Осторожно, сказка!, стр. 11

Многое может стерпеть стреляный воробей, но преодолеть соблазн полакомиться вкусными маслянистыми зернышками не в его силах. И Петька призывно зачирикал, сзывая на пир своих приятелей. Серая стайка рассыпалась в траве у ног толстухи. А та ничего, та даже сыпанула им полную горсть — лакомьтесь, мол, мне не жалко. Вот это был пир так пир!

Тетка встала, лениво потянулась и не спеша побрела прочь, волоча за собой большую хозяйственную сумку.

С угощением было покончено незамедлительно. Не обошлось, разумеется, и без небольшой потасовки. А когда все отношения были выяснены, Петька вспомнил о телеграмме.

Вот и кочка — та самая. Редкая травка шелестит под ветром. Из нее проглядывает голубой глазок цветка. Над цветком вьется золотистый шмель. И все! И никакой телеграммы. Будто ее здесь никогда и не было.

Заметались в отчаянности обворованные разини. Все обыскали кругом, под каждый листок заглянули. Нет как нет! Вот тебе и вкусные семечки! Вот тебе и добрая тетя! Провели их, как желторотых птенцов.

Тетки нигде не видно — как в воду канула. Собрали воробьишки военный совет. Шум, гам на всю округу — а толку никакого. Наконец порешили искать Лену и Ванечку, а там видно будет.

Воробьишки — народ веселый, общительный. Им подавай просторные дворы, побольше солнца. И чтобы люди неподалеку были. Привыкли птицы к своим бескрылым соседям. Жить без них не могут, хоть и держатся на определенной дистанции.

А тут лес, да какой — темный, сумрачный, насупленный. Сжался Петька в комочек, метнулся в чащобу, а за ним один по одному и его верные соратники.

Нашли они и Лену и коварную толстуху. А какая от того польза? Что они могут, малые птахи? Были бы на их месте орлы или хоть ястребы, досталось бы тогда обманщице на орехи за ее семечки.

Хорошо, что вовремя подоспела Добрая Весть.

Толстуха с сумкой перед ней провинившейся школьницей — глазки вниз, теребит кончик платка:

— Невиноватая я… Нашла на кочке… Вот она, твоя телеграмма. Возьми, пожалуйста! В граве валялась. Подняла я просто так — из любопытства. А сама знаешь: не может весточка оставаться доброй, если она попала в мои руки. А я что? Я ничего. Весть я — и все тут.

— Нет! — девушка сурово свела тонкие брови. — Ты не только Весть. Ты сила. Страшная сила. Ты убить можешь. Я тебя ненавижу. Уходи!

Развела руками Тетушка Дурные Вести:

— Что делать? Насильно мил не будешь. А прогнать меня, дорогуша, не в твоей власти. Потому-то я и здесь, что нужна. Вот ей, Леночке-бедняжке, нужна. Пошлет она меня сейчас к папеньке и маменьке. А как же! Ванечка в беду по пал. Сообщить надо. Непременно надо.

Смотрит тревожно на Лену Добрая Весть, а вмешаться не может. Как решит девочка, так тому и быть.

— Нет! — твердо говорит Лена. — Обойдемся без твоих услуг, Дурная Весть. Мало ли что в жизни случается? Сами во всем разберемся. Так ты и знай!

— Молодец! — не удержалась Добрая Весть.

— Не очень-то гордись, — скривилась Тетушка Дурны Вести, уходя. — Авось погибать будешь, закричишь, — мама! Однако поздно будет.

Вручила Добрая Весть, как и положено, Лене настоящую телеграмму.

— «Все хорошо, — прочитала Лена. — Будьте умниками тчк Скоро увидимся тчк Целуем мама папа», — и… заплакала.

Но Добрую Весть это нисколько не огорчило. Разве плохо, когда люди плачут от радости?

— А теперь вставай! — скомандовала Добрая Весть. — Хватит понапрасну валяться!

— Не могу, — жалобно протянула Лена.

— Можешь! Не имеешь никакого права не мочь! Зря, что ли, мы для тебя старались? — и она подмигнула смиренно сидящим вокруг воробьишкам. Те конфузливо чирикнули и наклонили головенки.

— И еще я так думаю, — синие глаза Доброй Вести лукаво блеснули. — Ванечкино злое слово наверняка сейчас не такое уж прочное. Ну — давай руку! Вот так! Молодец!

Встала! Назло всем Кикиморам и Дурным Вестям встала Ленка! Стоит — и ничего! И даже руки немножко развести может. И шагнуть… Вот смотрите — пожалуйста! Коротенький, правда, шажок — но ведь это только начало. Теперь она во что бы то ни стало разыщет Ванечку!

— Смелее, Лена, смелее! — подбадривает ее Добрая Весть. — А мне тоже пора в дорогу, — помолчала, прислушалась. — Если б ты могла слышать! Сколько голосов! И все зовут меня, торопят… Я вечно в дороге, Лена. Но это ничего. Я привыкла. Это очень хорошо, что людям никак не обойтись без Доброй Вести. Правда, я сама ничего не могу… Вот и для тебя — всего только одна маленькая телеграмма. Если бы я была феей!..

— Не говори так! — Лена прижалась щекой к плечу девушки. — Добрая Весть как глоточек счастья. Спасибо тебе, Наденька-Радость! Я должна идти — и я иду. Но мы еще встретимся. Мы скоро встретимся. Ты сразу приходи, как услышишь мой голос. Хорошо?

— Я приду. Я обязательно приду к вам, — и Добрая Весть коснулась растрепанной девчоночьей головы своей легкой ладонью. — Добрый путь тебе, девочка! И пожалуйста, будь осторожна. Не доверяйся Кикиморе… Не доверяйся, Лена!

Поправила на плече ремень от сумки, махнула рукой на прощанье — и как будто ее не бывало.

Глава двенадцатая, в которой происходит ужасный переполох и при этом выясняется, что Кикимора Никодимовна не любит кошек

С Ванечкой, как ты помнишь, мы расстались в тот критический момент, когда он решал, кем же ему все-таки стать в жизни. За девять прожитых лет мальчишке впервые пришлось основательно призадуматься. Но сколько он ни ломал голову, ничего подходящего не придумывалось. Выходило — или становись злодейской личностью, или оставайся с ушами.

— Ты что? Заснул? — толкает его под бок Злючка-Гадючка. — Слышишь, у нас опять концерт самодеятельности.

От Кикимор иного домишка доносится разноголосый шум и гам. Ванечка прислушался. Точно! Его знакомые уродцы надрываются. А вот и сам домишко выглянул из бурьяна. На крыльце сбились в кучку, жмутся к двери Братцы-Упрямцы и Сестрицы-Капризицы. Упрямцы басовито гудят на одной ноте. Капризицы взвизгивают, как поросята, когда тех дергают за хвост.

Ванечка даже позавидовал, как это ловко у них выходит. Он бы не смог. Удивительно одно, почему старуха терпит такой тарарам? Выскочила б да поддала им жару.

А Кикимора Никодимовна ничего не видит и не слышит, кроме происходящего на экране. Тот, кто является истинным болельщиком, поймет и не осудит старушку: шли последние минуты матча…

Завидев Ванечку и Злючку-Гадючку, вся веселая семейка кинулась к ним. Тянут Злючку за подол, сами пальцем то в Ванечку тычут, то на крышу показывают. На крыше, возле телевизионной антенны, в небрежной гордой позе возлежит тигроподобное существо. Сахарной белизной отливает щегольская манишка, изумрудно светятся круглые глаза. Взирает свысока на суматоху Его Кошачье Благородие.

— Серафим! — ахнул Ванечка.

Ну, конечно же, Серафим! Кто же еще может быть? И мальчишка закричал радостно:

— Симка! Симка! Кис-кис-кис!

Серафим повел ушами, вытянул шею и беззвучно раскрыл пасть. Влажно блеснули острые зубы.

Вся ватага завизжала так, что у Ванечки чуть не лопнули барабанные перепонки. Откуда-то выскочила Ябедка, забила кулачками по двери:

— Тетенька!

— С ума сош-шла… — зашипела на нее Злючка-Гадючка. — Старуха за «Спартак» болеет. Сами управимся.

Не успел Ванечка одуматься, глядь, на крыше против Серафима — зеленая змея. Свернулась пружиной, готова метнуться в смертельном броске. Закрыл Ванечка глаза. Все пропало. Погиб Серафимка. Добрый, славный, мудрый Серафимка!

— Попомни, Ванечка! Это тебе зачтется! — Злючка-Гадючка стоит на крыльце, отряхивает помятое платье. Глаза не желтые — белые от ярости. На щеке кровь — след Серафимовых когтей.