Череп колдуна, стр. 13

– И вправду незачем убивать их. Завтра они вплавь доберутся до земли, какая бы она ни была, и устроят там засаду, а нам придется перебить их или умереть. Так что сейчас мы просто подарили им всего лишь еще один день их собачьей жизни. Оуэн, я не понимаю такого милосердия.

Он пожал плечами и повертел топор.

– Ты вообще мало что понимаешь, цыганка, – ответил он, не глядя на нее, а по-прежнему не сводя глаз с кучки матросов на шканцах, – а я… я понимаю еще меньше. Но… во сне я никого не убивал. Никто не убивал… в той стране.

– Опять эти слова, – сказала Зельза, – я их уже слышала. А у тебя на руке две линии там, где всем людям полагается иметь одну. Но я ничего не знаю о твоих снах, кроме того, что они, кажется, мешают тебе видеть вещи реального мира.

– Это было священное растение, – заговорил Кайтай, покачав головой. – Я не знаю… Я пользовался им не один раз, и оно не приносило вреда. А он… он увидел то, что ему нельзя было видеть.

– Друг, – холодно попросил Оуэн, – не надо об этом.

– Пусть она знает, – ответил Кайтай. – Она может прозревать вещи. Может быть, она разберется в этом получше меня.

Оуэн сжал губы. Через минуту он тихо произнес:

– Говори, если тебе так надо, маленький, не умеющий молчать колдун.

– Священное растение вызывает видения, – начал Кайтай, и Зельза кивнула.

– Я слыхала о нем, хотя мне не доводилось находить его, – сказала она.

– Оно встречается очень редко, даже в моей стране, – продолжал Кайтай. – У меня был мешочек с сухими плодами этого растения, и обращался я с ними очень бережливо. Затем, однажды, после того как я принял ягоду этого растения, моему другу стало любопытно.

Оуэн выдохнул с коротким смешком.

– Я увидел, как этот желтенький человечек спит, а на лице его играет такая улыбка, которой у него никогда не бывало наяву, – сказал Оуэн, – а позже, когда он вернулся к жизни, он заявил, что ему открылась… истина. Сказал, что знает больше о себе, о своей душе. Если она вообще у него есть, в чем я, лично, не уверен. – Оуэн задумчиво покачивал топором. – Далее я, по свойственной мне глупости, тоже стал алкать истины. А ведь я – вояка и вор, способный только штурмовать и резать глотки. Вообразил, конечно, что смогу стать мудрецом без особого труда. Решил проглотить истину в виде черненькой ягоды. Ха!

– Он съел ягоду, – сказал Кайтай, – затем, как это обычно случается, он заснул. Но… и в это он не верит. Он увидел свою прошлую жизнь. Нет-нет, друг не качай головой. У человека много жизней.

– Это сказки твоего желтого народа, – отвечал Оуэн. – Тут и одного раза больше чем достаточно.

– Я думаю, что он видел землю и людей, живших много веков назад, – продолжал Кайтай. – Но он оказался… очарованным той землей. Ему стало казаться, что это его родина, а он в долгой ссылке.

– Это реально. – Голос Оуэна зазвучал странной болью. – Оно существовало на самом деле… Место, откуда я родом. Я узнал его. Я узнал мой народ, и его музыку, и ее лицо… – Его губы искривились. – А теперь я даже не могу вспомнить ее имя!

– Она – далекое прошлое, – отчетливо выговорил Кайтай.

– Она живет сейчас, – упрямо повторил Оуэн. – Та земля существует. Иногда… – теперь он выглядел странно, – иногда мне кажется, что я сам и весь этот мир вокруг меня – даже менее реальны. Возможно, все, что касается того, кто я и что делаю, мне снится. Я не знаю. Но только если Мирдин Велис знает, где та земля, и его слово верно, то… мы, может быть, уже скоро попадем туда.

Зельза молча смотрела на него, и трудно было бы определить выражение ее лица.

– Я не знаю лекарства, – сказал Кайтай. – Ни у кого из мудрейших, кто пробовал эти ягоды, я не встречал ничего подобного. После употребления этих ягод мы отправляемся в другой мир, где цвета ярки, а формы неопределенны… насколько я знаю, это похоже на страну божеств. Некоторые там сходят с ума или умирают… Но такого результата я не мог предвидеть.

Кайтай рассеянно поиграл затвором арбалета и мрачно уставился в пол.

– Оуэн – мой друг, – вновь медленно заговорил он, – он ведь немного сумасшедший, был им и до того, как попробовал это растение. Посмотри, как сегодня он пощадил эту мразь. Я видел, как он уложил двадцать человек, а после пел над их телами погребальную песнь, очень красивую. Его народ постоянно поет, плачет и убивает – мне этого не понять, за исключением, конечно, последнего. У них нет ни алфавита, ни книг, но при этом они вечно в поисках мудрости, а найдя ее, ею не пользуются, а перекладывают ее в стихи.

Зельза рассмеялась:

– Это ничего, желтолицый. У вас свои обычаи. Но характер краснобородых мне и моему народу ближе, чем ваш. Кажется, я начинаю кое-что понимать.

Она повернулась к Оуэну.

– Я могу помочь тебе вновь увидеть эту землю, – сказала она, и он уставился на нее широко раскрытыми глазами. – Я могла бы, – повторила она, – но если все это и вправду далекое прошлое… если все на этой земле умерло много лет назад…

– Я знаю, что она живет сейчас, – упрямо ответил Оуэн. – Меня не покидает странное чувство… доказать это нельзя. Я могу только сказать, что знаю.

Зельза продолжала:

– А если я покажу тебе, что это не так, ты возненавидишь меня, будто это я убила твою страну своими руками. Люди часто наказывают того, кто несет им дурные вести. – Она дернула плечом. – Ладно, баро, если ты когда-нибудь захочешь, чтобы я для тебя прозрела и рассказала, что сейчас делается на той земле, о которой ты мечтаешь…

– Нет, – ответил Оуэн. – Не… сейчас, – он посмотрел на ют, – у нас нет времени забавляться видениями, когда нам готовы перегрызть глотки. Давайте пойдем в каюту и будем сторожить весь день, по очереди.

– В любом случае, они скоро придут в чувство, – сказал Кайтай. – Когда они увидят, что ты оставил их в живых, они, скорее всего, поймут, что сваляли дурака, послушавшись капитана.

– Так что же это за демон, что убил старину Чама? – вспомнила Зельза. – Если он вернется…

– У нас есть оружие, – ответил Оуэн. – Пойдем в каюту.

8

В этот день время тянулось невыносимо медленно. Солнце уже поднялось к зениту, а корабль шел по-прежнему: паруса были полны тем удивительным ветром, который не переставал дуть. Оуэн пошел в рулевую рубку и с помощью троса закрепил руль. Теперь он знал, что если они и собьются с курса, то не слишком. Мятежники собрались на носу и разговаривали там вполголоса, бросая косые взгляды на дверь каюты. Какой-то матрос попытался было проверить бдительность остававшихся в каюте и направился к ней. Он разделил участь того, что уже лежал на шпигатах со стрелой в горле. Страж и на этот раз был начеку.

Наконец солнце медленно зашло, и на закатном горизонте Оуэн заметил то, что равно могло быть и грядой низких облаков, и выступающей частью отдаленного берега. Рассматривая это из дверей каюты, он поднял глаза вверх. На небе стояла низкая луна, и ее бледного света вполне хватало, чтобы видеть палубу. Матросы, как серые тени, копошились в темноте полубака.

Прошел час. Зельза спала на одной из коек, и дыхание ее было так ровно и безмятежно, будто она проводила ночь в своей кибитке. Кайтай, скрестив ноги, сидел на палубе с непроницаемым видом восточного идола. Оуэн стоял, опершись о косяк двери, и охранял их.

Внезапно ночь прорезал вопль.

Дикий, гортанный крик, звучавший бессловесной агонией, вой, длившийся без остановки целую долгую минуту. Из темноты полубака на залитую светом луны палубу, кружась и спотыкаясь, вывалилась фигура, которая отгоняла от себя что-то, хлопая руками, как птица крыльями. Это был Нож.

Крик издавал его безъязыкий рот. Нож, все еще крича, споткнулся и упал плашмя, царапая ногтями палубу и дергая ногами. Оуэн бросился вперед, замахнувшись топором, сам не ведая на что; Кайтай бесшумно вырос у него за спиной. Зельза села на койке, мгновенно избавившись от остатков сна.