Джек Бестелесный, стр. 79

— И почему бы нам не заварить чайку покрепче?

— Я припасла кое-что получше. Посмотри в углу кабинки.

Заинтригованный, я пошел посмотреть. И увидел в ведерке с полурастаявшим снегом бутылку «Дом Периньон», которая числилась среди предметов первой необходимости, которые она собрала вначале. С одобрительным смешком я откупорил бутылку и разлил шампанское по чайным чашкам. Хохоча как гиены, мы выпили за появление Джека на свет и за быстрое окончание наших невзгод.

— Боюсь, моя веревочная сетка сильно запачкалась, — сказала Тереза.

— Подумаешь! Сегодня накрою ее плассом, а завтра сплету новую, если не сумею отмыть эту.

Тереза кивнула. Ее лицо сияло. Она меньше всего походила на стереотип истомленной роженицы. Я сказал:

— Мне как-то не думалось, что ты будешь… в такой хорошей форме… ну, после.

— Одни женщины чувствуют себя неплохо, другие выматываются. У меня такое ощущение, будто я вскарабкалась на гору и свалилась с вершины. Но завтра я приду в себя. И приготовлю тебе завтрак.

— Господи Боже ты мой! И все уже позади?

Она засмеялась.

— Ну, кровь еще будет идти. Но я приготовила тампоны. Если я не подхватила никакой инфекции, я еще до конца недели совсем оправлюсь. Но ближайшие шесть-семь дней я намерена полентяйничать — есть, спать и кормить Джека. Тебе, мой дорогой, придется поработать, ухаживая за мной с утра до ночи. Но завтрак утром я приготовлю: у тебя вид куда хуже моего.

— Я себя чувствую так, словно сам рожал. У меня до сих пор руки трясутся. — Я протянул к ней дрожащую пятерню. Мы сидели рядышком. Она на моей постели, а я в кресле, которое придвинул к нарам. — А я буду его крестным отцом?

— Тебе придется окрестить его.

— Что-о?!

— Завтра. Обстоятельства настолько необычны, что это оправданно. И таково мое желание.

Я укрылся за чашкой с шампанским.

— Как скажешь.

Некоторое время мы сидели и мирно молчали. Пощелкивал остывающий дымоход, Великий Белый Холод пробирался сквозь щели между половицами и пощипывал мне ноги сквозь шерстяные носки. Где-то раздался взрыв.

— Деревья опять постреливают, — заметил я. — Опять будет люто холодная ночь. Навещу-ка я нужничок перед сном и принесу еще дровишек — Я взглянул на свой наручный хронометр, который снимал, когда мыл руки. — Уже почти полночь.

— Мы хорошо поработали! — Она допила шампанское.

— Что так, то так.

Я забрал ее чашку, и она улеглась, готовясь уснуть. Младенчик рядом с ней ни разу не пискнул, ни вслух, ни телепатически, с того момента, когда она кончила его обтирать. Но теперь, когда все треволнения остались позади, я осознал непривычные вибрации в атмосфере хижины — причудливые, изумительные и совсем не похожие ни на одну человеческую ауру, какие я только знал. Я заключил, что их проецирует Джек.

Я посмотрел на крохотное личико, теперь розовое и симпатичное. Может, он вырастет в величайшее сознание, когда-либо существовавшее на Земле. Я сказал ему: «Que le bon dieu t'benisse, Ti-Jean!» note 53

Потом, чувствуя, как ноет все мое тело, я натянул сапоги и верхнюю одежду — слой за слоем и закутал лицо до носа шарфом, а потом надвинул на лоб капюшон парки. В такой холодище и минуты не пройдет, как обморозишь физиономию.

— Я быстро, — сказал я Терезе и вышел.

Небо полыхало северным сиянием, и каждая ветка, каждый прутик искрились иголками инея. Хрустальный пейзаж купался в бледном радужном свете. У меня даже дыхание перехватило от этакой красотищи.

«Благодарю тебя, — сказал я. — От всего сердца благодарю. А теперь пусть они живут. Пусть все обернется к лучшему!»

И, хрустя снегом, зашагал в горящую холодным пламенем ночь.

И уборная, и дровяной сарай находились к западу от хижины, и я даже не обернулся посмотреть на силуэты искривленных деревьев к востоку от двери. А оглянись я, так, быть может, увидел те существа, которые оставили огромные следы в снегу под окном, обнаруженные мной утром.

У одного из них, как я позже узнал из надежного источника, глаза были серые.

27

Обезьянье озеро, Британская Колумбия, Земля

22 января 2052

Дени дальнировал Роги на другой день после рождения Джека: он возвращается на Землю и заберет их с Обезьяньего озера. Он укроет их в более удобном месте до тех пор, пока Династия не добьется либо отмены Статутов Размножения, либо их изменения и не обеспечит амнистии Терезе и Роги.

Следующие две недели они провели очень спокойно. Буран за бураном намели столько снега, что погребли хижину почти по крышу. Однако Роги скрупулезно сгребал снег с самой крыши, а на индейских лыжах без особого труда добирался и до озера, и до склада лосиного мяса. Но проходы к уборной и дровяному сараю превратились теперь в снежные туннели, и Роги тревожился, как бы после нового снегопада не возникло неполадок с печной тягой.

Джек почти все время вел себя как обычный младенец: сосал, спал, а когда не спал, следил за ними большими серьезными глазами. Психоразговаривал он больше с матерью. Насколько понял Роги, Джек сосредоточенно осваивал множество новых данных, получаемых сенсорно, и для пустой болтовни у него не оставалось времени. Джек укрепил связь с матерью, как только «официально» признал ее отдельным от себя существом. А когда Роги крестил его, младенец прилепился и к старику, каким-то образом добравшись до воспоминаний о давнем крещении Дени и придя к выводу, что и Роги тоже можно любить без оговорок.

Зимой в этих северных краях солнце встает поздно, и Роги с Терезой обычно следовали его примеру, сберегая энергию, потому что становилось все холоднее. Колыбель она поставила вплотную к» нарам и, когда Джек ночью телепатически просил есть, забирала его к себе в постель, даже толком не проснувшись. Роги в таком же сонном состоянии несколько раз вставал ночью, чтобы подбросить дров в печку, и все равно утром дверь сверху донизу покрывал мохнатый ковер инея, а вода в ведре промерзала чуть не до дна. Взрослые обнаружили, что способны спать беспробудно по десять — двенадцать часов подряд, а младенец спал по двадцать. Все трое словно погрузились в подобие зимней спячки, оправляясь после напряженных месяцев до рождения Джека и накапливая силы для того, что ожидало их впереди.

Вечером 21 января Тереза и Роги наконец сообщили маленькому, что к ним летит Дени и скорее всего они расстанутся с хижиной. Тереза долго уговаривала Джека, что перемена необходима, что она к лучшему, но его пугала мысль о встрече с другими людьми, о жизни где-то еще. Она попыталась превратить все в игру, спросила, какие вещи он хотел бы захватить с собой. Он выбрал лебяжий конвертик, качели, изготовленные Роги, и горностая Германа, чьи прыжки его очень забавляли.

— Нет, милый, — возразила Тереза. — Германа взять нельзя. Тут его дом, и с нами ему будет плохо.

«Тут и мой дом!» — сказал Джек, его личико болезненно сморщилось, и он заплакал.

— Только временный! — Тереза ласково прижала малыша к груди и вместе с Роги начала проецировать образы большого дома в Хановере, пытаясь показать Джеку его настоящий дом. Они продемонстрировали ему образы его отца, братьев и сестер, бабушки и дедушки — новых сознаний, с которыми он сможет установить связь. Однако единственным, кто казался приемлемым в качестве объекта любви, был Марк — Джек хорошо помнил его. Поль и остальные воспринимались как источник опасности.

Наконец Джек уснул, и Тереза со вздохом уложила его в колыбель.

— Ему будет очень трудно, Роги. И ведь отсюда мы почти наверняка отправимся не в нью-гемпширский дом.

Старик пожал плечами.

— Дени сказал только, что найдет нам безопасное место. — Он упаковывал клавиатуру Терезы и прочие вещи, которые они собирались взять с собой. — Джеку просто надо адаптироваться. Как любому младенцу. Не будешь же ты держать сосунка в полной изоляции. Он сверхвосприимчив, и перемена вначале покажется ему жуткой, но он справится. Его вибрации говорят мне, что он куда крепче, чем мы думаем.