Двойник. Дверь в лето, стр. 40

— Ты… самозванец! Мелкий актеришка! Обманщик!

Репортер из Лондонского «Таймс», стоявший справа от меня, тихо спросил:

— Хотите, я вызову охрану, сэр.

— Нет, он в общем-то безобиден, — ответил я.

Билл расслышал.

— Значит, я безобиден, а? Ну, посмотрим!

— Я думаю, охрану все же лучше вызвать, сэр… — настаивал репортер из «Таймс».

— Не нужно! — резко ответил я. — Довольно, Билл. Вам лучше уйти без шума.

— Ишь ты, чего захотел! — И он с невероятной быстротой начал выкладывать перед присутствующими все обстоятельства дела.

Конечно, о похищении он ничего не сказал, о своей роли в разработке плана — тоже, но зато намекнул, что покинул нас, не желая принимать участие в столь подлом обмане. Возникновение идеи подмены он связал, отчасти справедливо, с болезнью Бонфорта, но намекнул при этом, что мы сами оглушили его наркотиками.

Я слушал совершенно спокойно. Большинство репортеров сначала принимали Билла с тем выражением лиц, которое появляется у людей посторонних, ставших случайными свидетелями семейного скандала, потом кое-кто стал записывать и даже что-то диктовать в свои минидиктофоны.

Когда он остановился, я спросил:

— Вы все сказали, Билл?

— А тебе что — мало, а?

— Больше чем достаточно. Мне очень жаль, Билл. Пока все, джентльмены. Мне надо работать.

— Одну минуту, господин Министр! — выкрикнул кто-то. Разве вы не хотите дать опровержение?

Другой прибавил:

— А вы не будете преследовать его по суду?

Сначала я ответил на второй вопрос:

— Нет, не буду. Кто же судится с больным человеком?

— Больной? Это я-то больной?! — выходил из себя Билл.

— Успокойтесь, Билл. Что же касается опровержения, то вряд ли в нем есть необходимость. Однако я видел, что кое-кто вел записи. Хоть я и сомневаюсь, чтобы ваши издатели взяли на себя смелость сообщить об этом печальном инциденте, но если они это сделают, то пусть воспользуются нижеследующим анекдотом. Вам когда-нибудь приходилось слышать о профессоре, отдавшем сорок лет жизни доказательству того, что «Одиссею» написал не Гомер, а совсем другой грек, но носивший то же имя?

Раздался вежливый смех, я улыбнулся и повернулся к дверям.

Билл кинулся ко мне, обежал стол и схватил за руку.

— Ты от меня не отделаешься смешочками!

Тогда корреспондент из «Таймс» — мистер Аккройд, кажется, оторвал руки Билла от меня.

Я поблагодарил его:

— Спасибо, сэр! — А Корпсмену сказал: — А что вы хотите, чтобы я сделал, Билл? Я уже и так постарался вести дело таким образом, чтобы вас не арестовали.

— Зови своих жандармов, лгун! Мы еще посмотрим, кто из нас проведет больше времени в тюряге! Посмотрим, что произойдет, когда у тебя возьмут отпечатки пальцев!

Я вздохнул и сыграл лучшую сцену в моей жизни.

— Это уже не шутка, джентльмены. Я полагаю, что с этим представлением пора кончать. Пенни, дорогая, будьте добры, пошлите кого-нибудь за оборудованием для снятия отпечатков пальцев. — Я полностью отдавал себе отчет, что иду ко дну, но если идешь на дно, стоя на палубе «Биркенхеда» [17], то уж стой по стойке смирно до самого конца. Даже злодей, и тот имеет право на красивый уход со сцены.

Билл, однако, не хотел терять ни минуты. Он схватил стакан, стоявший передо мной на столе — несколько раз я подносил его ко рту.

— Пошел ты ко всем чертям! Мне хватит и этого!

— Я уже раз говорил вам, Билл, чтобы вы следили за своим языком в присутствии женщин. Но стакан можете взять.

— Будь уверен, что возьму!

— Отлично. А теперь, пожалуйста, уходите. Если не уйдете, мне придется вызвать охрану.

Он вышел. Все молчали. Я сказал:

— Может быть, кому-нибудь еще захочется получить мои отпечатки?

Аккройд быстро ответил:

— О, я уверен, что они не понадобятся, господин Министр!

— А то — пожалуйста. Если вы полагаете, что в этой истории есть хоть капля правды, то надо проверить. — Я настаивал, потому что это, во-первых, соответствовало моему характеру, а во-вторых и в-третьих, потому что быть немножко беременной или слегка разоблаченным просто невозможно, и я не хотел, чтобы присутствующие здесь мои друзья оказались запуганными Биллом. Это было самое малое, что я мог для них сделать.

Нет, за настоящим оборудованием нам посылать не пришлось. У Пенни с собой оказалась черная копирка, а у кого-то нашелся вечный блокнот с пластиковыми страницами — на них получились отличные отпечатки.

Затем я пожелал им доброго утра и вышел.

Мы еле-еле дошли до кабинета Пенни. Оказавшись в нем, Пенни тут же упала в обморок. Я отнес ее в свой кабинет, положил на диван, а сам сел за стол, и в течение нескольких минут меня бил сильный озноб.

Весь остаток дня мы оба никуда не годились. Мы вели себя как всегда, только Пенни отказала в приеме всем посетителям, прибегнув к первому попавшемуся предлогу. Мне предстояло еще записать речь, и я всерьез подумывал о том, как от этого избавиться. Стерео я оставил включенным, но ни одного слова об утреннем инциденте оно не передало. Я понял, что все заняты проверкой отпечатков. Без этого писать было рискованно, ведь, в конце концов, я все же был Верховный Министр Его Императорского Величества.

Поэтому я все же решил записать речь, ибо она уже была готова, да и время для записи было назначено заранее.

Проконсультироваться я ни с кем не мог — даже Дак, и тот уехал в Тихо-Сити.

Это была моя самая лучшая речь. Я сделал ее в том духе, в котором выступает клоун, предотвращая панику в горящем цирке.

После того как запись была окончена, я просто спрятал лицо в ладони и заплакал, а Пенни в это время гладила меня по плечу. Суть сегодняшнего кошмара мы даже не обсуждали.

Родж прилунился в двенадцать часов по Гринвичу, как раз, когда мы кончали записывать. И зашел ко мне сразу же, как появился в апартаментах. Глухим монотонным голосом я изложил ему всю эту гнусную историю. Он слушал, жуя потухшую сигару, а лицо оставалось совершенно бесстрастным.

В конце я сказал жалким голосом:

— Я должен был дать им эти отпечатки. Хоть вы-то понимаете это? Отказать им в этом было бы не по-бонфортовски.

Родж ответил:

— Не волнуйтесь.

— Что вы сказали?

— Я сказал «не волнуйтесь». Когда заключение по этим отпечаткам придет из Информационного Бюро в Гааге, вы получите небольшой, но приятный сюрприз, а наш друг Билл — большой и куда менее приятный. А если он уже получил хоть часть своих сребрянников в задаток, то, надо думать, ему придется расплачиваться за них собственной шкурой. Очень надеюсь на это!

Я сразу понял, о чем идет речь.

— Ох! Но, Родж, они же на этом не остановятся… Есть еще десятки мест, где можно получить отпечатки. Общественная Безопасность, например, да мало ли еще где…

— Неужели вы думаете, что мы работаем так небрежно? Шеф, я знал, что нечто в этом духе может рано или поздно произойти. В ту самую минуту, как Дак радировал о вступлении плана «Марди Гра» в действие, началась и работа по обеспечению… Всюду… Но я не считал нужным посвящать в это Билла. — Он пососал свою стылую сигару, вынул се изо рта и внимательно оглядел со всех сторон. — Бедняга Билл.

Пенни тихонько вздохнула и опять хлопнулась в обморок.

Глава 10

В общем, мы как-то добрались до последнего дня перед выборами. О Билле никаких известий не поступало. Списки пассажиров свидетельствовали, что он улетел на Землю через сутки после своего фиаско.

Если какое-нибудь захудалое агентство новостей и опубликовало хоть строчку об этом деле, то я об этом ничего не слыхал, а в речах Кироги никаких намеков не было.

Мистер Бонфорт шел на поправку и можно было поспорить, что после выборов он приступит к исполнению своих обязанностей. Следы пареза еще сохранялись, но их можно было объяснить — сразу же после выборов он собирался отправиться в отпуск — практика обычная, к которой прибегают почти все политики. Отпуск намечалось провести на «Томми» — в полной безопасности и уединении. Во время этого рейса меня должны были тайно отправить на Землю, а у Шефа «намечался» микроинсульт, вызванный перенапряжением во время избирательной кампании.