Узурпатор, стр. 36
«Кричи, — уговаривает он ее. — Проклинай меня, это станет твоим избавлением». Но она не произносит ни звука, закрывает глаза, чтобы не видеть его, и ум, чтобы не знать, что будет дальше, — теплые, нежные струйки на щеках.
«Тебе нравится. Ты получаешь удовольствие, потому что в этом твоя суть, из этого тебя сотворили…»
«Хватит, не хватит. Пусть я умру, лишь бы не видеть, не чувствовать.
— Агония разума. Очищающая боль сжигает мозг, яростно струится по его каналам. — Хватит. Не хватит…»
«Ну давай, кричи, — принуждает он. — Крикни хоть раз, напоследок».
Но она не кричит, и колесо, пройдя полный оборот, снова окунает ее в зловонный чан. Душа съежилась, укрылась в крохотном святилище, не заметное за раздражающими противоречиями наслаждения-боли, унижения-экстаза, любви-ненависти. Он разрушает, созидает ее. Сводит с ума и невольно высвобождает ее сверхчеловеческие метафункции. Убивает, совершая с нею акт любви.
«Хватит. Не хватит. О возлюбленный мучитель!»
Ворон едва барахтается в лучах кровавого солнца. Его диск вращается, стряхивает с нее вонючие капли, изъязвившие тело, потом один луч вытягивается, как ракета или огненный вихрь, и снова хочет пронзить ее лоно.
«Нет, не выйдет, — говорит она солнцу. — В боли уже нет наслаждения. И никогда не будет, пока я не сотру тебя с лица земли, о любимый!»
Саблезубые хищники насытились и уселись на солнышке, облизывая морды и лапы. Это были великолепные создания, мраморно-пятнистые, с темными полосами на голове и хвосте. Самец подошел к издыхающей вороне, но птица источала жуткую вонь и страдание, поэтому он лишь презрительно ткнул ее лапой, затем повернулся к своей спутнице и позвал ее в чащу отдохнуть после сытного обеда.
Ворон очнулся от забытья и окликнул:
«Куллукет».
«Фелиция».
«Это ты, любимый?»
«Это я, Элизабет. Бедная моя девочка. Дай я помогу тебе».
«Поможешь?.. Хватит?..»
«Я прерву твои кошмары».
«Прервешь? Прервешь боль-наслаждение?»
«Наслаждения уже нет. Оно уже ушло. Осталась только боль. Больное сознание, исполненное муки, раскаяния. Я помогу».
«Ты? Только он может мне помочь. Если умрет».
«Неправда. Я сумею тебе помочь. Навсегда смою грязь. Ты станешь ясной и чистой, как новорожденная».
«Меня больше нет. Презренная, отверженная, изгаженная тварь — вот что я такое».
«Ошибаешься. Тебя можно исцелить. Иди ко мне».
«К тебе? А как же они? Ведь они идут сюда, чтобы воздать мне должное и последовать за мною. Чтобы утолить жажду моего сердца. А ты хочешь заманить меня к себе? Ты дурадурадура…»
«Они лгут, Фелиция. Они не смогут дать тебе то, чего ты жаждешь. Они только используют тебя в своих целях».
«Не верю, они приведут ко мне моего возлюбленного, вернут мне радость!»
«Нет. Это ложь!»
«Они не могут лгать, они — ангелы тьмы».
«Они — люди. Активные операторы».
«Не дьяволы?»
«Люди. Лживые люди. Слушай меня, Фелиция. Ты ведь знаешь, я была в Галактическом Содружестве одной из лучших целительниц. Я вылечу тебя, если ты придешь ко мне по своей воле. И не потребую ничего взамен. Не посягну на твою свободу. У меня в мозгу блокировано супер-эго, поэтому я никогда не причиню зла живому существу. Я только хочу видеть тебя свободной, счастливой, в здравом рассудке. Другие ничего подобного не сделают».
«А вдруг сделают?»
«Спроси их».
«Спрошу! Я выясню, правду ли они сказали, что приведут ко мне Куллукета».
«Испытай их».
«Да. Хорошо. Элизабет! Ты в самом деле можешь стереть мои кошмары! Знаешь, это не та боль».
«Знаю. Она — часть твоего недуга. Порой ты воспринимаешь боль как наслаждение. У тебя есть нарушения мозговой деятельности. Еще с детства. Но это можно поправить, если ты откроешься и добровольно впустишь меня. Согласна?»
«Не знаю. Хватит боли? Не хватит! КУЛЛУКЕТ! КУЛЛУКЕТ! КУЛЛУКЕТ!»
С хриплым карканьем ворон взмыл в воздух. Внизу в густой чаще дремали саблезубые хищники, а стадо газелей продолжало беззаботно щипать траву на равнине Испании.
3
Во дворе крепостного замка Афалии разворачивалось учебное сражение. Двум первым пришельцам, стоявшим на смотровой площадке, все было хорошо видно, однако, увлеченные спором, они даже не глядели на дерущихся.
— Принципы! Принципы! — ворчал Алутейн Властелин Ремесел. — Спроси у голодных, они скажут, куда тебе засунуть свои принципы! Знаешь, Село, по-моему, ты после потопа малость сбрендил.
— Прикажешь заложить башку первобытным торгашам, да? — ярился отважный Селадейр. — Вот против чего предостерегал нас Ноданн! Против бездушной технократии Содружества!
— Ишь ты, как выражается! Почему бы тебе не приложить свой высоколобый идеализм в какой-нибудь менее важной сфере, чем местное хозяйство? У меня в амбарах муки осталось всего на две недели. Ох, Тана, велика милость твоя, все города в округе кормились от этой мельницы. Что мы будем жрать — гнилые коренья?
— А почему бы и нет?! — рявкнул лорд Афалии. — По крайней мере здоровая пища, не то что пирожные, да рогалики, да пироги, которыми ты набиваешь свою утробу! Погляди на себя, Ал! Вон брюхо-то какое отрастил. Аккурат для городского головы! А ежели враг нападет на твой Каламоск и тебе придется держать оборону, что тогда? Ведь ты в свои изумрудные доспехи не влезешь, помяни мое слово! Пора тебе садиться на диету, мой дорогой.
— Ну спасибо, удружил! — язвительно откликнулся Властелин Ремесел, и его серебристые усы от гнева стали торчком. — Я-то думал, тебе моя помощь понадобилась, а ты мне лекцию читаешь о здоровой пище! Брюхо мое, видите ли, ему не по нраву! Что ж, век живи, век учись. Хрен с тобой, налаживай сам свою чертову мельницу! — Он круто повернулся и зашагал к лестнице.
— Ал, вернись! — Эти слова нелегко дались лорду Афалии, но он понимал: положение его отчаянное. — Ты прав, я — сапожник. Ну, хотел отсоединить мельничных роботов. Вернуться к ручному управлению, чтобы не зависеть во всем от первобытных.
Властелин Ремесел остановился у лестницы, поджидая Селадейра.
— Ну да, ты привык на Дуате иметь дело только с водяными мельницами: Дальше самых примитивных механизмов твой примитивный ум не простирается.
— Эта хреновина… знаешь, у нее сорок три способа помола! Она выдает все — от тончайшей муки до кормовых отрубей. Разобрать мельницу и присобачить ручку — плевое дело, но я совсем забыл о приборе для химического анализа продуктов и контроля качества. Если его отключить, то получается плохо помолотая мука такого вкуса и цвета, что пекари просто рыдают. А если и приправы добавлять вручную — выходит гремучая смесь с запахом бензина, бромистого калия, и только Тана знает, чего еще.
— Да, Село, эта штучка заковыристая, даже для меня. А где инженер, который раньше контролировал автоматику?
— Йоргенсен? Утонул вместе со всем персоналом. Они были заядлые болельщики. А парень, заменивший его, оказался наглым ублюдком. Он попытался давить на меня! На меня! Я от него мокрого места не оставил.
— Вот молодец!
— Не мог же я подрывать свой авторитет! — Селадейр так распалился, что в волосах запрыгали статические искры. — Проклятый Мукерджи думал загнать меня в угол! Сказал, что будет работать, только если я предоставлю ему все привилегии носителя золотого торквеса. И эту коварную тактику мгновенно усвоили другие механики. До них, вишь ты, уже дошло, что Эйкен Драм посулил золотые торквесы каждому, кто с ними совместим, и все гражданские права несовместимым. Я велел Бодуругалу и его корректорам прощупать всех золотых и голошеих в Афалии, с тем чтобы выявить предателей.
— Я тоже предатель, Село. — На лице Властелина Ремесел появилась сардоническая усмешка. — Низложенный рыцарь Высокого Стола, уклонившийся от заклания!
— Брось, Ал! Ты добровольно предпочел смерть ссылке, а не умер, потому что обстоятельства изменились. Что до меня — ты все еще Главный Творец. И к дьяволу хитрожопых первобытных Эйкена Драма!