Газель с золотыми копытцами : сказки Северной Африки, стр. 82

— Отвезите этот сундук к моим родителям, я ухожу. Хозяина нигде не было видно, и слуги замялись.

— Исполняйте приказание, так велел господин, — сказала дурнушка.

Слуги подогнали повозку, погрузили сундук и отправились в путь.

На следующий день муж дурнушки пришел в себя и принялся колотить в крышку сундука. Дурнушка отомкнула замок.

— Как я здесь очутился? — спросил он. И она ответила:

— Не ты ли сказал: «Бери что хочешь и уходи». Для меня самое дорогое в доме — мой возлюбленный супруг. Вот я и забрала тебя к своим родителям.

Сын каида только и мог сказать:

— Да благословит тебя господь, хозяйка моего дома. И они вместе вернулись в свой дом.

Вор

Перевод с французского И. Кушке

У вдовы богатого марокканца был большой и богатый дом, много слуг и работников.

Однажды, считая мешки с зерном, сваленные перед домом после сбора урожая, она не досчиталась двух мешков. Вдова пересчитала еще раз, думая, что ошиблась. Но нет, двух мешков и впрямь не хватало. Она опросила всех, но никто ничего не знал. Тогда вдова пошла к кади и рассказала об исчезновении двух мешков зерна. Кади был очень стар и славился своей мудростью. Поглаживая белую бороду, он сказал:

— Женщина, я сам опрошу твоих слуг. Подожди меня здесь немного, я скоро вернусь.

Кади вернулся с большим мешком в руках и сказал:

— Веди меня к себе домой. А придя, распорядился:

— Собери всех, кто работал в твоем доме, я буду с ними говорить.

Когда все собрались, кади обратился к ним, держа свой мешок в руках:

— Ваша хозяйка сказала мне, что среди вас есть вор. Итак, вот мешок, который обладает волшебной силой. Мне его дал старый марабут, который спрятал туда джинна.

Крестьяне сразу поверили кади, а он продолжал:

— Сейчас вас поочередно будут вводить в темную комнату, и пусть каждый положит руку в открытый мешок. Честному человеку нечего опасаться, но едва вор сунет руку в мешок, джинн разразится криками. Так мы найдем того, кто нечист на руку. А теперь входите.

И кади стал одного за другим впускать людей в темную комнату. Каждый опускал руку в мешок. И вот прошел последний, но никаких криков не раздалось. Тогда кади велел хозяйке открыть ставни. На свету стало видно, что у всех слуг руки были перепачканы в саже, и только у одного — чистые. На него-то старик и указал пальцем:

— Это ты украл мешки.

Вор и не пытался отпираться, он только бормотал дрожащим голосом:

— Но… Но… Мешок ведь не кричал!

— Конечно, — ответил кади. — Я наполнил его сажей, и всякий, кто был уверен в себе, храбро опускал в него руку. А ты боялся и не сунул руку в мешок. Видишь, руки всех твоих товарищей черны от сажи, только у тебя белые. Значит, ты и есть вор.

Вор бросился в ноги хозяйке, умоляя о милосердии. Она была женщина добрая и решила не наказывать его чересчур строго. Вор был приговорен вертеть колесо черпака, поднимающего воду из колодца для поливки сада, в течение месяца. Ну и, само собою, он должен был вернуть два мешка, которые украл.

Безрассудство молодых и мудрость старых

Перевод с английского Л. Биндеман

Давным-давно жил старик, и была у него дочь. Отец в ней души не чаял, всем прихотям потворствовал. Выросла дочь своенравной, привередливой, во всем норовила поставить на своем.

Пришла пора выдавать девушку замуж. Старику хотелось хорошо пристроить дочку, пока жив, убедиться, что она счастлива. Стал он подбирать ей женихов из хороших семей. Но капризная дочка всех женихов отвергла и заявила, что выйдет замуж только за своего избранника — красивого ладного юношу. Денег у того не было, зато гонора — хоть отбавляй.

Сомневался старик в прочности такого брака: навряд ли этот парень уживется с его своенравной дочкой. Но раз уж она отдала ему свое сердце, отцовские слова для нее — пустой звук.

Отпраздновали богатую свадьбу, и после сорока дней и ночей свадебного веселья молодую жену торжественно проводили в дом мужа.

Миновал один лунный месяц, другой, молодые жили в ладу и согласии. Но вот вспыхнула первая ссора. Избалованная дочка тут же покинула дом мужа и прибежала к отцу. Заливаясь слезами, она громко жаловалась, что муж только себя и любит, а с ней обращается жестоко, и клялась, что никогда больше к нему не вернется.

Но отец хорошо знал свою дочь, втайне предвидел, что такое может случиться, а потому не принимал всерьез дочерины жалобы. Однако он утешал ее, как мог. В конце дня, когда муж явился с мировой, досада ее улетучилась, и мужу не пришлось долго ее уговаривать вернуться домой.

Молодые вновь зажили в ладу и согласии. Но прошло не так уж много лун, и дочь опять затеяла ссору с мужем. Потом ссоры вспыхивали все чаще и чаще, и каждая была для нее предлогом уйти из дому и вернуться к отцу. Дочь плакала, сетовала на плохое обращение, грозилась порвать с мужем навсегда.

Муж поначалу терпел капризы жены, но потом терпение его лопнуло. И вот однажды, когда жена в очередной раз убежала из дому, он пришел поговорить с ее отцом. Ему надоели постоянные стычки, его до глубины души возмущало желание жены делать все ему наперекор, не признавать мужней власти.

— Если она мне не подчинится, — решительно заявил зять, — пусть вовсе домой не возвращается.

Отец, услышав такие речи, забеспокоился. Он был целиком и полностью на стороне зятя: жена должна покоряться воле мужа и признавать его власть. Но как внушить это дочери? Стоит лишь упомянуть при ней о покорности, строптивица тут же показывает свой норов. Ее замужество вот-вот кончится крахом. Нет, он воспрепятствует этому любой ценой.

— Я с тобой заодно, — сказал он зятю. — Но прежде чем продолжить разговор, позволь задать тебе один вопрос. Ты все еще любишь свою жену?

— Ни один мужчина не любил женщину больше, чем я ее люблю, — отвечал зять.

— Это все, что я хотел узнать, — обрадовался отец. — А теперь слушай меня внимательно и делай так, как я тебе скажу. Обещаю: больше жена от тебя не убежит и не станет оспаривать твою власть. Ступай домой и предоставь остальное мне. Я сам дам тебе знать, когда за ней вернуться.

Старик проводил зятя и вернулся к дочери.

— Твой муж приходил мириться, хотел увести тебя домой, да я воспротивился. Пусть, говорю, пока поживет в отчем доме. Это послужит ему уроком. Впредь будет осмотрительней.

— О отец, ты такой умный, всегда что-нибудь придумаешь! — ликовала дочь, ей было по душе, что отец встал на ее защиту.

И они провели вечер в дружеской беседе, а перед тем, как уйти спать, отец пожаловался:

— Доченька, с тех пор, как ты вышла замуж, никто не поил меня парным молоком поутру.

— Не печалься, отец, завтра же принесу тебе парное молоко.

На рассвете дочь побежала в хлев, подоила корову и напоила отца теплым парным молоком. Отец притворился, будто он в восторге от угощения, а к вечеру снова погрустнел и сказал:

— Доченька, с тех пор, как ты вышла замуж, никому и в голову не приходило испечь мне оладьи к завтраку.

Едва забрезжило утро, дочь подоила корову, чтоб напоить отца парным молоком, потом принялась жарить оладьи. Отведав их, отец благословил дочь, а вечером посетовал:

— Знаешь, доченька, с тех пор, как ты вышла замуж, никто не готовил мне шпигованную баранью ногу на обед.

— Не печалься, отец, будет тебе шпигованная баранья нога на обед.

Отец быстро разделался с угощеньем, облизал пальцы от удовольствия, а вечером горестно вздохнул:

— Доченька, с тех пор, как ты замужем, я ни разу не отведал нежного мяса запеченных на огне голубков.

— Не печалься, отец, будут тебе и голубки на ужин, — кивнула дочь.

Наутро, едва просветлело, дочь подоила корову, напоила отца теплым парным молоком, потом испекла ему оладьи к завтраку, нашпиговала баранью ногу к обеду и взялась готовить голубков к ужину. Отец воздал честь нежным голубкам, а вечером, сытый и довольный, сказал: