Т. 03 Гражданин Галактики, стр. 83
— Почему же?
— Потому, что они достаточно хорошо осведомлены о наших обычаях, чтобы не знать, что у нас заправляют мужчины. Если ты вдумаешься, то поймешь, что в этом есть определенная логика.
Торби задумался. Кто был главой Семьи? Отец? Или, может быть, бабушка? Разумеется, старший помощник, отдавая распоряжение, подписывает его «по приказу капитана», но это лишь для того, чтобы… нет. Хотя, как бы то ни было…
Внезапно Торби пришло в голову, что во многих отношениях нелогичны именно традиции Семьи. Но капитан продолжал:
— На самом деле мы не станем есть: это не более чем условность. Тебе подадут сосуд с зеленой тягучей жидкостью. Поднеси его ко рту, но не пей: выест кишки. И… — капитан запнулся, оглядываясь на промчавшегося в опасной близости очередного ездока, — …будь внимателен, и ты сумеешь понять, как вести себя в следующий раз. О, я совсем забыл! Я спрошу, сколько лет сыну хозяина, и потом такой же вопрос будет задан тебе. Отвечай «сорок».
— Почему сорок?
— Потому что в их понятиях сорок лет — самый подходящий возраст для сына, который помогает отцу.
Наконец они прибыли на место и опустились на корточки напротив двух лозиан, к которым сбоку примостился еще и третий. Разделяющий их экран был размером с шарфик, Торби мог все видеть поверх него. Он пытался смотреть в оба, слушать и вникать, но шум дорожного движения постоянно его отвлекал. Лозиане проносились мимо и даже порой между сидящими, пронзительно и весело визжа.
Хозяин начал с обвинения капитана Краузы; он говорил, что тот обманом заставил его совершить постыдный поступок. Переводчика было почти невозможно понять, но он проявил удивительное мастерство в употреблении бранных выражений интерлингвы. Торби не мог поверить своим ушам и ожидал, что отец либо тут же повернется и уйдет прочь, либо затеет скандал.
Однако Крауза спокойно выслушал и выступил с вдохновенной, исполненной поэтики речью, обвиняя лозиан во всевозможных пороках — от сутяжничества до неповоротливости на звездных дорогах.
Произнесенные слова настроили договаривающиеся стороны на дружественный лад. Лозианин преподнес капитану торий и выразил намерение подарить ему своих сыновей и все свое имущество.
Крауза с благодарностью принял дар и выразил желание расстаться с «Сизу» и всем, что было на борту.
Затем стороны сделали широкий жест и вернули друг другу подарки. В итоге был сохранен статус-кво, и каждый оставил у себе лишь то, чем уже завладел к нынешнему моменту: лозианин — много центнеров листьев верги, торговец — слитки тория. Оба сошлись во мнении, что верга и торий — сущая безделица, пустяк, не более чем символ нежной дружбы. В приливе нахлынувшего чувства лозианин подарил капитану своего сына, и Крауза тут же преподнес ему (или ей?) Торби. Последовавший затем обмен мнениями выявил, что оба они слишком молоды, чтобы покидать родные стены.
Возникшее затруднение было разрешено предельно просто: дети обменялись именами. Торби стал обладателем имени, которое ему вовсе не нравилось и которого он даже не мог произнести. Затем последовал «обед».
Торби даже представить не мог, как можно пить эту отвратительную зеленую бурду. Поднеся ее ко рту, он почувствовал, как его ноздри опалило огнем, и закашлялся. Капитан предостерегающе посмотрел на него.
«Поев», они тут же двинулись в обратный путь. Никаких «до свидания», просто поднялись с места и отправились восвояси. Пробираясь, словно лунатик, сквозь уличную толчею, капитан Крауза задумчиво произнес:
— Для фраки они вовсе не плохие существа. Никакого авантюризма, и притом кристально честны. Меня всегда интересовало, что бы они стали делать, кабы я принял всерьез какой-нибудь из их подарков. Вероятно, отдали бы без всяких возражений.
— Не может быть!
— Не скажи. Ты вполне мог бы уйти отсюда, таща за собой этого лозианского мальца.
Торби умолк.
Покончив с делами, Крауза помог ему сделать покупки и сориентироваться на местности, что принесло юноше немалое облегчение, ибо он не знал ни что купить, ни как пройти к кораблю. Отец привел его в лавку, хозяин которой говорил на интерлингве. Лозиане производят массу вещей, исключительно сложных на вид, о назначении которых Торби мог только догадываться. По совету капитана он выбрал маленький полированный кубик, внутри которого, если его потряхивать, проецировались бесконечные виды Лозиана. Торби протянул продавцу одну из проволочных «банкнот», и тот дал ему сдачу: деньги висели у него на шее, на манер ожерелья. Затем лозианин подарил Торби магазин со всем его содержимым.
Торби передал продавцу через Краузу свои сожаления, что может предложить взамен лишь свою признательность до гробовой доски. Процедура приобретения сувенира закончилась обменом вежливыми оскорблениями.
Наконец на горизонте показался космопорт, и, увидев вдали родные контуры «Сизу», Торби почувствовал облегчение.
В каюте сидел Джери, задрав ноги на стол и заложив руки за голову. Он хмуро посмотрел на Торби.
— Привет, Джери!
— Здравствуй.
— Выходил в город?
— Нет.
— А я прогулялся. Смотри, что я купил! — Торби протянул племяннику волшебный кубик. — Потряси его, и каждый раз новое изображение.
Джерри посмотрел одну картинку и вернул кубик обратно.
— Очень интересно.
— Ты чего такой смурной? Съел что-нибудь не то?
— Нет.
— Тогда в чем дело?
Джерри опустил ноги на палубу и посмотрел на Торби.
— Я возвращаюсь в компьютерную.
— Что?
— Да нет, статуса я не потерял. Это только на время, пока я кого-нибудь не обучу.
Торби похолодел.
— Ты хочешь сказать, что меня выставляют?
— Нет.
— Так что же случилось?
— Мату обменяли.
Глава 11
Обменяли Мату? Навсегда? Маленькую Мату с серьезными глазами и веселым смехом? Торби ощутил, как накатывает грусть, и, к своему удивлению, осознал, насколько это для него важно.
— Не верю!
— Не валяй дурака!
— Когда это случилось? Куда ее отправили? Почему мне ничего не сказали?
— Ясное дело, на «Эль Нидо»; кроме «Сизу» это единственный корабль Людей в лозианском порту. Ее увели около часа назад. Я не предупредил тебя потому, что сам не знал… до тех пор, пока меня не вызвали в бабушкину каюту, чтобы я попрощался с сестрой, — Джери нахмурился. — Когда-нибудь это должно было произойти… но я думал, что бабушка не отпустит Мату до тех пор, пока она не утратит навыков стрельбы.
— Тогда зачем, Джери? Почему?
Джери встал и холодно произнес:
— Больше я ничего не могу сказать, мой приемный дядя.
Торби пихнул его обратно в кресло.
— Не увиливай, Джери. Я твой «дядя» только потому, что меня так назвали. Но я по-прежнему все то. т же бывший фраки, которого ты обучал мастерству стрельбы, и мы оба это знаем. Так поговорим как мужчина с мужчиной. Давай, выкладывай все начистоту.
— Тебе это не понравится.
— Уже не нравится! Мата ушла… Слушай, Джери, в каюте нет никого, кроме нас. Что бы там ни было, ты должен рассказать мне все. Клянусь тебе сталью «Сизу», что Семья никогда об этом не узнает.
— Нас может подслушать бабушка.
— Если так, то я приказываю тебе говорить и беру всю ответственность на себя. Впрочем, вряд ли сейчас бабушка слушает: обычно в это время она уже сидит за карточным столом. Говори же!
— Ладно, — Джери мрачно посмотрел на собеседника. — Ты сам напросился. Значит, ты хочешь сказать, что не имеешь ни малейшего понятия о причинах, побудивших бабушку выставить с корабля мою сестренку?
— Конечно, нет. Иначе я бы не спрашивал.
Джери нетерпеливо фыркнул.
— Торби, я знал, что ты малость недалек. Но не подозревал о том, что ты глух, слеп и нем.
— Оставь свои комплименты. Расскажи суть дела.
— Мату обменяли из-за тебя. Из-за тебя, — Джери с отвращением посмотрел на Торби.
— Меня?
— Из-за кого же еще? С кем Мата чаще всех играла в мяч? С кем сидела рядом в кинозале? Подумай, кого из новых членов Семьи постоянно видели рядом с девушкой, принадлежащей к одной с ним мойете? Я намекну тебе — его имя начинается на «Т».