Дорога Славы (сборник), стр. 126

Олух некоторое время ходил вокруг да около, как кот вокруг сметаны, и не хотел признаваться в своей вине, но капитан взял его к ногтю, и тот вынужден был подтвердить, что слышал приказ.

Капитан Харкнесс сказал:

— Парень, ты — недисциплинированный болван. Я не знаю, как тебя с твоим поведением выбрали в колонисты, но на моем корабле ты не можешь оставаться безнаказанным.

Он на мгновение задумался, потом продолжил.

— Итак, ты утверждаешь, что сделал это потому, что был голоден?

— Да, — ответил Олух. — Я не завтракал и не получал пакета с ленчем.

— На хлеб и на зоду на десять дней, — произнес капитан.

Казалось, что Олух не мог поверить своим ушам.

Следующим случаем было сходное преступление — только на этот раз была женщина, одна из тех энергичных дам, которые всегда хотят сами все организовать. Она затеяла ссору с уполномоченным своего отделения и сбежала, чтобы пожаловаться на него капитану… во время разгона корабля.

Капитан Харкнесс быстро оборвал поток ее слов.

— Мадам, — сказал он с холодным достоинством, — из-за вашего глупого упрямства жизнь всех остальных подверглась опасности. Вы можете что-нибудь сказать в свою защиту?

Она начала свою тираду о том., как этот “неотесанный” уполномоченный обращался с ней и что она никогда не признает этот обезьяний цирк настоящим судом и так далее, и тому подобное. Капитан махнул на нее рукой.

— Вам когда-нибудь приходилось мыть посуду? — спросил он.

— Но как вы можете… нет, никогда!

— Хорошо, тогда все следующие четыреста миллионов миль вы будете мыть посуду.

6. Е = mc^2

После того, как нам разрешили выходить, я нашел папу. Это было все равно, что разыскивать иголку в стоге сена, но я все время искал и искал, пока не нашел его. У него с Молли была отдельная каюта. Пегги была с ними, и я заметил, что там было только две постели. Пегги тоже поместили в общий спальный отсек. Это значило, что на детей здесь обращают мало внимания.

Папа был занят тем, что снимал койки со стены и крепил их к полу. Когда я вошел, он оторвался от своего занятия; мы сидели с ним и беседовали. Я рассказал ему о суде капитана, и он кивнул.

— Мы видели это на экране. К сожалению, тебя я не видел.

Я сказал ему, что капитан меня не допрашивал.

— Почему же нет? — спросил папа.

— Не имею никакого представления, — я немного подумал о служении делу, потом произнес. — Скажи, Джордж, капитан является абсолютным властелином на корабле во время перелета в космосе?

Папа задумался.

— Гмм… да, он абсолютный властелин — но демократичный.

— Это значит, что я должна склоняться перед ним и обращаться к нему “Ваше Величество”? — спросила Пегги.

— Это будет неблагоразумно, Пег, — ответила Молли.

— Почему же нет? Это же шутка.

Молли улыбнулась.

— Ну хорошо. Расскажи мне, как это будет. Я думаю, он поставит тебя на колени к сдерет с тебя шкуру.

— Он не посмеет! Я стану очень громко кричать!

Я не был так уж убежден в этом. Я думал о горе грязной посуды, которую предстояло перемыть приговоренной женщине. Если бы капитан назвал меня лягушкой, думаю, я принялся бы прыгать.

Если капитан Харкнесс и был властелином, он не слишком много времени уделял правлению. Прежде всего, он позволил нам выбрать Корабельный Совет. А потом мы его больше почти не видели.

Каждый, кому исполнилось восемнадцать лет, мог быть избран в Совет. Нам сказали, что мы также должны были создать Совет Молодежи — но не потому, что он был на что-то нужен.

Кораблем все же правил настоящей Совет. Он даже взят на себя функции суда, и капитан больше никогда не налагал никаких наказаний. Папа рассказал мне, что капитан передает все права Совету и сказал — он вынужден был это сделать — что во всем согласен с ним.

И вы знаете, что сделал этот Совет после того, как бы то установлено обеденное время и другие подобные же вещи? Он решил, что мы должны ходить в школу!

Совет Молодежи аккуратно собрался на заседание и внес контррезолюцию, но она вообще не понадобилась. Мы обязаны были посещать школу.

Пегги избрали в Совет Молодежи. Я спросил ее, почему она не вышла из Совета, если он ничего не может сделать. Я, конечно, дразнил ее — а она, конечно, и не думала вступаться за нас.

Однако школа здесь была не так уж плоха. В пространстве почти нечего делать, и если все время смотреть на звезды, то уже знаешь их все наизусть. С первого же урока мы приступили к обходу корабля. Это нам очень понравилось.

Мы пошли с группой номер двадцать и потратили целый день. Я подразумеваю “день” по корабельному времени. “Мейфлауэр” был похож на шар с удлинением на одном конце — точнее, на корме. На его конце находилась дюза — но Первый Инженер Ортега, который сопровождал нас, называл ее “горелкой”.

Если горелку назвать кормой, то тогда носом будет округлый конец с рубкой управления. Вокруг нее находились капитанская каюта и каюты офицеров. Горелка и все энергетические установки были отделены от остального корабля стальной переборкой, которая пересекала весь корабль. От этой переборки до самой рубки управления находилось множество грузовых помещений. Это был цилиндр более тридцати метров в диаметре, разделенный на отдельные помещения. У нас с собой было все оборудование и все необходимые вещи для создания колонии; трактора с плугами, сельскохозяйственные культуры и многое, многое другое.

Вокруг этого цилиндра располагались жилые палубы. Палуба “А” находилась вплотную у внешней обшивки корабля, палуба “Б” была над ней, а палуба “Ц”, в свою очередь, над палубой “Б”. Потолок палубы “Д” одновременно являлся полом грузового помещения. На палубе “Д” находились столовая, кухня, общественные помещения и лазарет. На трех внешних палубах находились спальные помещения и отдельные каюты. На палубе “А” на каждую пару метров приходилась пара ступеней, потому что она должна была подходить к кривизне внешней обшивки корабля. Вследствие этого палубы имели различную высоту. Впереди и позади расстояние между полом и потолком составляло около двух метров. Здесь спали маленькие дети. В центре палубы высота была более четырех метров.

Изнутри корабля было трудно увидеть, как все связано между собой. Во-первых, все было разделено, во-вторых, в результате постоянного вращения понятие о направлении потеряло смысл — везде, где ты стоял, был пол, а позади и впереди тебя он всегда изгибался вверх. Однако никогда нельзя было добраться до изогнутой части; казалось, что ты всегда находишься на одном и том же месте. Если идти достаточно долго, кольцо замкнется, и ты снова вернешься в исходную точку.

Я никогда не понял бы всего, если бы мистер Ортега не изобразил этого на рисунке.

Мистер Ортега объяснил нам, что корабль делает 3,6 оборота р минуту, или 216 полных оборотов в час, и этого было достаточно, чтобы создать на палубе “Б” притяжение, равное трети земного. Палуба “Б” находится на расстоянии двадцати пяти метров от центральной оси “Мейфлауэра”; палуба “А”, на которой живу я, находится несколько ближе к поверхности, и сила тяжести здесь больше примерно на одну десятую, в то время как на палубе “Ц” сила тяжести на одну десятую меньше. На палубе “Д” тяготение было слабым, и если в обеденном зале быстро встать, могла закружиться голова.

Рубка управления находилась точно на оси корабля. Хотя корабль вращался, там была невесомость — так, по крайней мере, нам сказали.

Вращение корабля давало еще один забавный эффект: все вокруг нас было “низом”. Это значит, что иллюминаторы палубы “А” находились в полу. В каждом отделении было по одному иллюминатору.

Мистер Ортега повел нас на одну такую обзорную галерею. Иллюминатором была большая круглая кварцевая пластина в полу, окруженная защитными перилами.

Первые ребята подошли к перилам и тотчас же отступили назад. Две девочки взвизгнули. Я протиснулся к перилам и взглянул вниз… Я застыл на самом краю бездны космоса. В миллиарды миль глубиной. Я не отпрянул назад — Джордж всегда утверждал, что я могу без подготовки танцевать на канате, — но я крепко вцепился в перила. Никто из нас не хотел падать так далеко вниз. Поверхность кварцевой плиты была обработана таким образом, что не отражала света, и мне казалось, что между мной и бездной ничего нет.