Гнилое яблочко, стр. 35

Габи роняет руку обратно на стол:

– Кого-нибудь когда-нибудь убивали?

Я только что допил сидр и теперь с трудом сглатываю, напиток обжигает мне горло. Чтобы не закашляться, я хватаю стакан с водой и опрокидываю в рот.

– Ты имеешь в виду, не убивали ли студента? – спрашивает Анника. – На тренировке?

Габи кивает.

– Нет. Следующий вопрос.

И это все? А не на тренировке? Я порываюсь было узнать, но не хочу зря тратить свой вопрос.

– Я хочу спросить, – говорит Лимон. – Как вы считаете, какой самый главный талант для хулигана?

Анника набирает полную ложку салата, задумчиво жует, проглатывает и наконец говорит:

– Терпение.

– Это не талант, – протестует Эйб.

– Если бы ты им обладал, возможно, ты бы не стал так быстро возражать. – Анника оборачивается к Лимону. – Неважно, какие у тебя способности. Важно, как ты ими распоряжаешься. Чтобы делать это эффективно и с умом, надо знать о возможных рисках и последствиях. Чтобы знать об этом, нужно терпение.

Мне стоит задуматься об этом сейчас, когда я одну за другой поглощаю рыбные палочки – еще сочнее и вкуснее, чем в Кафетерии. Прежде чем я успеваю набраться терпения, Эйб поднимает руку.

– Слушаю тебя, – говорит Анника.

– Вы говорили, мы можем спрашивать про других хулиганов, да?

– Да.

– Хорошо. Потому что есть один вопрос, который мучает меня уже много недель подряд.

Он замолкает. Молчит так долго, что я поднимаю голову… и вижу, что Эйб глядит на меня и ухмыляется.

– Если в Академии Килтер такой большой конкурс, – говорит он, все еще усмехаясь, – и вы каждый год принимаете только несколько учеников… почему вы взяли Хинкля через месяц после начала семестра?

Я вскакиваю. Спинкой стула я ударяю официанта в грудь, и он делает шаг назад.

– Простите, – говорю я. Потом спрашиваю: – Здесь есть туалет?

– Следуйте за мной, – говорит официант.

– Все хорошо. Я сам найду.

Я огибаю стол и выбегаю из комнаты, прежде чем кто-то успевает сказать хоть слово. Вода и сидр – веские причины, чтобы посетить туалет, но главное – мне не хочется слышать, что Анника ответит Эйбу. Чтобы убежать от них как можно дальше – как будто это что-то изменит, – я сворачиваю в тот коридор, по которому мы не шли, поднимаюсь на второй этаж по широкой лестнице и бросаюсь в первую попавшуюся комнату.

Там я закрываю глаза и прислоняюсь лбом к двери. Перевожу дыхание, оглядываюсь и понимаю, что я так и не нашел уборную. Я нашел спальню. Здесь белая мебель. Обои в цветочек. Розовое покрывало на кровати и фиолетовые подушки. Десятки плюшевых игрушек. Это была бы обычная девчоночья спальня, если бы не простыни на окнах, не пропускающие свет… и не толстый слой пыли на всем вокруг.

Временно забыв, почему я здесь, я подхожу к туалетному столику. Он заставлен фарфоровыми фигурками и фотографиями в рамочках. Эти фотографии – единственные предметы во всей комнате, которые не покрыты пылью. На снимках молодая Анника скачет на лошади, улыбается друзьям и позирует вместе с семьей.

По крайней мере, я предполагаю, что это ее семья. На фотографии запечатлены Анника, другая девушка, чье лицо наполовину спрятано под бейсболкой, красивая женщина… и мужчина без головы. Он обнимает девушек за плечи, но его лицо обрезано рамкой.

Из-под угла рамки торчит газетная вырезка. Я наклоняюсь, чтобы прочитать, что там написано.

– Вы ошиблись дверью.

Я оборачиваюсь. У входа в комнату стоит мой официант.

– Уборная за соседней дверью.

– А-а-а. Спасибо.

Я торопливо выхожу в коридор, нахожу уборную и делаю свои дела. Пока я спускаюсь обратно вслед за официантом, в голове у меня крутятся две мысли.

Первая: Анника была в моем возрасте, когда лишилась мамы.

Вторая: надеюсь, что Люди Икст усвоили, какой талант важнее всего для хулигана. Им придется набраться терпения, если я начну объяснять свое видение той истории, которую Анника успела им рассказать, пока меня не было.

Я возвращаюсь в столовую и сажусь на свое место, не поднимая головы.

– Все в порядке? – тихо спрашивает Лимон.

Я собираюсь было сказать «да» и вдруг понимаю, что он сейчас спросил. Если он хочет знать, все ли со мной в порядке… значит, ему не все равно? Даже после того, как он узнал обо мне правду?

– Ты готов, Симус?

Я перевожу взгляд на Аннику. Она улыбается.

– Если тебе интересно, ты ничего не пропустил. Я решила не отвечать Эйбу. Так что теперь твоя очередь.

Я украдкой смотрю через стол. Габи ест и слушает. Эйб ковыряется вилкой в картофельном пюре. Не похоже, будто они только что узнали, что сидят за одним столом с хладнокровным убийцей.

– Симус, – тихо спрашивает Анника, – у тебя есть вопрос?

Я снова поворачиваюсь к ней и слегка улыбаюсь. Потому что мне жаль ее, потому что я благодарен ей и потому что я и так узнал слишком много, не задав ни единого вопроса.

– Да, – говорю я. – Есть еще рыбные палочки?

Глава 21

– Чувак, да ты модник, – замечает Лимон.

Я стою перед зеркалом и завязываю галстук. Мое отражение посылает Лимону улыбку:

– Ты тоже.

Сегодня Родительский день. На мне тот самый темно-синий костюм. На Лимоне джинсы, заправленная и застегнутая на все пуговицы рубашка и зашнурованные ботинки. Для него это парадная одежда.

– Волнуешься? – спрашивает он.

– Немного. А ты?

– Я боюсь. – Он берет со стола зажигалку, кладет обратно, снова берет. К счастью, в дверь стучат, и это его отвлекает.

Я вижу, что пришли Габи и Эйб – значит, мы можем пойти вместе, – и иду в ванную, чтобы в третий раз почистить зубы. Только я собираюсь выплюнуть пасту, на пороге появляется Лимон. Он держит в руках два свертка: один – открытый, другой – нет.

– Снова подарки, а до Рождества еще три недели. – Он поднимает открытый сверток. Внутри лежат серые фланелевые штаны и футболка такого же цвета, перевязанные сверкающей серебристой лентой. – Тут еще есть открытка. – Лимон раскрывает ее и читает: – «Дорогие хулиганы! Пожалуйста, достаньте из этого свертка форму, которую необходимо надеть на сегодняшнее мероприятие. Она не слишком нарядная, но очень удобная – и поможет вашим родителям убедиться, что вы здесь не напрасно. Заранее спасибо за сотрудничество! Целую, Анника».

Я сплевываю и прополаскиваю рот.

– Что думаешь? – спрашивает Лимон. – Забьем на пижаму и пойдем в уличной одежде? Может, заработаем несколько очков.

– Кажется, это не самый удачный день для непослушания, – говорю я. – Мы же не хотим, чтобы наши родители подумали, что в Академии с нами не справляются, и забрали нас отсюда, так?

– Верно подмечено. – Он оставляет мой сверток на полке и возвращается в комнату.

Я переодеваюсь и думаю о том, что только что сказал. Очень долгое время я больше всего на свете хотел поговорить с родителями, услышать их голоса. Теперь я рад, что увижусь с ними… но и боюсь этого. Так много всего произошло с тех пор, как я звонил домой на День благодарения, и я тысячу раз прокрутил в голове тот односторонний диалог, но до сих пор слышу каждое слово и каждый звук так, будто это было вчера. Несмотря на все, чего я за это время достиг в хулиганстве, сегодня воспоминания с новой силой нахлынули на меня, как только прозвенел будильник.

Что, если они все еще на меня сердиты? Настолько сердиты, что даже не приедут? Или еще хуже – приедут, но возьмут с собой Бартоломью Джона? Чтобы я почувствовал себя так же плохо, как они?

Страшнее этого может быть только один сценарий: они не приедут, потому что забыли про своего сына-преступника и решили жить дальше. Это подтвердило бы мои догадки, которые возникли после того звонка.