Золотой адмирал, стр. 114

Словно в кошмарном сне, Уайэтт увидел, как два окровавленных наконечника прорвались сквозь изношенную кожаную куртку, покрывающую широкую спину его кузена, как Питер свалился, ломая в падении древки нескольких пик. Пронзенный не менее чем десятью остриями, он умер, и дух его отлетел ради вечной награды, которую понимающий Отче наш приберегает для тех, кто жертвует жизнью своей, защищая свободу.

Совсем неожиданно бой прекратился. Увидев, что строй их расколот, враги побросали оружие и, пав на колени, умоляюще подняли соединенные руки, прося о том милосердии, которое сами ни за что бы не даровали захваченным ими пленникам.

Тут и там некоторые разгоряченные битвой англичане продолжали наносить удары своим врагам, потому что кое-кто из офицеров, не желая сдаваться, в полных доспехах прыгал через поручень, взывая к Богу и Деве свидетельствовать, что погибают они ради защиты их веры.

Медленно развевалось над галионом полотнище с красным иерусалимским крестом и без дела дребезжали блоки над частично лишенными трудоспособности матросами с «Морского купца», взобравшимися теперь на «Сан-Пабло», чтобы помочь сохранить добычу. Сцена резни и разрушения на палубе галиона заставила их вытаращить глаза. Испанские офицеры неохотно подходили сдавать оружие Уайэтту и завербовавшимся к нему джентльменам как к единственным лицам, достойным принять их капитуляцию. Рыжеволосый командир «Морского купца» словно в каком-то сне принял красивую шпагу старшего лейтенанта и голосом, хриплым и глухим, спросил его имя.

— Диего Суарес, сеньор капитано, — сдавленно отвечал последний, и горькие слезы печали струились по его худому вытянутому лицу. — Вам я, сеньор, сдаюсь на милость победителя и вам же заплатит выкуп моя семья.

Чувствуя еще головокружение и сильную тошноту, Уайэтт, тяжело переставляя ноги, подошел к телу своего кузена, наполовину погребенному под кучей испанских пикинеров. Желтую бороду Питера окрасила чужая кровь, ярко-синие глаза застыли и остекленели, но губы его скривились в довольной усмешке.

Не мог Уайэтт заставить себя поверить в то, что Питер действительно мертв. Неужто вот этот окровавленный труп — тот самый Питер, с которым он в детстве играл в Сент-Неотсе, кто помог захватить разбойников на дороге и кто дрался с ним рядом в тот черный, ужасный день на рыночной площади в Хантингдоне? С какой готовностью пытался он поделиться с ним своими девушками-моноканками, Джейн и Джилл, — щедрый как в этом, так и во всем остальном. Здесь лежал Питер, который всегда так носился с маленькими Тони и Генриеттой, который все твердил о женитьбе, о том, чтобы остепениться, — но который так этого и не сделал.

Сорвав с плеча одного из пленников широкую накидку из зеленого бархата, Уайэтт с суровым остановившимся взглядом прикрыл ею тело кузена, большое, в малиновых пятнах крови. Сделав над собой громадное усилие, Генри взял себя в руки. Ведь были еще в округе и другие испанские корабли. Когда в голове прояснилось, он осознал, что, помимо трофейных судов, от него на целую милю не видно ни одного противника, хотя еще дальше группы кораблей перестреливались или сцеплялись в смертельной схватке.

Приноравливаясь к качке «Сан-Пабло», Уайэтт зашагал к корме, но у подножия штормтрапа заметил желто-красный камзол — и вспомнил. Он подошел к тому джентльмену с «Ахата», который, несомненно, спас ему жизнь, стал на одно колено и заглянул в красивое загорелое молодое лицо, на котором уже начинал проступать смертный пот.

— Сэр, — начал он, — не знаю, как благодарить вас за то, что вы спасли…

Тут он вдруг пресекся, словно бы услышав голос своей Кэт, говорившей безнадежным, безжизненным тоном: «Ты без труда узнаешь Френсиса Декстера по ранке в форме креста, что на его левой щеке, и еще по тому, что его правая бровь почти на полдюйма выше, чем левая».

Рука его сжалась на рукоятке испанского кинжала, которым он еще ни разу не пользовался.

— Вы Френсис Декстер.

— Уже ненадолго, — прохрипел лежащий. — Не стоило пытаться… слишком мало людей… Воды, — сдавленно попросил он. — Ради Бога, сэр, воды!

Так вот он кто! Именно он угрожал беспомощной маленькой Кэт, а затем с холодным равнодушием соблазнил ее.

— Сначала увижу тебя в аду, — прорычал Генри, но все же подозвал ближайшего к нему из людей с «Ахата». — Этот молодчик, — он почти выплюнул эти слова, — жаждет воды.

— Боже! Да это Френсис!

— Вы его знаете? — глупо спросил Уайэтт.

— Еще бы. Я Эмиас Декстер, его кузен. — Он положил голову почтенного Френсиса себе на колени. — Боже Всевышний, да он при смерти! Да что же, совсем нет воды?

Никто и ухом не повел, все слишком были заняты охраной пленников, сбрасыванием за борт мертвецов и переоснасткой существенно важных шкотов, фалов и прочего такелажа, считая, что чем скорее «Сан-Пабло» сможет отправиться в Англию, тем лучше.

— Не важно, — выдохнул умирающий. — Побудь со мной, Эмиас. Я… я… долго тебя не задержу.

Как ни старался Уайэтт, он не мог оторвать глаз от этого мертвенно-бледного аристократического лица. Как ни странно, он чувствовал себя обязанным присутствовать при кончине этого человека, который в игривой веселости причинил ему жесточайшее зло — и кто также спас ему жизнь.

— Корабль… надежно в наших руках? — с усилием выговорил наследник Декстер-холла.

— Да, Френсис, да. Хотя и крепко пришлось за него поспорить. Этот джентльмен со своими людьми с «Морского купца» сделали то, что не удалось нам.

— Жаль, что я… что я не мог проявить себя лучше в этом бою. — Глаза молодого Декстера закатились вверх и устремились на склонившиеся над ним лица. — Эмиас, слушай… внимательно… что я… тебе скажу. Где-то… в этой флотилии… у Дрейка… служит… мне говорили… один капитан… Уайэтт.

Глаза Эмиаса широко раскрылись, и он глянул вверх на хмурого рыжеволосого человека, который стоял над ними обоими. Уайэтт медленно покачал головой, тоже склоняясь над телом в красно-желтом камзоле.

— Найди его. — Голос почтенного Френсиса постепенно ослабевал. — Я не хотел бы… отправиться к Богу… неся на душе такой великий грех…

В растерянности Эмиас уставился на мрачное со следами порохового дыма лицо Уайэтта. Веки умирающего стали подрагивать и медленно опускаться.

— Он был далеко… с Дрейком… его жена… Кэт ее звали… пришла… музыку… я… я заставил ее… стать моей любовницей…

— Против ее воли! — подсказал Уайэтт.

— Да. К горькому сожалению. — В уголках его рта показалась алая пена, составляя резкий контраст с бледно-лавандовым цветом обескровленных губ. — Я поехал… к Лестеру… она носила моего ребенка… хотел потом… найти ее… бесполезно. — Он медленно, булькая горлом, вдохнул и снова открыл глаза. — Найди его… прошу тебя, Эмиас… дай честное слово… позаботься, чтобы ребенок Кэт Уайэтт… мой ребенок… — бесконечно тянулись секунды, прежде чем он продолжил, — … унаследовал… мое состояние.

— Я сделаю это, — смущенно пообещал Эмиас. — Даю тебе честное слово.

— Попроси Кэт… не поминать меня… лихом. Скажи ей… что я… я… — он долго не решался продолжить. — Если девочка…

— Не девочка вовсе, а мальчик. — К своему удивлению, Уайэтт услышал собственный голос. — И нарекли его Энтони, в честь его деда.

— Энтони, мой сын…

Трепетная улыбка чуть тронула окровавленные губы почтенного Френсиса Декстера — и он умер как раз в тот момент, когда на грот-марсе «Сан-Пабло» заполоскался победный крест Святого Георгия.

Глава 23

ШИРНЕСС, ГРАФСТВО КЕНТ

Задержавшись только для того, чтобы отобрать трофейную команду для Джайлса Доусона и боцмана Арнольда, которым предстояло вести «Сан-Пабло», капитан Генри Уайэтт пустился вдогонку за марселями Дрейка, теперь уже едва видимыми на северном горизонте. Когда «Морской купец» нагнал эскадру, он и остальной постоянно сокращающийся английский флот продолжали докучать потрепанным кораблям короля Филиппа и по одному отрезать «отбившихся от стаи».

Тем временем, к горькому своему разочарованию, лорд Генри Сеймур получил приказ вернуться назад для защиты Дувра и портов Английского канала от демарша со стороны герцога Пармского. Однако этот прозорливый солдат расформировал эскадру вторжения, с таким трудом собранную в Дюнкерке, и во главе своей армии удалился в Брюгге.