Время для звезд. Небесный фермер, стр. 84

Мы двинулись вперед. Как отец умудрился не сбиться с пути – не знаю, но он не сбился. Мы прошагали еще час, оставив позади перевал Кнейпера, и вдруг Молли споткнулась, колени у нее подогнулись – и она осела в сугроб. Я остановился и тоже присел; мне нужен был отдых. Я просто хотел сидеть не двигаясь, и пусть себе понемногу заносит снегом.

Отец подошел к Молли, обнял ее и велел идти вперед вместе с Мэйбл; на этом участке дороги мы не заплутаем. Молли настаивала, что может нести носилки. Отец молча снял с ее шеи хомут, подошел к пузырю, чуть сдвинул одеяла и посветил фонариком внутрь. И опустил одеяла.

– Как она? – спросила Молли.

– Дышит, – сказал отец. – Открыла глаза, когда почувствовала свет. Пойдем. Он впрягся в носилки, а Молли взяла фонарь и веревку.

Молли не видела того, что видел я. Прозрачный пластиковый пузырь весь заиндевел изнутри. Отец не мог разглядеть, дышит ли Пегги; он вообще ничего не мог там увидеть.

Я задумался – как относиться к такого рода лжи? Отец не был лжецом, это точно, но мне почему-то казалось, что в тот момент ложь была лучше правды. Сложно все это.

Потом я перестал ломать себе голову. Все силы уходили на то, чтобы переставлять ноги и считать шаги. Ног я уже не чувствовал. Отец внезапно остановился, и я налетел грудью на край носилок.

– Слышите? – сказал он.

Я прислушался и различил глухой гул.

– Землетрясение?

– Нет. Помолчи… Это впереди на шоссе. С дороги, быстро! Всем вправо! Гул стал громче, и вскоре сквозь вьюгу я увидел пятно света в той стороне, откуда мы пришли. Отец тоже его заметил, шагнул на шоссе и принялся размахивать фонариком.

Гул замолк в двух шагах от него; это была камнедробилка, доверху набитая людьми, облепившими ее со всех сторон и даже сидевшими верхом на лопате. Шофер закричал:

– Залезайте! И поскорее!

Увидел нашу корову и добавил:

– Но без животных.

– Нам нужна помощь, у меня дочь в носилках! – прокричал отец. Толпа на машине зашевелилась: шофер велел двум мужикам спуститься и помочь нам. В этой суматохе отец как сквозь землю провалился. Только что Молли держала Мэйбл за веревку – и вдруг ни отца, ни коровы. Мы втащили носилки наверх, мужики подхватили их на плечи. Я не знал, как быть с отцом. Спрыгнуть и поискать его, что ли? И тут он вынырнул из тьмы и вскарабкался ко мне.

– Где Молли? – спросил он.

– Наверху. А где Мэйбл? Что ты с ней сделал?

– С Мэйбл все в порядке.

Он сложил нож и сунул его в карман. Больше я ни о Чем его не спрашивал.

Глава 17.

Катастрофа

По пути мы обогнали еще нескольких человек, но шофер не остановился. До города было уже недалеко, и водитель уверял, что они сами доберутся. Аварийный запас энергии подходит к концу, сказал он; машина шла от самого поворота у озера, что в десяти километрах за нашим домом. А кроме того, им просто некуда было втиснуться. Мы и так стояли друг у друга на головах в три этажа, и отец постоянно предупреждал, чтобы не наваливались на носилки.

Скоро батареи иссякли. Шофер прокричал:

– Вылезайте! Дальше пешочком!

Но мы уже практически были на окраине города и, если бы не буран, без проблем добрались бы до центра. Шофер настоял, что поможет нам тащить носилки. Славный парень – когда я разглядел его при свете, то узнал того самого водителя, который дробил камни на нашем поле.

В конце концов после долгих мытарств мы доволоклись до больницы и отдали Пегги в руки врачей. Ее поместили в палату с земным давлением. Пегги была жива. В плохом состоянии, но жива.

Молли осталась с ней. Я бы тоже с удовольствием остался – в больнице было тепло, у них там свой аварийный, энергоблок. Но мне не разрешили. Отец сказал Молли, что пойдет к главному инженеру. Мне велели топать на станцию приема иммигрантов. Я так и сделал – и сразу же вспомнил день нашей высадки. Только сейчас было еще хуже и холоднее. Я очутился в том самом помещении, куда попал, впервые ступив на Ганимед.

Зал был забит битком, а люди все прибывали – целый поток беженцев хлынул сюда из округи. На станции было холодно, но не так зверски, как на улице. Лампы, естественно, не горели; и свет и тепло давала энергостанция. Кое-где мерцали фонарики, так что при желании можно было на ощупь пробраться через толпу. Слышны были стоны и жалобы, хотя и не такие отчаянные, какими обычно разражаются новоприбывшие эмигранты. Я не обращал на них внимания; я был счастлив, как может быть счастлив полутруп, что над головой крыша, что не обжигает мороз, что кровь начинает возвращаться к ногам.

Так мы просидели тридцать семь часов. Через двадцать четыре часа нам впервые удалось чего-то перекусить.

Как выяснилось, металлические постройки типа приемной станции устояли. Из каменных, судя по рассказам беженцев, выдержали очень немногие. Энергостанция не работала, а значит, перестала действовать и тепловая ловушка. Подробности нам не сообщали, сказали только, что ведутся восстановительные работы.

А пока нас упаковали так плотно, как только могли, и мы обогревали помещение в основном теплом своих тел, сбившись в кучу, словно овцы. Нам сказали, что на станции есть несколько запасных батарей, которые врубаются по очереди каждый раз, когда температура падает ниже нуля. Если и так, то их, очевидно, включали где-то поодаль, потому что там, где я пристроился, температура, по-моему, до нуля даже не поднималась.

Я сидел, обхватив колени и погрузившись в полубредовое забытье. Время от времени пробуждался от очередного кошмара, собирал себя по кусочкам и вставал немного размяться. Потом опять садился на пол и впадал в прострацию.

Смутно помню, что в толпе вроде бы наткнулся на Горлодера Эдвардса, погрозил ему пальцем и заявил, что собираюсь открутить ему башку. Он поглядел на меня пустыми глазами, явно не узнавая. Но я не уверен: возможно, это мне просто приснилось. Мне казалось, что я и Хэнка тоже встретил и мы о чем-то долго говорили, но Хэнк потом сказал, что в глаза меня не видел.

Прошла целая вечность – как минимум неделя, хотя, судя по записям, было всего восемь утра воскресенья, – и нам наконец раздали еле теплый супчик. Вкусно до обалдения! Подкрепившись, я решил сходить проведать Молли и Пегги, но меня не пустили. На дворе было минус семьдесят, и температура продолжала падать.

Где-то около двадцати двух часов зажегся свет, и самое страшное осталось позади.

Вскоре нам раздали настоящую еду, бутерброды и суп, а когда в полночь взошло солнце, объявили, что желающие могут рискнуть выйти наружу. Я подождал до полудня понедельника. Температура к тому времени поднялась до минус двадцати, и я совершил марш-бросок до больницы.

Пегги держалась молодцом, хотя ей приходилось туго. Молли все это время лежала с ней в кровати, согревая ее своим теплом. Больница отапливалась аварийными батареями, но их мощность не была рассчитана на такую катастрофу, которая нас постигла. В палатах стояла почти такая же холодрыга, как и на станции. Но Пегги благополучно все проспала. И даже приподняла голову и улыбнулась, здороваясь со мной.

Левая рука у Молли была в лубке и пращевидной повязке. Я спросил, когда это случилось, – и тут же понял, какой я дурак. Конечно же, во время землетрясения, просто ни я, ни Джордж об этом не знали. Никто из инженеров пока не объявлялся.

Как же она тащила носилки-то? Хотя она впряглась в них, только когда Джордж приспособил хомут. Да, Молли у нас человек.

Меня выперли из больницы, и я поплелся обратно на станцию. И почти сразу же наткнулся на Сергея. Он окликнул меня, я подошел. В руке у него был лист бумаги и карандаш, а вокруг толпились парни постарше.

– Что за базар? – спросил я.

– Вот тебя-то мне и не хватало, – сказал Сергей. – Я уже не чаял увидеть тебя в живых. Отряд спасателей – записывать?

Конечно, записывать. Отряды формировали отдельно из скаутов старше шестнадцати и из младших. Нас послали на дороги, по одному вездеходу на каждую, и разделили по парам. Когда мы загружались, я заметил в толпе Хэнка Джонса и взял его к себе в напарники.