Вечные всадники, стр. 6

Тогда Солтан пришел пятым. Отец не особенно переживал за это, знал – подрастет мальчик и возьмет свое. Это было на первомайских состязаниях. А на октябрьских, в честь другого праздника, он посадил на коня другого сына, который был на один год старше Солтана. Первенец упал с лошади, ударился головой об камень и…

С тех пор Абдул не пускал оставшегося единственного сына на соревнования. Он только разрешал Солтану проехаться на старой ленивой кобыле, зная, что она быстро не побежит.

Абдул видел, что сын влюблен в лошадей, только и грезит о них. Разве не об этом говорит и последний случай с родословной Тугана?

Абдул лежал и, глядя на кусочек ночного неба через широкую дымовую трубу избы, думал о сыне. Что ж, пусть Солтан станет зоотехником по коню! Но какой же из него зоотехник, если он и в свои девять лет не посажен на настоящего коня, не имеет свободного допуска к денникам? Надо хотя бы в выходные дни брать его на целый день с собой на завод, надо сажать на коня и пусть себе катается внутри у огромной изгороди. Если и упадет, то не страшно, там мягко…

Абдул не знал, что его сын и сам уже решил кататься не только на старой ленивой кобыле, но и седлать настоящего коня! Тайком от отца…

Уговорил же Солтана на это его закадычный друг Шайтан.

Это был беспокойный мальчишка. С тех пор как с уст его матери слетело слово «шайтан», обращенное к сыну, стало забываться настоящее имя мальчика – Мурат, а прозвище Шайтан так и прилипло к нему.

Шайтан быстр, находчив, неуловим и бесстрашен. Когда он нужен дома, его найти невозможно, зато везде, где не нужен, он тут как тут.

Однажды, во время перемены в школе, Шайтан отвел Солтана в сторону:

– Тебе, говоришь, не разрешают кататься верхом?

– Ага…

– Какой же ты после этого мужчина!

– Не знаю.

– А я знаю. Вот ты какой мужчина, посмотри. – И Шайтан показал на девчонку, стоящую неподалеку, обхватив новый телеграфный столб.

Солтан обиделся и хотел уйти, но Шайтан властно опустил свою ладонь на плечо друга. Солтан заметил, как свисает разорванный рукав синей сатиновой рубашки Шайтана. У него, у этого Шайтана, добрые глаза. И огненно-рыжие волосы, что так редко встречается у карачаевцев.

– Ты слушай меня! – сказал Шайтан. – Хватит нам кататься на ишаках. Я придумал. Отец поручает мне пасти нашего коня. Вот я решил… Понял? Мы будем пасти с тобой и птицей летать на коне!

Тут прозвенел звонок, и они поспешили в класс.

– Опять от мамки попадет, – вздохнул Шайтан, закатывая разорванный рукав.

Откуда знать Абдулу об этом ребячьем замысле?

Он лежит и думает, что Марзий ни за что не захочет видеть своего сына наездником.

Мать Солтана возненавидела лошадей с того горестного дня, как разбился, упав с коня, старший сын. Была бы на то ее воля, она даже переехала бы с семьей в свой аул Даусуз, где нет никаких конезаводов. И почему это надо ездить верхом? Нынче уже вон какие сверкающие велосипеды появились в ауле, и не обязательно мотаться верхом на коне. Она знала хорошо, что мужа никогда не сможет оторвать от лошадей, от завода. Он с юношеских лет работает на нем и на всю жизнь влюблен в лошадей. Разве не он первым садится на необъезженных жеребцов и, гарцуя, едет на усмиренном коне из конца в конец длинной аульной улицы? Им любуются в такие дни люди, стоя у своих ворот.

Нет, Марзий знает, что никуда отсюда им не уехать. Да и могилка ее мальчика здесь… Солтана же Марзий хочет видеть только доктором! Вот тогда он вылечил бы и ее мозоль на правой ноге, из-за которой она покупает обувь тридцать восьмого номера. Сколько раз Абдул уговаривал ее пойти к фельдшеру! Но как она пойдет и покажет голую ногу мужчине? Срам! А был бы ее сын доктором, вылечил бы.

«Никто не поверит, что тебе всего тридцать пять лет, – уже ругал ее муж. – Ты как древняя старушка, стыдишься всего, как будто фельшару нужна твоя нога!» А сам Абдул? Не едет показывать свою печень женщине-терапевту. «Как я могу раскрыть свой живот чужой женщине?» – говорит он, а на печень продолжает жаловаться.

«Не нужен нам еще один наездник в доме, а свой врач пригодится», – думает Марзий, лежа валетом со своим Солтаном и кладя его теплые ножки к себе на грудь.

***

В роду Шайтана мужчины всегда занимались плотницким делом. Прадед строил, говорят, дома; дед мастерил любую мебель. А отец Шайтана, Мазан, делает только стулья. Иногда можно услышать, что весь аул сидит на стульях Мазана.

Стулья разные. Постарается Мазан – инкрустированные, а поленится – еле выструганные, еле склеенные; порой такой причудливой формы, что заказчик никак не может сообразить, как же надо сесть, чтобы не перевернуться.

Мазана за глаза зовут почему-то «Казан», хотя он ничуть не похож на круглый приземистый котел, а, наоборот, высокий кряжистый мужчина. Может быть, потому так зовут, что он не рыжий, как его сын Шайтан, а очень смуглый и у него иссиня-черные волосы. Нос у него настолько тонкий и не подходящий к лицу, что острословы окрестили его «Приклеенный нос». Никак не могут в Аламате без прозвищ!

У Казана есть конь, есть ишак, корова, куры. И конечно, собака, которая всего только один раз говорит «гав», когда во двор заходит чужой, а потом или ласково виляет хвостом, увиваясь возле пришедшего, или же лежа наблюдает за ним, сонно склонив голову на лапы.

Конь и ишак -на попечении Шайтана, а корова, куры и собака – забота матери. Сам Казан только стругает и пилит, сколачивает свои стулья. Как уже говорилось, если он в хорошем настроении, то заказчику повезло – стулья будут и гладкими, и с изображением на них каких-то доисторических животных, а если Казан встал не с той ноги, то заказчик должен будет сам решать, как садиться на стул.

Иногда слишком придирчивый заказчик пробует спорить с Казаном, но он мрачно отвечает:

«Я сумел сделать стул, а ты не умеешь даже сесть? »

Мать подоила корову и занялась завтраком, а Шайтан сел на коня, вывел со двора корову и ишака. Корову «сдал» в аульное стадо, а ишака погнал за околицу, а потом еще дальше, за холмы. Там Шайтан стреножил рыжего, как и сам, коня, пустил его пастись. Вернулся домой и отправился в школу.

Он думал о Солтане. «Вечный всадник»! Это прозвище своему другу Шайтан дал потому, что Солтан вечно «скакал» на коне, на чем бы он ни сидел. Уж кто-кто, а Шайтан знал хорошо, как другу хочется лететь птицей на настоящем коне.

– И ты будешь сегодня летать птицей! – объявил в тот же день после уроков Шайтан «Вечному всаднику».

Они прямо из школы побежали на пастбище. Распутав отцовского коня, Шайтан передал повод другу.

«Вечный всадник» взлетел на голую спину коня и заработал пятками. Конь навострил уши, сделал злые глаза и не двинулся с места.

– Это он злится за то, что мы не дали ему попастись. Но ничего, он меня послушается, – успокоил Шайтан друга и прикрикнул на коня.

Тот вдруг сорвался с места и понесся по лугу. Шайтан ахнул и только успел заметить, как Солтан схватился за гриву коня, не выпуская из рук уздечку.

Вдруг конь круто повернул и взял направление к дому. Недолго думая Шайтан вскочил на ишака и помчался вслед.

Ишаку не поспеть за конем. Когда Шайтан доплелся до дома, он увидел, как его отец отчитывает Солтана:

– Ты, сукин сын, другого коня не нашел, чтобы устраивать скачки? Зачем ты его сюда привел задолго до вечера? Или ты думаешь, что у меня во дворе зеленый луг, чтобы конь мог пастись у крыльца? Ведь это животное – без языка, оно не может тебе объяснить, что ему тоже жратва нужна. Ишь, взял да и прискакал, как на собственном! Не надо было прода…

Дядя Мазан хотел было сказать: «Не надо было твоему отцу продавать своего коня, да еще такого отличного», но вовремя сдержал язык, чтобы не наносить боль мальчику ведь отец Солтана продал своего коня только потому, что этот конь погубил ему старшего сына.