Т. 14 Чужак в стране чужой, стр. 108

— Тогда очень жаль, что он называет это церковью.

— Захотел — и называет. Не знаю уж, насколько это законно.

— Понимаешь, Бен, каток — тоже церковь, если какая-нибудь секта считает, что катание на коньках — необходимый или хотя бы существенный элемент служения Богу. Можно петь во славу Божью — можно с той же самой целью кататься на коньках. Некоторые малайские храмы — не более чем ночлежки для змей, во всяком случае — на взгляд постороннего, и все же Верховный суд наделяет эти «церкви» такими же правами, как и любую нашу секту.

— К слову сказать, Майк тоже разводит там змей. Джубал, неужели же разрешено абсолютно все?

— М-м-м… вопрос довольно скользкий. Церковь не имеет права брать плату за предсказание судьбы или за вызывание духов мертвых, но она может принимать пожертвования и может фактически превратить эти «пожертвования» в форму оплаты. А еще — человеческие жертвоприношения, хотя и эта практика кое-где сохранилась; возможно, даже где-нибудь здесь, на бывшей свободной земле. Во внутреннем святилище, куда не допускаются профаны, ты можешь делать все что угодно — и ни одна собака ничего не узнает. Но почему ты спрашиваешь? Неужели Майк занимается чем-нибудь таким, за что можно угодить в каталажку?

— Да вроде нет.

— Ну, если он ведет себя осторожно… Брал бы пример с фостеритов. Джозефа Смита ^{78} за какие-то там невинные детские шалости линчевали, а с этих — все как с гуся вода.

— Майк позаимствовал у фостеритов многое. И это тоже меня беспокоит.

— А что беспокоит тебя в первую очередь?

— Только, Джубал, учти: это — «секрет братьев по воде».

— Ну, и что же мне теперь, высверлить в здоровом зубе дырку и носить там яд?

— Считается, что посвященные могут при желании развоплотиться и так, безо всякого яда.

— Это надо быть очень уж посвященным, я так не умею. Но у меня есть другие способы. Так что — давай, тебе же самому не терпится.

— Как я уже говорил, наш водяной братец разводит змей, но дело не только в этом. Там у него все какое-то болезненное, извращенное. Храм не меньше, чем у фостеритов. Зал для общих сборов, несколько меньших залов для собраний по приглашению, уйма кабинетов и жилые помещения. Джилл прислала мне радиограмму, заранее все объяснила, так что я не пошел через главные ворота, а свернул в переулок, к служебному входу. Жилые помещения расположены над главным залом, все организовано отлично, ни ты никого не видишь, ни тебя никто не видит, даже забываешь иногда, что находишься в большом городе.

— Хорошая идея, — кивнул Джубал. — Занимайся ты хоть сто раз законными и приличными вещами, все равно любопытные соседи — хуже чумы.

— В данном случае — очень хорошая идея. Внешняя дверь сразу открылась; скорее всего, меня узнал сканер, хотя я такового не заметил. Затем еще две такие же двери и — в подъемную трубу. Труба необычная, управляется она не пассажиром, а кем-то там — или чем-то там — невидимым. И ощущения совсем не такие.

— Никогда не пользовался этими штуками, — твердо сказал Джубал, — и никогда не буду.

— Ну, в этой-то тебе бы понравилось. Я взлетел легко и плавно, словно перышко.

— Бен, я не верю никаким машинам. Они кусаются. Однако, — добавил Джубал, — мать Майка была гениальным конструктором, а его отец — настоящий отец — весьма толковым инженером. Мало удивительного, что их сын сумел усовершенствовать подъемную трубу, сделал ее пригодной для перевозки людей.

— Возможно. Наверху я остановился, не хватаясь за поручни и не впиливаясь в предохранительную сетку, да там ее вроде и не было. Очередная автоматическая дверь пропустила меня в комнату, обставленную странно и довольно аскетично. Знаешь, Джубал, некоторые считают твои домашние порядки несколько необычными.

— Чушь. Самые нормальные порядки, а главное — удобные.

— Так вот, твой дом — просто пансион для благородных девиц. Знаешь, что я увидел в этой комнате? Я глазам своим не поверил: девица в чем мать родила и — татуированная. Татуировка с ног до головы, без единого просвета. Поразительно!

— А вот я, Бен, поражаюсь на тебя. В большом вроде бы городе вырос, а рассуждаешь как сельский олух. Я вот тоже знал когда-то одну татуированную леди. Очень была милая девушка.

— Ну, если так говорить… эта девица тоже ничего себе, если только привыкнуть ко всем этим иллюстрированным приложениям — и к тому малозначительному факту, что она никуда не ходит без змеи.

— Я уж было подумал, не одна ли это и та же. Полностью татуированные женщины — большая редкость. Но леди, с которой я был знаком — сколько же это? — тридцать лет тому назад, панически боялась змей. Сам-то я их люблю… знаешь, Бен, с твоей новой подружкой стоило бы познакомиться.

— Поедешь в гости к Майку — непременно познакомишься. Она там вроде мажордома. Патриция — но все называют ее «Пэт» или «Пэтти».

— Ну да, конечно! Джилл эту Пэт всячески нам расписывала — не упоминая, правда, про ее росписи.

— А по возрасту она почти годится в подружки тебе. Я сказал «девица», чтобы передать первое впечатление. Выглядит Пэтти лет на двадцать с небольшим, но в действительности ее старшему ребенку уже за двадцать, она сама так сказала. В общем, заулыбалась она от уха до уха, подбежала ко мне, обняла, поцеловала и говорит: «Тебя звать Бен. Добро пожаловать, брат. Я даю тебе воду». Джубал, я — старый газетчик, где только не бывал и чего только не видал. Но меня никогда еще не целовала незнакомая девица, одетая вместо платья в татуировки. Я смутился.

— Бедняжка.

— Измываешься? Посмотрел бы я на тебя в такой ситуации, ты бы чувствовал себя не лучше.

— Ошибаешься, не забывай, что я уже знал одну татуированную леди. Они считают себя вполне одетыми — во всяком случае, так считала Садако. Она была японка. С другой стороны, японцы вообще не очень стесняются своего тела.

— Вот и Пэтти тоже, — кивнул Какстон. — Она тоже совсем не стесняется — зато очень гордится своими татуировками. Хочет, чтобы после смерти из нее сделали чучело и выставили в голом виде. Во славу Джорджа.

— Джорджа?

— Да, ты же не знаешь. Это ее муж. Пребывающий, к величайшему моему облегчению, на небесах — хотя, послушай ее, можно бы подумать, что он вышел на полчаса, в соседнюю пивную. Но в целом Пэт — леди, и она не дала мне долго смущаться…

31

Бен Какстон охнуть не успел, как на него обрушился ошеломляющий братский поцелуй Патриции Пайвонской. Пэтти сразу же почувствовала его скованность — и удивилась. Майкл показал ей (мысленно) лицо ожидаемого гостя и рассказал о нем. Она знала, что Бен — брат во всей полноте, из Внутреннего Гнезда, и что Джилл взрастила с ним близость почти такую же, как с Майклом.

Горя безграничным желанием сделать всех людей такими же счастливыми, как она сама, Патриция органически не могла ставить их в затруднительное положение, а потому сбавила темп. Предложив Бену избавиться от одежды, она не настаивала, чтобы тот разделся полностью, а только особо попросила снять обувь — гнездо было мягкое и — благодаря способностям Майкла — сияло невероятной чистотой.

Пэт указала, куда повесить одежду, и поспешила за выпивкой — бедняжка Бен выглядел смертельно усталым; зная (от Джилл) его пристрастия, она остановила свой выбор на двойном мартини. К ее возвращению Бен успел уже разуться и снять пиджак.

— Да не испытаешь ты никогда жажды, брат мой.

— Мы разделим воду, — согласился Бен и отпил из стакана. — Да, насчет воды ты совсем не перестаралась.

— Вполне достаточно, — улыбнулась Пэт. — Майк объяснял нам, что вода должна быть в мыслях, главное — разделить ее. Я грокаю, он говорил верно.

— И я грокаю. А это — как раз то, что доктор прописал. Спасибо, Пэтти.

— Все наше — твое, и ты — наш. Мы рады, что ты пришел домой. Остальные все на службах или преподают. Спешить не надо — они придут, когда ждание преполнится. Ты хочешь осмотреть Гнездо?