Гонконг, стр. 82

...С рейда длинные орудия «Барракуты» бьют уже в застенный Кантон, зажигая город бомбами и калеными ядрами. В этом людском муравейнике все приходит в движение. Повалил дым, как при лесном пожаре. Плавучий город рыбаков, перевозчиков и нищих расплылся во все стороны еще за несколько дней до начала битвы. Берега и пристани на виду, обнажены, на них с бортов пароходов и лодок уже перекинуты трапы и неторопливо сходят заросшие бородами крымские солдаты с отличиями на одежде. Сходят и белокурые молодцы в красных мундирах. Сходят и снова возвращаются и снова сходят проворные «милитери сервис», перенося на берег тяжелые грузы на плечах. Тут же чалмы афганцев. Тут же картинные ласкары и сипаи.

Грохот артиллерийской канонады удваивается. Пальбу поддерживает французская эскадра: «Сибилл» – тоже винтовой, «Константин» и «Облигадо».

По трапам на берег Китая идут французские стрелки из Алжира и стрелки из Крыма, герои Малахова кургана. Они в кепи и голубых шинелях, все с усами и бородами а-ля император.

Кантон горит.

Но иногда со стен города раздаются сильные выстрелы из современных орудий и бомбы, настоящие бомбы, какие у Свеаборга и Кронштадта летели на суда к Дундасу и Сеймуру, прилетают и здесь на борта кораблей союзников. Это перлы не китайского происхождения. Но вскоре стрельба из современных нарезных орудий прекратилась. Можно понять, что китайцы их, как заграничную драгоценность, постарались увезти куда-то далеко, предвидя падение города или просто жалели стрелять из хороших пушек.

Артиллерия союзников заканчивает уничтожение всех фортов противника, выдвинутых вперед на подходах к Кантону на обоих берегах реки. Их стены в брешах, легли грудами камни и глина.

Майкл Сеймур, сумрачный, как всегда, сходит в черной повязке и плаще с огромного военного парохода «Калькутта» на плоскодонное винтовое судно.

Идет в пекло морского боя.

На мачтах судов появились новые сигналы. Сотни пушек заговорили теперь во всю глотку. Все корабли дружно переносят огонь на цели в застенном городе.

Красные ряды морской пехоты, голубые ряды французов тронулись. Бесстрашные севастопольцы идут впереди. В рядах, с ними вперемешку, услужливые трудящиеся наемники «милитери сервис». Атака начинается. Посмотрим, как встретят ее маньчжурские и монгольские воины богдыхана!

...В июле и августе Майкл Сеймур побывал на описи Приморья, куда стремились еще Стирлинг и французский адмирал.

Надо решать, что делать дальше. Если Боурингу разрешать занять северный остров Японии, то порт Сеймур и Хакодате сохранят морские пути торговых держав в неприкосновенности. Дела подобного рода решаются в Лондоне. После тяжкой войны и такой кровью достигнутой победы могущественный Пальмерстон осторожен. Начинать новую войну с Россией для Англии равнозначно потере второго глаза для сэра Майкла.

Обдумать и представить замечания и документы он обязан. Сеймур остается сторонником оттеснения казаков, закрытия им выходов, занятия гаваней, хотя бы самых северных. Именно поэтому Сеймур согласился назвать самую нужную, по его мнению, гавань Приморья своим именем. Выдвинутая на север, она будет форпостом против тиранических казаков. Этим она удобна. В то же время очень хороша как гавань. Казаки зовут ее «Ольга».

В сентябре флот вернулся в Гонконг. Южные гавани на прибрежье Приморья пока не имеют цены для Сеймура, он полагает, что флоту нужна база северней для сдерживания потенциального неприятеля.

Но в октябре произошел инцидент с лорчей «Арроу», ставший известным во всем мире, и сейчас уже не до Приморья и не до открытий на берегах Сибири. При всем военном бессилье, Китай всегда останется опасным противником, и спокойной может оставаться около него лишь такая страна, которая сохранит многолюдье, подобное Китаю, и разовьет в своем народе практицизм, подобный китайскому.

К войне с Китаем шло давно. Глупо винить лишь англичан за раздувание инцидента с лорчей «Арроу». Китайцы сами подали повод и первый знак ненависти в феврале, убив католического миссионера. И уже тогда были посланы в Париж и Лондон просьбы о присылке в китайские моря героев Редана и Малахова.

Адмиралу понравился залив из двух уходящих в горы бухт, соединенных узким глубоководным проливом. Сравнительно небольшие бухты. Сначала входишь с моря в одну, а потом оказывается, что между холмов в лесах скрывается другая. Решили, что это лучшая гавань на побережье Приморья. Ее-то и назвали порт Сеймур. Но смеем ли мы ввязываться в войну, подобную Севастопольской? Даже могущественная колониальная держава ради своего будущего и большой политики должна уметь уступать. При всем умении и быстроте, с каким совершена опись Приморья, нанесены на карту роскошные архипелаги принца Альберта и императрицы Евгении, заливы Виктории и Наполеона III, все это вряд ли поведет к чему-то решающему. Вряд ли там будет колония в климате, напоминающем родную и милую европейскую природу. Но с гораздо большей роскошью растительного мира.

Русским помогли жертвы, которые приносят сейчас китайцы под потоками наших бомб и ядер. Китайцы, кажется, нелепо жертвуя, защищают невольно их интересы, отвлекая нас. Известно, что в Китае выражалось чувство глубокой благодарности Муравьеву после того, как произошла битва на Камчатке.

Сеймур – воин, видел кровь, бывал в боях. Он продиктует свои условия кантонскому вице-королю, маршалу Е. Он, сидя в храме за столом, беспощадным взглядом укажет прибывшей с повинной китайской делегации место и ее униженное положение. Дело есть дело.

Но Сеймуру в глубине души не очень-то нравится после Свеаборга, Севастополя и Кронштадта сражение хорошего современного флота против беззащитного города, где детей и женщин в десятки раз больше, чем солдат и в десятки тысяч раз больше, чем палачей и мандаринов.

Но не только англичане повинны в ужасных зверствах. Чарльз Эллиот прав, когда утверждает, что мандарины, избегая боя и спасая себя и свою политическую опору в лице единственно надежных маньчжурских войск, уходят, а под пули, бомбы с наших кораблей и под штыки озверевших и теряющих человеческий облик героев Севастополя ставят невинное, мирное население с женщинами и детьми, не имеющее никакого отношения к политике маньчжур и проклинающее их иго.

Глава 40

ПРОЩАНИЕ С МАКАО

Решено не идти в Гонконг. Зайти нейтральному судну в порт воюющей державы не возбраняется, но все же лучше подальше от них. Да и при встрече с Никольсеном, как еще надеется капитан корвета «Оливуца» Воин Андреевич Римский-Корсаков, если решаться на скандал и ломку карьеры, свободней будешь себя чувствовать.

Все же надо признаться, что без ремонта в Гонконге или Вампоа перед дальним плаванием не обойдешься. Но, кроме того, дел тысяча, деньги надо в банке получать и деньги надо уплатить поверенным Харриса, в контору Армстронга и Лоуренса.

Посьет решает при первой возможности срочно отправляться с почтовым пароходом в Европу. Плавание на «Оливуце» для него заканчивается. Он должен будет в Макао «подготовить почву» для приезда в будущем году нашего посланника Евфимия Васильевича Путятина, которого назначают, по всем признакам, уполномоченным в Китай для ведения переговоров обо всех делах, в том числе и о границе. Если весной китайцы не пропустят из Иркутска через Монголию в Пекин, то придется ему плыть.

Теперь у Муравьева в Николаевске-на-Амуре есть превосходный пароход «Америка», купленный, точнее заказанный, Казакевичем в Штатах и пришедший в его распоряжение. Петр Васильевич Казакевич, возвратившись из Америки, назначен губернатором Амурского края в Николаевск, где ему придется продолжать все дела, начатые с американцами в их стране, и полученными от них судами распоряжаться и командовать эскадрой.

Пароход «Америка» хорош, машина новая и сильная. При ней нанятые в Штатах два механика-американца, хотя и не гарантия все это! Харрис рассказывал Посьету, какие безобразия в американском флоте, как машины плохи. Он сам плыл в Сиам на американском винтовом пароходе «Сан Яцинто». Уверял, что это первый винтовой пароход, как он называет: с «пропеллером», то есть с винтом, для плаваний через океан, построенный в Америке. И что он первый, кто на такой новинке проплыл Атлантический, Индийский океаны, Китайское и другие моря. А наша «Америка» колесное судно и сошла со стапелей раньше, чем «Сан Яцинто». Но дело не в том, кто первый на заокеанских доках заказал новинку. А в том, что Харрис ругается, вспоминая, что за проклятая машина у этого «Сан Яцинто», сколько раз она ломалась. И в Сиаме, и в Китае. И в Японию опоздали. Все время ее чинили и дошли под парусами. А исправляли ее не в Гонконге, а в Китае, в Вампоа – глубоководном порту Кантона, где, видно, хорош док. Что же нам все свое бранить, будто мы машины делать не умеем. «Аргунь», построенная в Забайкалье, не может в большую воду выгрести против течения в верховья Амура. А у «Надежды» машина испортилась, и мы вели ее как бурлаки, с лямками шли по берегу, затягивая «Дубинушку», чтобы не стосковаться. Машина есть машина! Зачем же самих себя унижать, будто ничего не умеем. Надо будет – и проведем железную дорогу через всю Сибирь!