Гнилое яблочко, стр. 39

– Я должна вас предупредить, – говорит Анника, – что в этом году вам предстоит самое сложное задание за всю историю Итоговых хулиганских заданий для первого курса. Оно настолько трудное, что я не удивлюсь, если никто с ним не справится.

Она направляет свой планшет на стену. Там появляется изображение Анники-подростка. Мы молча смотрим на юную Аннику, которая сидит на подоконнике, обложившись подушками, и наблюдает, как снаружи падает снег. На ней красное бархатное платье. Волосы завязаны во французскую косу с красной лентой на конце. Яркие огоньки рождественской елки – видимо, она стоит в другом конце комнаты – перемигиваются в оконном стекле.

Примерно через минуту входит женщина в черном платье и белом переднике. Она предлагает Аннике чашку чая, но та отказывается. Через несколько минут женщина приносит одеяло, а потом тапочки. Анника оба раза мотает головой, не отворачиваясь от окна. Проходит еще несколько долгих минут – и женщина снова появляется в кадре. На этот раз она предлагает Аннике серебристую телефонную трубку. Анника смотрит на телефон, словно она не уверена, стоит ли его брать. Наконец она решается – и за следующие тридцать секунд произносит всего пять слов.

– Да. Я поняла. Счастливого Рождества.

Она отдает телефон женщине, и та уходит из кадра. Потом Анника встает и подходит к камере. Прежде чем изображение пропадает, мы успеваем заметить две вещи.

Баннер «Добро пожаловать домой!», растянутый над дверью возле окна.

И слезы на лице у Анники.

Взрослая Анника прикрепляет планшет обратно на пояс и поворачивается к нам.

– Когда снимали это видео, мне было пятнадцать. Теперь мне тридцать восемь. – Она замолкает. На ее лице нет никаких эмоций. – И я уже двадцать три года не плакала.

– Это не…

Анника в упор смотрит на Элинор. Та сейчас же замолкает. Возможно, под пронзительным, злобным взглядом Анники она теряет дар речи.

Если бы она могла закончить свою фразу, я полагаю, Элинор сказала бы, что это неправда – Анника плакала с тех пор, как ей было пятнадцать. И я не могу отделаться от мысли, что надо быть в очень близких отношениях с нашим дружелюбным, но не слишком открытым директором, чтобы знать о нем такие вещи.

– Если вы решитесь взяться за Итоговое хулиганское задание, – продолжает Анника, – вам надо будет это изменить. Заставить меня плакать, рыдать, всхлипывать – все что угодно. Ваша цель – сделать так, чтобы по этим щекам потекли настоящие слезы.

Повисает тишина. Я пытаюсь понять, не шутит ли Анника. Судя по всему, остальные одноклассники задумались о том же.

– Как? – наконец спрашивает Лимон.

Анника смеется:

– Если бы я знала как, это не было бы самое трудное задание за всю историю Академии, не правда ли?

– Мы можем… сделать вам больно? – осторожно спрашивает Эйб, как будто одним этим вопросом уже можно поранить. – Физически, я имею в виду?

– Я запрещаю использовать ножи и огнестрельное оружие, но наша охрана так хорошо работает, что я и так могла бы об этом не беспокоиться. Все остальное в ваших руках. – Она опирается на стол и наклоняется к нам. – Имейте в виду: я сильнее, чем кажусь.

– Это правда, – подтверждает Гудини.

– У вас пять дней, – говорит она уже на ходу, направляясь к двери. – Удачи!

Лично я думаю, что это Идиотское хулиганское задание. Но одноклассники, похоже, так не считают. Они так взволнованны, что Гудини после нескольких неудачных попыток заставить нас сосредоточиться на воровстве решает махнуть рукой и разрешить нам обсудить план атаки. Он кладет голову обратно на стол, а я достаю планшет. Только я собираюсь начать новое письмо мисс Парципанни, как слышу два слова, на которые все остальные в суматохе не обращают внимания.

– «Пик Анники».

Я медленно поворачиваюсь на стуле, заранее страшась того, что увижу.

Лимон, Эйб и Габи стоят в дальнем конце класса. Эйб складывает указательные пальцы буквой «Х», потом сдвигает один палец в сторону и соединяет кончики больших пальцев так, чтобы получился треугольник. Он подносит этот треугольник к пламени, которое вырывается из зажигалки Лимона.

Пусть в последние дни меня и не было на их встречах, но я провел с Людьми Икст достаточно времени, чтобы сразу же понять, что это за знак.

Детский парк развлечений, построенный для Анники.

Они хотят его уничтожить.

Глава 23

Этим вечером я не могу успокоиться. Я пересаживаюсь с кровати на стул. Со стула на пол. С пола на подоконник. С подоконника снова на кровать. Все это время я перевожу взгляд с настенных часов на подушку Лимона, где покоится мой последний шанс с ним примириться. Когда дверь наконец открывается, от волнения я стремглав бросаюсь к ней.

Лимон отступает обратно в коридор.

– Прости, – говорю я и тоже делаю шаг назад. Я поднимаю обе руки, чтобы он видел, что они пустые. – Прости. Заходи, пожалуйста.

Он заходит. Осторожно. Оглядывает комнату, прежде чем переступить порог, – как будто, пока его не было, я понаставил везде оружия, и оно готово сработать, – и направляется к кровати. Видит подушку и застывает как вкопанный.

– Что это?

Я с трудом заставляю себя удержаться на месте.

– Подарок.

Лимон стоит ко мне спиной. Я жду, что он поднимет сверток с подушки, но Лимон просто смотрит на него и не шевелится.

– Ты не хочешь его открыть?

Он еще несколько секунд стоит без движения. Я уже начинаю думать, что стоило сохранить чек, когда Лимон медленно наклоняется и берет подарок. Все еще стоя ко мне спиной, он развязывает серебристый шнурок, который я использовал вместо ленты, и раскрывает мусорный мешок, который послужил мне упаковкой.

Затаив дыхание, я жду его реакции.

– Чувак, – вздыхает он.

– Это Килтерский детектор дыма с автоматической системой пожаротушения, – выпаливаю я.

– Я знаю, что это. – Он оборачивается. – Я только не знаю, зачем ты это купил.

– Потому что тебе хотелось его иметь.

– Да, но…

– И потому что я хочу попросить прощения. – Я делаю к нему шаг, чувствуя, как забилось сердце. – Лимон, прости меня за то, что я не сказал тебе правду. Я очень боялся того, что ты обо мне подумаешь, когда узнаешь, что я сделал, и поэтому я не мог сказать. Я даже себе в этом боялся признаться. Но ты мой сосед. Мой друг. Ты имел право это знать, и я должен был тебе рассказать.

Лимон опускает глаза на подарок, а сам садится на край кровати.

– Дело не только в этом. Я понимаю, почему ты не хотел рассказывать.

– В чем же дело? – спрашиваю я, помолчав.

Он хмурится:

– Симус, то, что делаю я, что делают другие здешние хулиганы… это не то же самое, что делаешь ты.

– Что я сделал. Однажды. Случайно.

– Все равно. – Он смотрит мне в глаза. – Это уже вещи другого порядка.

Я качаю головой и подхожу к нему еще на шаг.

– Могу я хотя бы объяснить, что тогда случилось? Чтобы ты точно знал, почему я сделал то, что сделал. И что я никому не хотел причинить вред.

– А конец у этой истории будет такой же?

Я открываю рот. Закрываю.

– Ну, да. Я же не могу изменить прошлое.

– В таком случае, думаю, ты и будущее не можешь изменить.

Он говорит это извиняющимся тоном, и я почти надеюсь, что сейчас он возьмет свои слова назад, улыбнется мне и позволит все объяснить… но он этого не делает. Он встает. Кладет подарок на кровать. Достает из комода несколько вещей и запихивает в рюкзак. И, шаркая ногами, направляется к двери.

– Ты куда?

Он останавливается, взявшись за дверную ручку:

– Я сегодня ночую у Эйба. Нам надо кое-что обсудить, так что…

– Можно мне с вами?

Меня бы самого передернуло от отчаяния в моем голосе, если бы я не был на грани.

– Я знаю, что вы хотите сделать с «Пиком Анники». Я могу помочь.

Лимон молчит. Когда он снова заговаривает, в его голосе появляются язвительные нотки: