Дорога Славы (сборник), стр. 128

Нам не повезло, что Олух Эдвардс оказался в нашей группе. Он был включен в нее, потому что спал в нашем отсеке. Теперь он вылез вперед и спросил:

— А если потребуется произвести какой-нибудь ремонт по ту сторону защитной перегородки?

— Это невозможно, — объяснил ему мистер Ортега. — В энергетической установке нет движущихся частей.

Но Олуха все еще не удовлетворил данный ему ответ.

— Но, предположим, что что-нибудь все же вышло из строя, разве туда нельзя войти во время полета?

Олух обладал уникальной способностью выводить из себя других людей. Мистер Ортега немного нетерпеливо ответил ему:

— Поверьте мне, юноша, даже если потребуется войти туда, мы на это не пойдем. Действительно не пойдем.

— Фи, — сказал Олух. — Я могу сказать только, что это смешно. Почему же тогда вместе с нами отправили инженера, если в полете не надо производить никакого ремонта?

Повисла такая тишина, что можно было бы услышать, как жужжит муха, если бы таковая здесь была. Мистер Ортега покраснел, но ответил ему:

— Вероятно, ты сам сможешь ответить на свои глупые вопросы, — он взглянул на нас. — Еще что-нибудь неясно?

Никто больше не задал ни одного вопроса.

Ортега добавил:

— Я думаю, что на сегодня достаточно. Урок окончен.

Позже я рассказал об этом папе. Он мрачно посмотрел на меня и сказал:

— Я боюсь, что инженер Ортега сказал вам не всю правду.

— Как?

— Во-первых, сам он сделал многое для того, чтобы механизмы по ту и по эту сторону защитной перегородки всегда были в полном порядке. Но также вполне возможно, что во время полета придется добираться до горелки.

— И как же тогда?

— На этот случай предусмотрены исключения из правил. Тогда мистер Ортега, вероятно, наденет космический скафандр, вылезет наружу, на внешнюю обшивку корабля, и оттуда проникнет в машинное отделение. Не особенно приятная работенка…

— Ты имеешь в виду…

— Я думаю, что через пару минут Первый Инженер предстанет перед Святым Петром. Инженеров подбирают очень тщательно, Билл.

7. СКАУТЫ В КОСМОСЕ

Как только проходит новизна, путешествие на космическом корабле оборачивается такой скукой, что и представить себе невозможно. Никаких пейзажей и нигде нет места, чтобы чем-нибудь заняться. В конце концов в “Мейфлауэр” было набито шесть тысяч человек, так что даже поворачиваться здесь надо было осторожно.

Возьмем, к примеру, палубу “Д”. Там спало около двух тысяч пассажиров. Она была пятьдесят метров в поперечнике и более шестисот метров в окружности. И эту площадь надо было разделить на две тысячи секторов, но большую часть ее занимали лестницы, коридоры, стены и ниши. Это значило, что койки должны были стоять вплотную друг к другу, и места было ровно столько, чтобы около койки можно было стоять.

Турниры, как на Диком Западе, здесь были невозможны, и девочки не могли здесь водить хороводы.

Палуба “А” была больше, а палуба “Ц” меньше, и она находилась ближе к оси корабля, но в среднем все палубы были одинаковыми по площади. Совет придумал систему сдвига времени, чтобы кухня, обеденные залы и ванные использовались равномерно. Палуба “А” жила по Гринвичскому времени; палуба “Б” — г по сдвинутому на восемь часов Западно-Тихоокеанскому времени, а палуба “Ц” — по сдвинутому еще на восемь часов времени Филиппин.

Просыпаешься рано, не особенно усталым и, страшно скучая, ждешь завтрака. Как только завтрак кончается, нужно убивать время в ожидании обеда. А всю вторую половину дня с лихорадочным нетерпением ожидаешь ужина.

Я должен признать, что идея организовать для нас школу была не так уж плоха. Это значило, что два с половиной часа до обеда и два с половиной часа после обеда были заполнены. Некоторые из взрослых жаловались, что обеденные залы и все другие свободные местечки постоянно заняты под школьные классы, но чего же они ожидали от нас? Что мы будем мотаться по палубам? Во время занятий нам нужно было меньше места, чем если бы мы шатались просто так.

Несмотря ни на что, это были чудесные занятия. На корабль была погружена пара обучающих машин, но мы не пользовались ими, кроме того, они далеко не на все были годны. Каждый класс состоял примерно из двух дюжин детей и одного взрослого, который был докой в какой-нибудь области знаний (трудно представить, какое количество взрослых не было специалистами ни в какой области). Взрослый рассказывал о том, что он хорошо знал, дети слушали его и задавали вопросы. Не было никаких настоящих экзаменов, никаких экспериментов, никаких показов и никаких наглядных пособий.

Папа сказал, что это лучшая школа из всех возможных и что в университете каждый студент должен иметь возможность поработать профессором. Но папа был романтиком.

Было так скучно, что я не счел нужным вести дневник — и у меня вдобавок не было ни одного микрофильма.

Вечерами мы с папой постоянно играли в криббедж — папе как-то удалось протащить с собой доску и карты. Затем он принимался за разработку технических планов для Совета, и у него больше не оставалось для меня времени. Молли сказала, что л должен научить ее этой игре, и я сделал это.

Потом я обучил Пегги, и она играла сравнительно неплохо для девчонки. Мне было немного неприятно от того, что я предал Энни и развлекаюсь с Пегги и ее матерью, но потом я сказал самому себе, что Энни сама потребовала бы этого от меня.

Несмотря на это, у меня оставалось еще много времени. При трети “g” я не мог спать больше шести часоз. Лампы были погашены на протяжении восьми часов, но мы не могли спать больше, за исключением первой недели после всех этих треволнений с отбором и отлетом. Большую часть времени мы с Хэнком Джонсом бродили по коридорам корабля, пока не уставали. Мы много разговаривали. Хэнк был вовсе не так плох, каким я счел его после нашей первой встречи.

Форма скаута все еще была при мне. Она лежала сложенная на моей койке. Как-то Хэнк пришел ко мне утром, когда я застилал постель, и заметил ее.

— Послушай, Уильям, — сказал он. — Почему ты так цепляешься за эту штуку? Оставь прошлое в покое.

— Я не знаю, — ответил я, поколебавшись. — Может быть, на Ганимеде тоже есть скауты.

— Я ничего об этом не слышал.

— Может быть, и есть. На Луне же они есть.

— Это еще ничего не доказывает.

Но мы продолжали говорить об этом, и Хэнку в голову пришла великолепная мысль. Почему бы нам на “Мейфлауэре” не создать организацию скаутов?

Мы созвали заседание. Пегги известила об этом всех через Совет Молодежи, и мы собрались на слет в половине четвертого пополудни, сразу же после школы. Конечно, в половине четвертого по Гринвичскому времени. Для ребят с палубы “Б” это была половина восьмого Утра, а для ребят с палубы “Ц” это было полпервого ночи. Но ничего лучшего придумать не удалось. Люди с палубы “Б” должны были поспешить с завтраком, если хотели успеть на слет, и мы надеялись, что ребята с палубы “Ц”, заинтересовавшиеся этим, не будут спать.

Я играл на аккордеоне, когда они стали собираться. Отец Хэнка как-то сказал, что музыка поднимает настроение. Мы обращались друг к другу “скауты” или “бывшие скауты”; сначала сбор намеревались провести в четырех из двадцати закупоренных коридорах, но потом нам хитростью удалось заполучить в свое распоряжение один из обеденных залов. Хэнк попросил тишины, и я отложил свой аккордеон в сторону и стал вести протокол. Радиоинженер пожертвовал нам для этой цели магнитофон.

Хэнк произнес маленькую речь. Я считаю, что, когда он вырастет, он, наверное, станет политиком. Он сказал о том, что нам всем пойдет на пользу, если мы будем блюсти товарищество и традиции скаутов, и позор нам, если мы отойдем от них. Традиции скаутов — традиции исследователей и пионеров, и где еще они будут так уместны, как не на новой планете? Возродить нашу скаутскую организацию — это будет в духе Дэниэла Буна. [106]