Томка и блудный сын (СИ), стр. 33

Ольга и Сергей переглядываются. Ольга нехотя поднимается. Сергей подмигивает и отворачивается. Почему-то этот жест не нравится Кругловой: Лапин отвернулся так, словно хотел подчеркнуть, что никакого отношения к происходящему не имеет и не желает иметь. Всего одно короткое и, казалось бы, малозначительное движение, но Ольга запоминает его надолго… навсегда, пожалуй. К гениальному полотну великого художника в процессе написания прилипает волосок. Его не оторвешь, он теперь навеки часть картины.

Девушки уходят на кухню. Светка закрывает за собой дверь, устраивается на широком подоконнике, подогнув ноги. Любому вошедшему в помещение открылось бы роскошное зрелище – узкая полоска ткани в том месте, где должны быть полноценные трусики. Ольга брезгливо отводит взгляд. – Ну что? – спрашивает Светка вызывающе.

– Что?

– Не строй из себя дуру, тебе это не идет.

– Это комплимент?

Светка ухмыляется, делает глоток из бокала.

– Понимай как хочешь… строила из себя недотрогу всю жизнь, беленькую и пушистенькую, такую умненькую… «ах-ах-ах, я такая вся внезапная и противоречивая вся»… – Канаева закатывает глазки. Несмотря на драматизм ситуации, Ольга не может удержаться от смешка.

Светка реагирует молниеносно:

– Смешно?

– Вполне.

– А что тут смешного? Что ты стоишь тут рожи мне строишь… ни жопы, ни сисек…

Светка говорит много, используя гораздо более нелицеприятные эпитеты, но Ольга ее не слушает. По сути, Светлана не говорит ничего – она просто выпускает пар, не приближаясь ни на сантиметр к причине разногласий.

Когда поток ругательств иссякает, Ольга берет слово. Она говорит медленно и жестко. В ней сейчас нет почти ничего от той безмолвной и безропотной девочки, разрешавшей втаптывать себя в грязь.

– Все понятно, Свет. Тебе страшно признать вслух, что ты в кои-то веки мне проиграла. Страшно, правда? И больно. Я понимаю. Поэтому, чтобы защититься и скрыть свою досаду, ты поливаешь меня грязью… и это после всего, что я для тебя сделала. Замечательно, подружка, просто гениально…

Светка краснеет. Не совсем ясно, от стыда ли, от гнева. Не исключено, что от всего сразу.

– Чего это такого ты для меня сделала?!

– Всё. Я держала твои портфели и тетради, пока ты курила с мальчишками в туалете. Решала тебе контрольные, писала сочинения и доклады, пока ты развлекалась с очередным красавчиком. Прикрывала твои выдуманные болезни перед учителями… да много всего. Ты вообще знаешь, как я живу?

Светка не отвечает. Отставляет в сторону недопитый бокал, рыщет глазами по кухне. Взгляд ее натыкается на пачку сигарет, лежащую на воздуховоде. Нервно закуривает. Она не смотрит на подругу, таращится в потолок, но глаза блестят недобро, а румянец на щеках постепенно сходит на нет.

– Ты ничего не знаешь обо мне, – продолжает Ольга. – Ничего не знаешь об одиночестве. Ты всегда была на виду, вокруг друзей и поклонников, тебе и в голову не приходит, что бывает и другая жизнь. Ты ничего у меня не спрашивала… отчасти это было справедливо, потому что ничего интересного рассказать тебе я бы не смогла. Но теперь извини, у меня кое-что стало получаться, и уступать тебе я не намерена.

Следует долгая пауза. Подруги смотрят глаза в глаза, как два дуэлянта, пытающиеся улучить момент для выстрела. Оля подносит к губам бокал с вином, Света – сигарету. Глаза не мигают. Струя дыма летит в лицо Кругловой, но Ольга не отворачивается. Она чувствует, что если отвернется в этот раз, то вся ее пламенная речь обернется пшиком.

– Вот так значит, – произносит наконец Светлана. – Хорошо.

Она спрыгивает с подоконника, бросает недокуренную сигарету в раковину.

– Расскажи хоть, как он в постели?

Голос ее звучит вроде бы миролюбиво, но это фальшь.

– Извини, – отвечает Оля, – это наше с ним личное дело.

– Ох ты как! Личное дело, мама дорогая! А то я не знаю, что ты фригидна! Какой, к черту, секс! Книжки читаем и марки наклеиваем…

Будто острие ножа вонзается в грудь Ольги. Вонзается и поворачивается внутри. Это очень болезненный удар. Вдвойне болезненный от того, что нанесла его близкая подруга. Видит бог, они ругались и раньше, и всем известно, что никто не может ранить больнее, чем близкий человек; но есть границы, пересекать которые не позволительно даже близким.

Кроме того, есть еще одна немаловажная деталь: Светка ошибается…

…Она посмотрела на меня. Точнее, поискала глазами часы на моем запястье.

– Почти три, – сказал я. – Вы ограничены во времени? Она кивнула.

– Тогда, если позволите, остальное я закончу за вас. Буду задавать вопросы, а вы можете отвечать лишь «да» или «нет». Хорошо?

Снова безмолвный кивок. Ольга гостила в стране воспоминаний.

Своего сына вы назвали в честь его отца?

Она вздрогнула. Я буквально увидел, как по ней побежал холодок. Будь у меня побольше воображения, я заметил бы и то, как волосы на голове женщины начали пританцовывать, но не от ветра, а от статического электричества.

– Да.

– Вы действительно растили его одна?

– Да.

– Выходит, что Светлана бросилась в атаку и отбила Сергея Лапина, оставив вас в одиночестве и беременной. – Да.

– А Сергей так ничего и не узнал… Она вздохнула.

– Они поженились вскоре. Много лет пытались завести ребенка, но Светка так и не смогла родить. Два выкидыша. Сергей запил. Он хорошо продвигался по карьерной лестнице, потом в бизнесе, создал на пару с другом компьютерную фирму… но юношеский запал все равно прошел. Светка гуляла от него, он тоже шалил. Обзавелся пузом, лысиной, долгами. А потом умер от инфаркта. Его доля в фирме отошла вдове.

– И все это вы узнали из ее недавнего рассказа?

– Да. Она нагрянула в гости. Очень удивила. Сказала, что грустит по ушедшей юности, хочет с кем-то вместе погоревать, а ближе меня у нее в жизни никого не было. Мы сидели допоздна вдвоем, муж ушел спать. Мы рассказывали друг другу все, чем жили после института. Веселого мало, как выяснилось.

– Иными словами, – сказал я, – вы посвятили ее практически во все свои семейные дела?

Ольга растянула губы в виноватой улыбке.

– Выходит, что так. Столько лет прошло, мы моложе не становимся. Кто старое помянет, как вы знаете… Мне казалось, что она честна со мной, будто что-то в ней переменилось. Было в ее взгляде что-то очень старое, далекое, из детства, когда мы дружили. Она даже предложила помочь Сережке с работой, дала визитку, пригласила на собеседование. Что-то у них, к сожалению, не срослось…

Ольга засмотрелась на воробьев, усевшихся на ветку тополя. Две пичуги раскачивали ветку, прыгая попеременно. Одна из них вскоре устала от такой игры и упорхнула.

«Скорее всего, – подумал я, – никогда по-настоящему вы и не дружили».

Я огляделся. Мы обошли почти весь больничный парк по окружности несколько раз. Вдали, на углу отделения неврозов, стояли Игорь и Сергей.

– Спасибо вам огромное, Ольга. Вы мне очень помогли. Точнее, даже не мне, а себе. Последний вопрос: фирма Сергея Лапина называла «Пи-Ай-Пи Сервис»?

Она равнодушна кивнула. Потом будто встрепенулась, взяла меня двумя пальцами за локоть.

– Скажите… – Да?

– У Сережки серьезные проблемы?

Она пыталась прочесть ответ в моих глазах.

– Все поправимо. Во всяком случае, сынок ваш в состоянии о себе позаботиться.

– А кто… кто оплатил ваши услуги?

– Он сам.

Я посмотрел в небо. Тучи разбежались, уступив место солнцу.

25

Обожаю слушать дочь в трубке. Это две большие разницы – разговаривать с ней лицом к лицу или пусть даже в машине, когда она сидит за спиной, и беседовать по телефону. В трубке детский голосок играет иными красками. Не видя меня, дочь пытается сделать свою речь более емкой, содержательной… и в результате забалтывает меня до изнеможения.

Но я обожаю ее слушать.

– Папочка, у меня появилась колоссальная идея!!! Я придумала, как можно дрессировать нашу Тику!