История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6, стр. 22

Бравый прелат вошел ко мне в полдень и сделал мне комплимент по поводу прекрасной репутации, которую я заслужил в Цюрихе, что позволило ему предположить, что мое преображение продолжается.

– Вот, – сказал он мне, – дистих, который вы должны вывесить на дверях ваших апартаментов:

– Это перевод, – сказал я ему, – двух греческих стихов Эврипида; но они были бы хороши в другие времена, монсеньор, так как за вчерашний день я изменил намерения.

Он поздравил меня и пожелал мне исполнения всех моих желаний, заверив по секрету, что ему было бы легче добиться спасения, оставаясь в миру, чем удалившись в келью. Этот текст показался мне свойственным не лицемеру, но порядочному человеку, исполненному здравого смысла. После обеда я осыпал его всеми возможными изъявлениями благодарности, проводил его до самой дверцы его коляски и видел, что он уезжает, весьма довольный. Затем я занял место у окна моей комнаты, выходящего к мосту, ожидая моего ангела, который явился из Золотурна специально, чтобы избавить меня от страданий монашества. Я наслаждался самыми красивыми замками Испании вплоть до прибытия коляски. Она приехала в шесть часов, я спрятался, но так, чтобы видеть, как выходят дамы. Я вижу их и замечаю, что все четверо смотрят на окно, в котором красавица видела меня в предыдущий день. Это любопытство, которого не могло бы возникнуть, если бы красотка не раскрыла мой секрет, показало, что она рассказала все, и руки у меня опустились. Я разочаровался не только в надежде пойти дальше в очаровательном приключении, но и в вере в то, что я хорошо сыграл свою роль. Я предвидел, что, возможно, утрачу уверенность, надоем, буду высмеян и освистан. Эти мысли все портили; я сразу решил, что не буду исполнять перед ними фарс, в котором смогу посмеяться только над собой. Если бы я интересовал амазонку так, как она интересовала меня, она бы не стала раскрывать игру; она этим все сказала; она не захотела пойти в игре дальше, либо, по недомыслию, не предвидела, что ее нескромность свяжет мне руки и ноги, потому что две из трех остальных мне положительно не нравились, и если женщина, что мне нравилась, меня вдохновляла, другая, которая мне не нравилась, сбивала с толку. Предвидя все, что может произойти неприятного, если я не появлюсь к столу, я ушел. Я встретил Джустиниани. Я поведал ему о своем желании провести пару часов в обществе юной и продажной красотки, и он отвел меня к двери, где, как он сказал, на втором этаже я найду то, что ищу, шепнув на ушко старухе, которую там увижу, его имя. Он не осмелился пойти со мной, потому что его могли знать и доставить ему неприятности в этом городе, где полиция в этих вопросах была весьма сурова. Он сказал мне также, что я должен заходить в этот дом, лишь будучи уверен, что меня не видят, и чтобы дождался сумерек. Я так и сделал; меня дурно накормили, но неплохо развлекли в обществе двух юных работниц, вплоть до полуночи. Моя щедрость, неизвестная в этой стране, доставила мне дружбу женщины, которая пообещала мне сокровищ этого рода, если я продолжу приходить к ней, соблюдая все предосторожности, чтобы меня не заметили. По возвращении Ледюк сказал мне, что я хорошо сделал, что сбежал, потому что вся гостиница узнала о моем маскараде, и все, включая г-на Оте, намеревались развлечься, собравшись около комнаты, чтобы наблюдать, как я играю роль официанта; это сообщение мне очень не понравилось.

– Это я, – продолжал он, – занял ваше место. Эту даму зовут В… Я никогда не видел столь пикантной.

– Не спрашивала ли она, где другой официант?

– Нет. Это другие задавали этот вопрос несколько раз.

– А м-м В. ничего не говорила?

– Ничего. Она стала грустна, сделала вид, что не интересуется вами, когда я сказал, что вчерашний официант не появляется, потому что заболел.

– Почему же ты сказал, что я болен?

– Что-то же было нужно сказать.

– Ты расшнуровывал ее сапожки?

– Она не захотела.

– Кто тебе сказал ее имя?

– Кучер. Она новобрачная, и муж преклонного возраста.

Я лег спать, и назавтра рано занял место у окна, чтобы увидеть, как они садятся в коляску, но не прятался за занавеску. Мадам шла последней, и, чтобы посмотреть наверх, спросила, не идет ли дождь, и приподняла свою сатиновую шляпку. Я быстро снял свою, и она приветствовала меня грациозной улыбкой.

Глава V

Господин Оте зашел в мою комнату, чтобы представить мне двух мальчиков, своих сыновей; они были со своим гувернером, который воспитывал их как принцев. В Швейцарии хозяин гостиницы зачастую это человек, который содержит по-благородному свой дом и садится во главе стола, за который он не считает за бесчестье брать плату с тех, кто приходит обедать. Он прав: он занимает место во главе стола лишь для того, чтобы быть уверенным, что каждый из сотрапезников хорошо обслужен. Если у него есть сын, он не позволит, чтобы тот занимал место за столом, но хочет, чтобы он за ним прислуживал. Сын хозяина гостиницы в Шофхаузене, капитан на службе императора, стоял за моим стулом, чтобы сменить мне тарелку, в то время как его отец обедал вместе со всеми постояльцами. Такого нет в других домах, но он почитает это за честь, и он прав. Так думают швейцарцы, и над этим насмехаются поверхностно мыслящие головы. Между тем, в Швейцарии, как и в Голландии, обдирают иностранца, где только могут; те, кто позволил так с собой поступать, бывают поражены этим, но они того заслуживают. Надо договариваться заранее. Именно поэтому я был защищен в Базеле от известного обдиралы Имофф в «Трех Королях».

Хозяин сделал мне комплимент по поводу моего исполнения роли официанта; он сказал, что сожалеет о том, что не видел при этом меня, но похвалил, что я не повторил маскарад на втором ужине. Поблагодарив за честь, которую я оказал его дому, он попросил не отказывать также и в том, чтобы отобедать хотя бы еще раз до моего отъезда. Я пообещал пообедать в этот день.

Решив отправиться в Золотурн, чтобы продолжить интригу с прекрасной амазонкой, я взял кредитное письмо на Женеву. Я написал м-м д’Юрфэ с просьбой послать мне солидное письмо для г-на де Шавиньи, посла Франции, в котором бы говорилось, что у меня есть важные дела личного порядка, и направить его мне как можно скорее в Золотурн, на почту до востребования. Я написал также несколько других писем, среди которых одно – герцогу Виртембергскому, которое он должен был найти желчным.

За столом моей гостиницы я нашел старших офицеров, хороший стол и превосходный десерт со сластями. После обеда я проиграл сотню луи в десятку и назавтра столько же – у молодого человека, довольно богатого, который пригласил меня к себе обедать. Его звали Эшер.

Я развлекался четыре дня у женщины, с которой меня познакомил Джустиниани, но довольно посредственно, потому что две девицы, которых она мне предоставила, говорили только на швейцарском диалекте. Без слов наслаждение любовью снижается по меньшей мере на две трети. Я столкнулся в Швейцарии с тем же странным явлением, что и в Генуе. Швейцарцы и генуэзцы, которые говорят очень плохо, хорошо пишут.

Едва выехав из Цюриха, я должен был остановиться в Бадене, чтобы отдать в починку коляску, которую приобрел. Это место, в котором депутаты кантонов собираются на генеральную ассамблею. Я отложил свой отъезд, чтобы пообедать с польской дамой, которая следовала в Эйнсидель, но после обеда воспоследовало забавное приключение. Я потанцевал с дочерью хозяина, по ее просьбе, это было воскресенье. Хозяин вошел, его дочь скрылась, и мошенник потребовал меня уплатить штраф в один луи; он показал мне объявление, которое я не мог прочесть. Я не захотел платить; я позвал местного судью, хозяин, согласившись, вышел. Четверть часа спустя он пригласил меня в одну из комнат своей гостиницы, где я увидел его в парике и с молотком; он сказал, что он и есть судья. Он записал и дал мне прочесть решение, и я должен был заплатить ему еще экю за то, что он писал. Я сказал ему, что если бы его дочь меня не уговорила, я бы не стал танцевать, и поэтому он должен заплатить мне луи за свою дочь. В результате я вынужден был посмеяться. Я отправился на следующий день, поздним утром.