло. — Они различны, как небо и земля.

— Допустим. А в чем сходство между гусеницей и бабочкой?

Марло открыл рот и снова закрыл.

— Я тебя не упрекаю, — продолжал Макрей, — мы никогда не связываем подобные метаморфозы с «высшими формами жизни», что бы мы под этим ни понимали. Но я думаю, что Виллис именно то, что я сказал, и этим объясняется, почему он должен вскоре вернуться к своим. Сейчас он в стадии личинки, но скоро станет куколкой и вступит в стадию гибернации (нечто вроде долгого сна). Выйдя из нее, он станет марсианином.