Робкое дыхание, стр. 14

– Мать из меня душу вытряхнет, если ты уйдешь от нас. И Эмилия с ней заодно. Ты осветила весь дом, Иви, словно весенний день после зимнего мрака. Ты не покинешь нас, я не позволю!

Иви не могла прийти в себя от этого неожиданного страстного взрыва.

– Когда ты совсем поправишься, можно подыскать тебе работу, – не останавливался он. – Или ты предпочитаешь поступить в университет? Ты успела сдать выпускные экзамены?

Иви кивнула, хотя ее школьные успехи не относились к предмету ее гордости. Ока бы справилась с экзаменами лучше, если бы почаще бывала в школе. Она пропустила больше занятий, чем кто-либо в их классе.

– Ну тогда порядок. Больше не мели чепухи насчет ухода из дома. Должно быть, считаешь меня бессердечным ублюдком, если вообразила, будто я вышвырну тебя в такое время. Имей ко мне сострадание, Иви, прежде чем предполагать подобное. А если Рита все узнает? Тогда за мою жизнь и ломаного гроша никто не даст.

Иви улыбнулась в ответ вялой улыбкой, окончившейся зевком.

– Я просто эгоист, – спохватился Георгос, – напустился на тебя, когда ты, должно быть, до смерти хочешь спать. А ты тоже, хороша – сказала бы, чтобы я заткнулся и убирался.

Ей удалось еще раз слабо улыбнуться.

– Заткнись и убирайся.

Он подошел и поцеловал ее в щеку.

– А теперь спи. И не тревожься. Я присмотрю за тобой. Я обещал брату...

7

– Какой-то сумасшедший дом! – воскликнула Рита. – Можно подумать, что Рождество завтра, а не через неделю. Все кинулись сюда покупать подарки. Наверное, стоило пойти в какой-нибудь торговый дом подальше от центра. Погляди, Иви, вон кафетерий и есть свободные столики. Давай немного посидим. Меня ноги больше не держат.

– И меня тоже, – согласилась Иви. – Вот уж не думала, что покупка фотокамеры для Георгоса станет проблемой и что они такие дорогие.

Иви с Ритой пробились к столику у стены и уселись, радуясь, что можно избавиться от пакетов и дать отдых усталым ногам. Официантка поспешила к ним, с облегчением услышав, что они хотят только кофе с мороженым.

– Что ты волнуешься о деньгах, Иви, – заметила Рита, когда официантка удалилась. – Разве Георгос не открыл на твое имя счет для ежедневных расходов?

– Открыл. Чековую книжку я надежно спрятала в ящик комода в спальне.

Рита нахмурилась.

– Звучит так, будто ты ее еще не открывала.

– Так оно и есть. А зачем? Все, что я только могла пожелать из одежды и косметики, Георгос уже купил. Все полки в моей ванной заставлены туалетными принадлежностями. Всякий раз, как мы с Алис идем в кино, она платит за меня, а ты всегда настаиваешь на том, чтобы заплатить за все, что мы едим и пьем по субботам.

Это стало для них своего рода традицией – проводить субботы вместе. Иногда они просто отправлялись в Ритину квартиру, чтобы съесть там ланч и пару часиков поболтать, но чаще Иви сопровождала Риту в ее хождении по магазинам. Она, по мнению Иви, была просто магазиноманкой.

– Нет, честно, Рита, мне просто неловко от той суммы, которую определил мне Георгос. Это куда больше, чем я думала, даже когда ждала ребенка. Может, попросить Георгоса забрать часть денег?

– Бог ты мой, да ни в коем случае! – встрепенулась Рита. – Он ужасно разозлится. Он обожает думать, что должным образом заботится о тебе. И ему бы хотелось, чтобы деньги ты тратила.

– Но не на то, чтобы ему же покупать рождественский подарок, – не сдавалась Иви. – Это как-то странно.

– Тогда где же ты раздобыла четыреста долларов, которые только что истратила на камеру?

– Я их заработала.

– Заработала? Как?

– Глажкой.

– Глажкой?

– Ну да, я уговорила Эмилию платить мне за то белье, что она обычно отсылала. А потом я бросила в почтовые ящики на нашей улице рекламные объявления, составив конкуренцию местным службам глажки. У меня уже четыре постоянных клиента. За последний месяц это выходит в среднем долларов полтораста в неделю.

Рита смотрела на нее потрясенным взглядом.

– А Георгос об этом знает?

– Нет, не знает. И не должен знать. А то разозлится до посинения.

– Да нет, тут не посинением пахнет, – сухо заметила Рита. – Ты ведь, кажется, еще не видела его не слишком довольным.

– Это совершенно не то, смею тебя уверить.

– Не представляю, чтобы у того Георгоса, в кого он за последние месяцы превратился, взялись силы бушевать до посинения, до почернения или как там еще. Что с ним происходит, Рита? Он все еще переживает потерю брата и его ребенка? Алис очень переживает, я знаю. Ходит как в воду опущенная. Эмилия – единственный человек в доме, кто бывает бодр и весел. Я иногда злюсь на нее. Неужели им не приходит в голову, что мне тоже грустно, что я так же не, если не сильнее, ощущаю эту потерю? Состояние Алис мне еще понятно, в ее возрасте трудно меняться. Но Георгос – совсем другое дело. Он-то может собой управлять, а никогда не улыбнется, не засмеется, Домой приходит только есть, работать и спать. А когда разговаривает, еле цедит слова. И пьет не хуже сапожника. Эмилию это очень беспокоит.

– А тебя, Иви? – тихо спросила Рита. – Тебя разве не беспокоит? Тебя ведь волнует, что с ним происходит?

– Конечно! Я к нему очень привязалась. Хотелось бы, чтобы и он мог сказать это о себе.

Мне казалось, в ту ночь, когда я потеряла ребенка, мы начали понимать друг друга. В ту ночь он был таким нежным, Рита, и так поразительно меня поддержал. Я думала... – В некотором замешательстве она покачала головой. – Я так обрадовалась, что мы наконец стали друзьями. Леонидас это бы одобрил. Но теперь... теперь я вижу, что никогда не стану другом Георгосу. Для него я просто объект, за который он отвечает, не более. И так будет всегда.

– Ну этого бы я не сказала...

Сухой, знающий тон Риты озадачивал. Она хотела что-то сказать, но тут им принесли кофе с мороженым. Мгновение было упущено, зато Иви получила несколько секунд на обдумывание того, что могла бы иметь в виду Рита. Неужели? Иви замерла, не дыша. Ее округлившиеся глаза встретились с холодным взглядом Риты. Так же холодна была и ее улыбка.

– Я вижу, тебя наконец осенило и в том и в другом смысле. Я наблюдала, много ли на это потребуется времени.

– Но это... это же безумие, Рита! Я ему совершенно не интересна... я все еще люблю Леонидаса, – торопливо закончила она в панике.

– Хорошо, что ты не стала лгать, будто Георгос тебе безразличен, – сухо ответила Рита. – Иначе я бы подумала, что ты слепая, глухая и бесчувственная. Он на редкость привлекателен и столь же сексуален.

Иви уставилась на секретаршу Георгоса. Неужели она так слепа? Неужели Рита тайно любит своего шефа?

– Нет, – протянула Рита, – я не влюблена в Георгоса. Он для меня слишком молод и в нем слишком много плотского. Мне нравятся мужчины постарше, из тех, кому в женщине важнее ум, чем тело. – Она улыбнулась, видя, что Иви все еще в шоке. – Но ты совсем другое дело. Ты красива, и в тебе тоже много плотского. Я отказываюсь верить, что гормоны твоей юности не откликнулись на него чисто физически. А что касается Георгоса... если ты думаешь, что твое чувственное цветущее тело его не привлекает, то подумай получше, моя дорогая. По-моему, его настроение последнего времени не имеет никакого отношения к горю, а вызвано невозможностью утолить желание.

Резко наклонив голову, Иви тянула кофе через соломинку. Ей было просто необходимо остыть, не говоря уж о времени на размышление. Возможно, доводы Риты не лишены оснований. Она признавала, что он красив, и чувствовала, как ее тянет к нему, особенно когда она расстроена.

Но начисто физическом уровне? Она могла честно сказать: этого нет. А о ее привлекательности для Георгоса... Иви уже убедилась, что в самом общем смысле такое возможно, но вряд ли она причина его бессонных ночей. В последние три месяца маленькие его путешествия приняли регулярный характер. Вряд ли можно говорить о неутоленных желаниях.

Его страдания, считала она, совсем другого рода. Ее мысли обратились к бывшей жене Георгоса. Она так и не расспросила Эмилию об этой женщине, потеря ребёнка смешала все ее мысли и чувства. Теперь любопытство вновь проклюнулось.