Золотой торквес, стр. 88

Золотые ручонки подхватили огромное оружие, оставив привязанную к нему батарею на подушке, которую все еще держала Идона. Взявшись за рукоять обеими руками, Эйкен направил острие Меча вниз и вонзил его в землю, после чего повернулся к Тагдалу спиной.

Публика медленно выдохнула. Тану и фирвулаги словно окаменели под знаменами своих королей.

В этой тишине вперед шагнула темная фигура, тысячелетиями управляющая обоими племенами. Ее красно-черные одежды повторяли цвета неба, потому что рассвет был уже близок. Открывшееся всем взорам лицо было залито слезами.

— Да будет так, — прозвенел голос, подхваченный умом. — Да будет так, как я предвидела. Пусть герои сразятся Мечом и Копьем в последнем раунде Великой Битвы.

Четверо чемпионов тану, выступившие за Сиятельного в Поединке Героев, принесли Копье. Блейн закрепил на плече и бедре человека драгоценную перевязь, что поддерживала батарею. В прозрачном воздухе материализовался Ноданн и опустился рядом с Мечом. Он вытащил его из земли, в то время как Кугал, Имидол, Куллукет и Селадейр закрепили на нем перевязь.

Толпа отхлынула. Герои заскользили над поверхностью солончаков, которые приобрели теперь глухой красный оттенок близящегося рассвета. Сверкающие нимбы умственной энергии осенили исполинское розово-золотое видение и миниатюрную фигурку шута.

— Начинайте, — сказала Супруга Корабля.

Сверкнула двойная вспышка изумрудного пламени, и синхронное сотрясение заставило всех зрителей в торквесах спрятать за экраном свои чувства. Когда публика опомнилась, гром все еще катился над долиной. Соперники стояли нерушимо, психические барьеры и сверкающие доспехи остались неповрежденными.

Опять раздались два зеленых взрыва и чудовищный гром — но на сей раз эха не последовало. Гул стал отчетливей, земля дрогнула под ногами героев. Откуда ни возьмись, налетел ветер, добавив к рокоту свою более глубокую ноту. Черно-красное небо вдруг затуманилось вдоль всего горизонта.

Король Тагдал увидел волну и первым прокричал умственное предупреждение. Приложив каждый эрг своей метапсихической силы, он воздвиг стену.

«Ко мне! Все ко мне!»

Все кинулись к нему — фирвулаги, тану и люди в торквесах — массированным броском, еще невиданным за все время изгнания. Ноданн тоже бросил на подмогу свою психокинетическую мощь. И Луганн, и маленький народ поддержали сотворенный бастион короля, дабы помешать подступающему морю смыть их всех. Но темная вода прибывала, давила своим весом в миллионы тонн на обороняющиеся умы.

И наконец прорвалась.

— Я все еще король, — удовлетворенно сказал Тагдал. Волна захлестнула его. Утопая, он так и не выпустил руку королевы.

Первый приливной фронт на рассвете утратил высоту и распространился по Большой лагуне. Вторая волна смыла часть полуострова Авен и затопила внутренние земли, прежде чем стечь по скалам. Воды застигли оставшихся в городе, и большинство погибло, включая почти всех рамапитеков.

Амери хотела выбежать из комнаты в башне Гильдии, но вождь Бурке схватил ее и прижал к себе, а она отбивалась, кричала, пока не лишилась сил. Тогда подошел Бэзил и склонился рядом с ними перед страшным окном. Амери и суровый судья-индеец поняли, что бывший выпускник Оксфорда шепчет древнюю молитву:

— Elevaverunt flumina fluctus suos, a vocibus aguarum multarum. Mirabilis elationes maris. Mirabilis in altis Dominus note 31.

Все вместе они ждали Элизабет.

12

Как голосили их умы, пока не пробились к ней!

Да, они пробились к Элизабет даже сквозь огненный кокон. Оказалось, покинувшие Мюрию перед Битвой были первыми каплями дождя, предвещающими бурю; затем жители стали улетать целыми стаями. Настало временное затишье. Шторм поднялся снова, накрыв и ее. Развоплощенные умы спешили сквозь пространство и время. Но лишь немногие заворачивались в маленькие коконы и расплывались по водам, уходя своим собственным гибельным путем.

Но она не могла свободно плыть по умственной реке. Она все еще цеплялась за сушу. Во время последнего разграничительного катаклизма она почувствовала сотрясение даже в своем укрытии и поневоле приоткрыла умственную амбразуру. Слишком удивленная, чтобы скорбеть, она смотрела и слушала бурлящий поток.

Многие были ей знакомы. Вот девятый вал пронес мимо слишком хорошо знакомое лицо. Ум Бреды напоследок умоляюще коснулся ее, а потом Элизабет увидела, как нечто странное, но большое, яркое, любящее встретило подругу и препроводило в пределы невозможного света…

Элизабет проснулась.

Над ней склонилась сестра Амери; лицо ее осунулось, глаза глубоко запали — такое выражение бывает, когда уже нет слез.

— Я знаю, — сказала Элизабет.

Монахиня крепко стиснула ее руку.

— Здесь была… инопланетянка. Она знала, что это случится. Она нас вылечила. Привела сюда, к тебе. И велела передать, что ты теперь свободна и можешь сделать истинный выбор. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит.

Элизабет села на постели. Спустя минуту у нее появились силы встать и подойти к окну бункера, где стояли Бэзил и вождь Бурке, не в силах оторвать глаз от сцены, происходящей у подножия горы.

Было утро, но тяжело набухшие тучи придавали ему какой-то серый и скорбный вид. Серебристо-Белая равнина, оба палаточных городка, вся поверхность сверкающих соляных отложений, что когда-то отгораживали Мюрию от утесов и берегов лагуны, — все исчезло. На месте их плескалось море. Оно было темно-зеленого цвета, белые барашки волн бежали к далекому горизонту и, подгоняемые порывистым ветром, бились о маленький мыс, на котором находился дом Бреды. Теперь Мюрию уже не достать, однако разрушенные дома, и деревья, и медленно иссякающие лужи показывали, где промчался вал, уничтоживший большую часть столицы.

«Теперь ты свободна и можешь сделать истинный выбор.»

За дверью комнаты слышался шум. Мозг Элизабет вобрал в себя рой тревожных мыслей. Было трудно — да нет, просто невозможно, учитывая невыносимую эмоциональную нагрузку, — отличить тану от людей, людей от фирвулагов. Среди них не было рабов и господ, друзей и врагов, были только уцелевшие.

— Думаю, мы можем выйти, — сказал вождь Бурке.

Элизабет кивнула. Четверо отошли от окна и направились к двери. Бурке отодвинул засов.

«Теперь ты свободна и можешь сделать истинный выбор.»

Там стояли Дионкет, и Крейн, и другие целители. За ними — тысячи уцелевших. Элизабет мягко успокоила их, встретилась взглядом с обоими целителями.

— Дайте мне несколько минут. — Она показала на свой красный комбинезон. — Мне надо переодеться.

Сорванный с постамента стеклянный сосуд плыл по водам, а тела внутри сотрясались и бились друг о друга при каждом яростном ударе. Наконец Реторта выровнялась, будто бы найдя себе довольно устойчивый киль. Половина ее была скрыта под водой, и те из пленников, кто не лишился сознания, почувствовали, что плывут в какой-то странной лодке со стеклянным дном. Черно-серебряное декоративное покрытие Реторты вконец истрепалось. Лавки, столы, буфеты, посуда, кувшины с водой перемешались с телами приговоренных.

Раймо Хаккинен выплюнул соленую воду и вместе с ней зуб. Его придавило к передней стене, ближе к двери. В стыке между стеклянными панелями просачивалась вода.

— Идите ко мне, — прохрипел он, разрывая Зубами нижнюю рубаху.

Только одна женщина из пострадавших, одетая в доспехи, откликнулась. Они вместе разодрали на лоскуты ее нательный комбинезон; укрепляющие плексигласовые шарики оказались отличным материалом для законопачивания щелей.

— Теперь продержимся, — сказал, ухмыляясь, Раймо.

— Плывем… — Женщина, как завороженная, смотрела на бурую воду, на вертящиеся обломки, обступавшие их со всех четырех сторон. — Словно дикий аквариум — только там, снаружи, не рыбки. — Она отвернулась, и ее начало выворачивать наизнанку.