Узурпатор, стр. 61
— Одно дело, Джефф, отвратить воздушные массы, другое — собрать их и повернуть против планетарных ветров, что дуют в это время года. В нашем распоряжении всего сорок два ума, из них шесть или семь в творчестве и психокинезе — полные нули… Адская работенка, доложу вам.
— Да еще учтите, они без борьбы не сдадутся, — напомнил Диармид Кеог.
Дейдра спроецировала в уме разрушительный шквал, который беглецы породили, едва заметив погоню, а Диармид прибавил:
— Видите, наш сыночек Нейл руководил потоплением любимых родителей, а под его началом так дружно трудились Фил Овертон и Хаген, как будто они уже посвящены в Единство. Да, в том, что детки окажут сопротивление, сомневаться не приходится.
— У них ружья… — дрожащим голосом вставил Ван Вик.
— Не будь идиотом, Джерри, — оборвала Патриция. — Ведь с нами теперь Марк. С его принудительной силой все эти ружья для нас не более опасны, чем рогатки.
— Они ни перед чем не остановятся, — упорствовал Ван Вик.
— Вот именно, — тихо проронила Корделия, — самой жизни не пожалеют.
Марк вернулся к созерцанию своих прежних образов.
— Надо попытаться спасти детей. И выиграть время для выработки нового плана… Что мы имеем?.. Клу, Элаби и Оуэн в Европе, Фелиция пока отсутствует, Эйкеном Драмом можно манипулировать. Я должен подумать, изучить ситуацию со всех сторон.
— Ты двадцать семь лет думал, — упрекнул его Ван Вик.
Но мысли Марка были уже далеко.
— Крамер прав: не обязательно возвращать детей назад, главное — не пустить их в Европу. Это вполне нам по силам. Высадим их в Африке и найдем способ взорвать оборудование, так, чтобы никто не пострадал. Прежде всего надо нейтрализовать их угрозу, а потом уж искать собственные решения. — Он оторвался от своих размышлений, и каждый ум ощутил его принудительно-гипнотическое прикосновение. — Звездный поиск! Он мог бы стать нашим спасением, если бы оказался удачным… Моя мечта… и мое поражение загнали нас сюда, в плиоцен, однако мы верили, что еще не поздно начать все сначала. Но и здесь звезды не улыбнулись мне, поэтому дети разуверились в моей мечте и заимели свою. Они сделали свой выбор, и от этого так просто не отмахнешься. Двадцать дней, пока мотался от звезды к звезде, я обдумывал возможные последствия их поступка, и до сего момента они не выходят у меня из головы. Окончательное решение я оставляю за собой. Но все-таки давайте проголосуем.
— Убить! — выпалила Корделия Варшава.
— Самый надежный вариант, — согласилась Патриция Кастелайн.
Наступило минутное колебание, но из всех присутствующих лишь Геррит Ван Вик присоединился к двум женщинам, выступавшим за смертный приговор. Прочие предпочли помилование, хотя и сопряженное с некоторым риском.
Марк изложил им свой новый замысел — как, обеспечив собственную безопасность, пойти навстречу желаниям детей. Однако в случае провала под угрозой оказывалась не только жизнь мятежников, но и жизнь ни о чем не подозревающих обитателей Многоцветной Земли.
— Таков в общих чертах мой план, — заключил Марк Ремилард. — Кто за?
Бывшие члены галактического Консилиума единогласно одобрили предложение и тем самым вновь утвердили его своим лидером.
— Хорошо. Нынче же ночью свяжусь с Оуэном. А завтра начнем реконструкцию поискового оборудования и сборку нового агрегата. Да, пусть посидят в Африке: мы покамест не готовы к встрече с ними. Думаю, в конце августа, если ничего не случится, можно будет отплыть в Европу.
3
Угрюмая фея в белой кожаной юбке нетерпеливо расхаживала по балкону Черной Скалы; глаза лесной лани, словно два прожектора, ощупывали склон.
— Здесь ты в полной безопасности.
Элизабет стояла в дверном проеме, одетая в старый хлопчатобумажный комбинезон красного цвета, который запомнился Фелиции еще на постоялом дворе, и теперь она воспринимала его как давнего друга, как связующую нить с прошлым. Уже две недели ворон ежедневно прилетал в маленькое шале, садился на край балкона и превращался в испуганную девчонку. Но, несмотря на огромную силу убеждения, которой обладала Элизабет, несмотря на то, что во время долгих разговоров с ней Фелиция отдыхала душой, она упорно отказывалась остаться. Сегодня их беседа затянулась на два часа.
— Прошлой ночью мне опять являлись кошмары.
— Бедная ты моя!
— Еще немного — и я не выдержу, закричу в голос. Если это случится, я умру, захлебнусь в золоте и в дерьме.
— Да, — согласилась Элизабет, — если не будешь лечиться.
Взгляд Фелиции стал совсем безумным; хищные стальные когти потянулись к мозгу Элизабет, но та недаром была Великим Магистром коррекции — успела поставить непроницаемый барьер, и когти лишь беспомощно поскребли зеркально-гладкую поверхность.
— Я… я нечаянно, — оправдывалась Фелиция.
— Нет, нарочно, — с грустью возразила Элизабет. — Ты готова убить каждого, кто угрожает тебе своей любовью.
— Нет!
— Да. У тебя в голове короткое замыкание. Хочешь, покажу тебе разницу между твоим мозгом и тем, который можно считать нормальным?
— Покажи.
Образы ужасающей сложности громоздились под сводом черепа, но корректор снабдила их пояснениями, доступными даже необученному ребенку. Минут пятнадцать Фелиция рассматривала обе проекции, прячась за своим экраном. Потом приоткрылась щелочка, и в ней засветилось робкое, стыдливое любопытство.
— Это что… мой мозг?
— Максимальное приближение, какого я смогла достичь извне.
— А другой… чей он?
— Сестры Амери.
Девушка содрогнулась. Соскочила с парапета и подошла вплотную к Элизабет — маленькая, бледная, такая одинокая и беззащитная.
— Я чудовище. Я не человек, правда?
— Временами — да. В основном твои поступки неосознанны, хотя после того, что ты устроила на Гибралтаре, твое сознание тоже затронуто… Но тебя можно вылечить, дитя мое. Пока можно.
— Почему «пока»?
— Потому что для терапии необходимо добровольное согласие, а ты скоро перестанешь осознавать эту необходимость. Применить к тебе насилие я не могу: мне с тобой не справиться. Даже если ты подчинишься добровольно, я все равно очень рискую. Пока ты не пришла ко мне, я и не понимала, насколько это опасно — тебя лечить.
— Боишься, как бы я тебя не убила ненароком?
— Не без того.
— Значит, ты рискуешь жизнью и все равно хочешь мне помочь?
— Да.
Фелиция вздернула чуть заостренный подбородок. В темных глазах блеснули непролитые слезы.
— Зачем? Чтобы спасти от меня мир?
— Отчасти, — призналась Элизабет. — Но также для того, чтобы спасти тебя.
Фелиция отвела взгляд; на губах заиграла странная усмешка.
— Ты ничуть не лучше Амери. Все вы гоняетесь за моей душой. Ты ведь тоже католичка, верно?
— Да.
— И что в этом проку — тут, в плиоцене?
— В общем, немного. Но основные моральные устои остаются, и я должна им следовать.
Девушка засмеялась:
— Даже когда сомнения одолевают?
— Особенно тогда, — ответила Элизабет. — Ты очень проницательна, Фелиция. — Она вынулась в комнату, села на один из двух стульев перед окном. — Проходи, садись.
Фелиция заколебалась. Целительница почти физически ощутила вихрь противоречивых чувств, охвативших девушку: темный ужас, борющийся против искренней жажды любви и участия, чистота, отчаянно сопротивляющаяся, но почти раздавленная бременем извращений и вины.
Элизабет не сводила глаз с вырисовывающихся в окне округлых очертаний Черной Скалы и Провансальского озера, стараясь не смотреть на ворона, который все еще не решался влететь. Робкий, любопытный, горящий последней надеждой лучик все пытался проникнуть сквозь заслон корректора.
Элизабет закрыла лицо руками и стала молиться. Затем решительно убрала барьер.
— Загляни мне в мозг, если хочешь. Только будь осторожна, Фелиция. Ты увидишь, я не солгала, я только хочу помочь тебе.
Не в силах противостоять соблазну, лучик скользнул внутрь, невольно отбрасывая тень направившей его личности. О Боже, проклятые родители, сотворить такое со своим ребенком! Неужели их подлость сделала ее неспособной откликнуться на всякое материнское чувство?