Вторжение, стр. 120

Когда они с агентом Расмуссеном достигли трибуны, сводный оркестр военно-морского флота уже гремел вовсю. Нелл внутренне собралась, глубоко вздохнула и лучезарно улыбнулась мужу. В его ответной улыбке чувствовалось облегчение. Ребенок поправится.

Она смутно сознавала, что рядом люди — вице-президент с женой, лидер сенатского большинства Бенджамин Скроуп, спикер палаты представителей Элия Скрэггс Бенсон, глава партии Джейсон Кессиди, а рядом с ним старый друг и помощник Киран О'Коннор с дочерью Шэннон и зятем — конгрессменом Трамбле. Глаза Шэннон Трамбле полны тревоги. Неужели она слышала о болезни маленькой Аманды? Нелл Баумгартнер послала и ей обезоруживающую улыбку. Но в следующую же секунду забыла о Шэннон, поскольку ей вложили в руки Библию, которую она будет держать, пока президент произносит слова присяги.

Главный судья Верховного суда торжественно выступил вперед. Президент положил левую руку на книгу, открытую на псалме номер восемь (этот самый псалом он читал много лет назад, когда впервые ступил на Луну), а правую поднял.

— Клянусь ревностно исполнять свой долг президента и по мере сил охранять и оберегать Конституцию Соединенных Штатов.

Заиграл оркестр, и президент направился к трибуне, откуда произнесет инаугурационную речь. У нее оставались какие-то секунды, а она все еще сомневалась: сказать ему или нет? Внутренний голос как будто нашептывал ей: промолчи, оставь все как есть… Но она знала, о чем собирается говорить Ллойд и не могла допустить, чтобы он произнес заготовленный текст, пребывая в неведении.

Послышались заключительные такты марша. Она быстро подошла к нему, тронула за руку. Он оглянулся.

— С маленькой Амандой все в порядке, — прошептала она. — Неврологи в клинике Джона Хопкинса установили, что у нее нет никакой эпилепсии. Наша внучка, Ллойд, будет оперантом-метапсихологом. Слишком резкий выход из латентности и вызвал судороги.

— Они уверены? — только и вымолвил президент.

Нелл молча кивнула и отошла в сторону.

Музыка смолкла. Все глаза устремились на президента. Он вдвое сложил листки, зажатые в руке, и сунул их в нагрудный карман.

— Друзья мои! — начал он. — Составленная мною инаугурационная речь потеряла всякий смысл… Позвольте поделиться с вами невероятной новостью, которую только что привезла мне моя жена Нелл…

Он помедлил, провел рукой по лбу, публика удивленно зароптала. Но президент резко выпрямился и говорил уже без остановки в течение десяти минут. По завершении его речи в Ротонде мгновение царила тишина, затем раздались неловкие аплодисменты, перешептывание и все заглушили трубные звуки сводного военно-морского оркестра.

Ну что, папа? — спросила Шэннон.

Все зависит от Джерри, будь он проклят, если подведет нас.

17

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

Канун Дня Всех Святых, 2007 год

Передо мною фото, освежающее память о той дате. Три маленьких чертенка, мои внучатые племянники Филип, Морис и Северен — возраст соответственно десять, восемь и четыре, — на нечетком снимке, сделанном их нянькой, великомученицей Айешей.

Благодаря откровениям Призрака я в то время уже знал, что всем троим суждено стать магнатами — основателями Консилиума, а благодаря его состраданию еще не знал, что один из них погибнет, сражаясь за вывод человеческой расы из Галактического Содружества, в Метапсихическом Мятеже 2083 года… Но это уже другая история, она пока подождет. Сейчас я пишу о событиях, приведших к Вторжению, и о своей роли пешки в его осуществлении…

Весь день моя книжная лавка подвергалась осаде полтергейстов, поскольку Хановер уже кишмя кишел потомками оперантов. Каждый канун Дня Всех Святых, по старой американской традиции, местных торговцев одолевали ряженые детишки, выпрашивающие подачку, лишь откупившись от них, бедняга избавлялся от страшных козней. Во времена моей молодости шантаж был довольно безобидным: намыленные окна, опрокинутые мусорные корзины, снятые с петель садовые калитки, гирлянды из туалетной бумаги на кустах, дорожки и крылечки, засыпанные светлячками и тухлыми яйцами… А в новый Век Разума канун праздника стал единственным днем в году, когда оперантные юнцы могли более или менее безнаказанно творить свои умственные фокусы. Сбросив узду родительского принуждения, напялив на себя что попало, сорванцы пускались во все тяжкие. В силу неписаного закона бесовские проделки лимитировались возрастным цензом — до двенадцати лет, и никакая собственность не подлежала разрушению или приведению в негодный для дальнейшего употребления вид. В остальном никаких ограничений.

Как я уже упомянул, мою лавку и в тот злополучный день не миновала горькая чаша сия. Книги прыгали на полках и валились на пол, витрины с образцами товара превращались неизвестно во что, в уголке юного читателя плясали стулья и столики, сворачивались ковры, извиваясь змеями на полу. Мой огромный кот Марсель с затравленным видом удалился в складские помещения, поскольку видеть не мог, как пища в его мисочке вертелась колесом, а из шерсти сыпались искры. У меня для задабривания краснокожих гангстеров было заготовлено блюдо со сникерсами, но зачастую, добрые детки, поблагодарив за угощение, уже на выходе откидывали еще какое-нибудь пакостное коленце.

Другое неписаное правило — издевательства должны были закончиться к 22. 00. В будни я, как правило, закрывал книжную лавку раньше, но лишь безумец мог оставить помещение без присмотра в канун Дня Всех Святых. Помню, в тот год, перед десятью вечера я даже удивился, отчего сыновья Дени до сих пор не заглянули ко мне, но потом решил, что они, видно, приберегли меня на десерт, измыслив для старого дядюшки что-нибудь воистину ужасное.

И в самом деле вскоре мои рецепторы напружинились. Я поднял глаза от каталога, и передо мной в окне замелькали рога, перемазанные киноварью рожицы и черные лохмотья злоумышленников.

Дверь отворилась сама собой, угрожающе звякнул колокольчик, и три телепатических голоса пропели:

Видишь, смерть с косой идет?

Вот настал и твой черед!

В белый саван завернут

И под землю упекут!

Приглушенное хихиканье все же прорвалось из ума четырехлетнего Севви. Хор смолк, и я увидел, как в дверь проникает вереница маленьких, белых, скользких существ — они передвигаются, пищат, расползаясь по всей лавке. И естественно, тут же последовало музыкальное сопровождение:

Выползают червячки!

Выползают червячки!

Заползают под очки

И играют в дурачки.

Под землей теперь твой дом,

Обрастешь зеленым мхом,

Пропитаешься дерьмом

И не жалуйся потом!

Три бесенка, пасущих свое мерзкое стадо, с криками и смехом ворвались внутрь.

— Кошелек или жизнь, дядя Роги!

Книги вновь начали танцевать фанданго. Ящик старого кассового аппарата со звоном выскочил; купюры и мелочь разлетелись фонтаном и засыпали извивавшихся на полу червячков.

— Прекратите! — взвыл я.

— Обещаешь научить нас ругаться по-французски?

— Jamais! note 130

Выползают червячки!

Выползают червячки!

— Ну ладно, — зловещим шепотом произнес я и полез в карман брюк. — Есть только один выход из положения. Берегитесь! Берегитесь, разбойники! Сила Большого Карбункула обрушится на вас!

Я вытащил ключи за цепочку, мраморно-красный шарик в металлической оплетке зазвенел у меня в руках. Используя старый психокреативный трюк, всегда восхищавший детишек, я сделал так, чтобы брелок засверкал. Одновременно обхватил три маленьких умишка силой своего взрослого принуждения и с помощью психокинеза парализовал двигательные центры ползущих червяков.

Мальчишки завизжали, высунули языки, выпучили глазенки посреди размалеванных лиц и один за другим попадали на пол, держась на безопасном расстоянии от денег, перемешанных с непонятными белыми тварями.

Я размахивал над ними Большим Карбункулом, словно coup de grвce note 131, потом засмеялся и отставил принуждение. Племянники весело запрыгали, а я велел им обождать, пока заряжу видеокамеру. Они встали в позу, состроили рожицы, и я их запечатлел.