Луна – суровая хозяйка (с илл.), стр. 23

– Но мы не умеем этого делать! Амиго, это нелепо!

– Ничего, когда-нибудь научимся.

– Майк прав, профессор, – вмешался я. – Сегодня мы и впрямь не умеем, но это вопрос времени. Майк, ты не подсчитал, сколько лет нам потребуется? Хорошо бы иметь в заначке такой козырь.

Майк печально ответил:

– Ман, мой единственный друг, если не считать профессора, который, как я надеюсь, тоже станет моим другом, я пытался подсчитать, но мне это не удалось. Вопрос поставлен некорректно.

– Почему?

– Потому что тут требуется гигантский теоретический прорыв. Моя информация не дает возможности прогнозировать место и время рождения гения.

Проф вздохнул.

– Майк, амиго, я даже не знаю, что чувствовать – разочарование или облегчение. Выходит, этот прогноз практически ничего не значит?

– Как это не значит?! Очень даже значит! – вскричала Вайо. – Мы обязательно найдем решение, когда приспичит! Скажи ему, Майк!

– Вайо, я очень огорчен. Хотел бы я обладать твоей уверенностью. Но ответ будет прежним: где и когда появится гений, мне неизвестно. Увы. Я скорблю.

– Но тогда, – сказал я, – проф был прав? Если вернуться к нашим шансам?

– Одну минуту, Ман. Есть еще одно решение, предложенное профессором: возвратные поставки с Терры, тонна за тонну.

– Да, но это неосуществимо!

– Если транспортировка будет достаточно дешевой, земляне согласятся. Решение требует небольших технических новшеств, теоретического прорыва не нужно. Просто грузовые поставки с Терры должны стать такими же дешевыми, как катапультирование грузов с Луны.

– И ты называешь это небольшим новшеством?

– Я назвал его небольшим в сравнении с другими проблемами, Ман.

– Майк, дорогой, а сколько нужно времени на это? Долго придется ждать?

– Вайо, по самым грубым подсчетам, основанным скорее на интуиции, чем на информации, понадобится где-то порядка пятидесяти лет.

– Около пятидесяти лет? Так это же пустяк! Значит, у нас будет свободная торговля!

– Вайо, я сказал «порядка», а не «около пятидесяти лет».

– А какая разница?

– Разница большая, – вмешался я. – Майк имел в виду, что не ждет этого раньше чем через пять лет, но будет удивлен, если понадобится более пятисот. Так, Майк?

– Верно, Ман.

– Значит, нам нужен еще один прогноз. Проф сказал, что мы вывозим воду и органику и не получаем их обратно. Ты согласна, Вайо?

– Да, конечно! Только я не думаю, что эта проблема так неотложна. Когда придет время, мы ее решим.

– О'кей, Майк, – у нас нет ни дешевого транспорта, ни трансмутации. Через сколько лет начнутся неприятности?

– Через семь лет.

– Семь лет! – Вайо вскочила, в полном изумлении глядя на телефон. – Майк, милый! Не может быть, чтобы ты говорил серьезно!

– Вайо, – вздохнул он печально. – Я очень старался. В этой задаче бесконечно большое число переменных. Я перепробовал несколько тысяч вариантов решения, исходя из разных предпосылок; Самый оптимистичный ответ получился при допущении, что поставки на Терру не увеличатся ни на грамм, что численность населения Луны перестанет расти благодаря введению жестких мер ограничения рождаемости и что одновременно развернутся активные поиски льда, чтобы поддержать нужный уровень водоснабжения. При таких условиях запас времени будет чуть больше двадцати лет. Остальные прогнозы куда хуже.

Вайо, придя в себя, спросила:

– Что же произойдет через семь лет?

– Этот срок я получил, взяв за основу нынешнюю ситуацию и предположив, что Администрация не изменит свою политику все главные переменные экстраполированы исходя из их прошлой динамики. Судя по доступным данным, это наиболее вероятный ответ. В две тысячи восемьдесят втором году начнутся первые голодные бунты. Каннибализм вряд ли возникнет раньше чем через два года после этого.

– Каннибализм! – Вайо отвернулась и спрятала лицо на груди профа.

Он погладил ее по спине и мягко сказал:

– Мне очень жаль, Вайо. Люди не имеют представления о том, как хрупка наша экология. Но даже меня это потрясает. Мне, конечно, известно, что вода всегда бежит вниз по склону, но я никак не думал, что мы с такой ужасающей скоростью приближаемся ко дну пропасти.

Вайо выпрямилась, лицо ее было спокойно.

– О'кей, профессор, я ошибалась. Эмбарго необходимо, равно как и все с ним связанное. Перейдем к делу. Давайте спросим у Майка, каковы наши шансы. Теперь вы верите ему, не так ли?

– Да, дорогая леди. Верю. Мы должны привлечь его на свою сторону. Ну, Мануэль…

Потребовалось немало времени, чтобы убедить Майка в нашей полной серьезности, заставить его понять, что «шуточки» могут нас погубить (это очень трудно усвоить машине, которая не представляет себе, что такое смерть), и получить заверение, что он может и будет хранить секреты, независимо от того, какие программы поиска информации будут задействованы, – даже если это будут наши собственные пароли, исходящие не от нас. Майка обидели мои сомнения, но дело было слишком серьезное, чтобы рисковать из-за какой-нибудь оплошности.

Затем около двух часов ушло на программирование и пересмотр программ, на выбор предпосылок и исследование вытекающих из них проблем, пока наконец все четверо – Майк, проф, Вайо и я – не были полностью удовлетворены тем, что нам удалось сформулировать. А именно: какие шансы на успех имеет революция – вот эта революция, возглавляемая нами, – если мы хотим не допустить голодных бунтов, собираемся сражаться с Администрацией голыми руками, а против нас все могущество Терры и ее одиннадцати миллиардов жителей, готовых нас раздавить и подчинить своей воле. И при условии, что никакой иллюзионист не вытащит для нас из шляпы кролика, что никуда нам не деться от предательства, людской глупости и малодушия и что сами мы отнюдь не гении и не играем никакой существенной роли в жизни Луны. Проф положил немало трудов, чтобы увериться в познаниях Майка в области истории, психологии, экономики и так далее. Под конец Майк сильно обскакал профа по количеству предложенных переменных. Наконец решили, что программа готова и что мы не в состоянии придумать еще один более или менее существенный фактор.

Тогда Майк сказал:

– Проблема слишком неопределенна. Как я должен ее решить? Пессимистически? Оптимистически? Или в виде вероятностной кривой или нескольких кривых? Что скажете, профессор, мой друг?

– Мануэль?

– Майк, – сказал я, – когда я бросаю игральную кость, то один шанс из шести за то, что выпадет единица. Я не прошу владельца лавочки проверить кость на плавучесть, не измеряю ее кронциркулем, не беспокоюсь о том, что кто-то может дунуть на нее. Не надо нам ни оптимистических, ни пессимистических подходов, не надо нам никаких кривых. Скажи нам одной фразой: каковы шансы. Равные? Один на тысячу? Никаких?

– Да, Мануэль Гарсия О'Келли, мой первый друг.

В течение тринадцати с половиной минут не было слышно ни звука. Вайо чуть не сгрызла себе костяшки пальцев. Никогда я еще не видел, чтобы Майку для расчетов потребовалось столько времени. Надо думать, он сверялся с каждой книгой, которую прочел, и перетряхнул все наборы случайных чисел. Я уже стал подозревать, что у него что-нибудь сгорит от перенапряжения или начнется нервный срыв, требующий операции наподобие лоботомии, чтобы прекратить осцилляцию.

Наконец Майк заговорил:

– Ман, мой друг, я страшно сожалею.

– Что случилось, Майк?

– Я проделал расчет несколько раз, проверял и перепроверял. На победу есть всего лишь один шанс из семи.

Глава 7

Я поглядел на Вайо, она на меня; мы громко расхохотались. Я вскочил и заорал: «Ура!» Вайо разрыдалась, обняла профа и принялась целовать его. Майк грустно сказал:

– Я не понимаю вас. Шансы семь к одному против нас. Не за нас.

Вайо прекратила слюнявить профессора и вскрикнула:

– Ты слышишь! Майк сказал «нас». Он включил и себя.

– Еще бы! Майк, старичок, мы все понимаем. Но знаешь ли ты хоть одного лунаря, который отказался бы поставить на такой роскошный шанс – один к семи?!