Вечные всадники, стр. 41
«Эта предательница, эта чистоплюйка, кроме всего, и ненормальная! – решил Шайтан. – До чистых ли рук при такой жизни? Люди забыли, как мыло выглядит!»
Учительница и не думала отставать от него.
– Ты не левша? – спросила она шепотом. – Нет? Отмой руки известкой или золой. Беги! Ну!
Завидев вдали людей, она оставила Шайтана в покое и заторопилась к заводу.
«Сама ты левша…» – с обидой прошептал Шайтан и глянул на свою левую руку. Вся в чернилах… Он обомлел от пришедшей в голову мысли: по руке могут узнать, кто писал листовки! Поняли, что писались они левой рукой. Это нетрудно увидеть.
Спеша успеть до комендантского часа. Шайтан передал отряду по цепочке: всем начисто отмыть тайком чернила с рук, потом выпачкать их обычной грязью, а заодно уничтожить бумагу и все следы работы.
Вечер прошел в тревоге. Но никто с проверкой не появился. Шайтан не знал, что ее отложили на утро, потому что вечером мало что обнаружишь: в домах темно, многие сидят при лучинах.
Утром по домам пошли солдаты и полицаи. Везде они коротко приказывали:
– Руки и тетрадки на стол!
…«Кто же она на самом деле такая, эта учительница? – задумался Шайтан. – Ведь она вольно или невольно уберегла отряд от верного провала и жестокой кары… Кто она?»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Сквозь тяжелые веки Солтан почувствовал яркий свет. Но не он привел его в себя, а Туган. Конь тревожно ржал, тянул повод, судорожно зажатый в оцепеневшей руке Солтана, воинственно озирался на кого-то.
Уже светает! Все тело Солтана сковано морозом. Он весь превратился в волю, заставил себя потихоньку подняться. Он не смог бы это сделать, если бы не цеплялся одной рукой за шершавую кору дерева, а другой – за повод коня.
Еле встав, он попробовал размяться и охнул. Казалось, все его тело – это не мышцы, не кожа, не кровь, а лед, настоящий лед.
Туган тревожно ткнулся ему мордой в лицо, пахнул теплом. И Солтан понял, что все ночные часы его грело дыхание Тугана. Иначе бы несдобровать!
«Но почему конь так взбудоражен? – подумал Солтан, приходя в себя. – Он чувствует опасность».
Солтан бросил кругом затуманенный взор и вдруг отчетливо увидел меж деревьев зловещий зрачок винтовочного дула.
Он судорожно рванул было из ножен саблю, одновременно занося ногу в стремя.
– Стой! Не двигаться…— раздался из-за деревьев негромкий уверенный голос.
Человек шел к нему медленным шагом. Он был в белом полушубке, валенках и в ушанке. Подошел и приказал:
– Следуй вперед!
Русская речь обрадовала Солтана, но разве не могут оказаться среди русских такие же предатели, как Сушеный бок или Кривой?
Пришли к какой-то деревянной избушке. Вокруг нее сновали вооруженные люди. Сюда доносилась артиллерийская канонада, над головой пролетали «мессершмитты».
Часовой у избушки дал понять: можно входить. Человек, взявший Солтана в плен, потянул из рук Солтана повод, но Солтан вцепился ему зубами в руку и старался выхватить саблю: с конем он не расстанется ни за что.
– Вот звереныш! – крикнул кто-то. – Ну пусть привяжет коня сам.
– Без коня никуда не пойду! – ответил разъяренный Солтан, еще крепче сжав повод.
– С конем в избу зайдешь?
– Ни с конем, ни без коня! Кто вы такие?
– Люди, дуралей! Входи, а коня подержим, не съедим, – сказал один из вооруженных, любуясь Туганом, да и все остальные разглядывали коня, цокая языками от восхищения.
– Убейте на месте, а повод никому не уступлю!
На шум вышел человек командирской осанки, с чисто выбритым лицом. Он сразу узнал и парня и коня, но не подал виду, распорядился:
– Немедленно обработайте коня, видите – рана! И накормите обоих, они умирают от голода. И еще: вызвать ко мне Зубра.
– Есть, товарищ командир!
При слове «товарищ» у Солтана расцвело в сердце. Неужели свои? На военных не похожи, но вооружены. И порядки военные.
Его с конем повели к еле заметной под снегом землянке. По дороге он заметил, что здесь таких землянок много, а в глубине леса стояли у коновязи лошади.
«Не партизанский ли это отряд?» – гадал Солтан. Но ему видеть партизан никогда не приходилось, он не знал, как они должны выглядеть. Бывает ли у них своя особая форма?
Солтану вынесли из землянки миску горячего супа и полбуханки хлеба, а перед Туганом положили огромную охапку сена. Оба кинулись с жадностью есть.
Вдруг Солтан заметил идущего к нему издали человека, тоже в полушубке, с длинной бородой. Левый пустой рукав его полушубка был заткнут за широкий ремень. Что-то знакомое в лице этого человека… Солтан даже перестал есть.
– Туган? Солтан? – радостно вскричал человек.
Солтан кинулся к нему. Это же свой! Аламатский! Председатель сельсовета дядя Хаджи-Сеит! Из-за бороды его и не узнать!
– Товарищ Зубр! Вас к командиру, – козырнул Хаджи-Сеиту боец.
– Иду, иду. Дайте только полюбоваться на двух своих знаменитых земляков!
– Стойте, дядя Хаджи-Сеит! – взмолился Солтан. – Вы никого из Аламата не видели?
– Да я и сам там был, сынок. Кто же, думаешь, освобождал твою мать и других женщин?
– Где мама?
– Э-э, да ты отстал от жизни, одичал в лесу. Марзий мы отправили из своего лагеря в Даусуз, к твоему дедушке. Он ее надежно спрятал у родичей. Ну, ешь, ешь. Потом поговорим!
***
Большой партизанский лагерь пришел в движение. Бойцы седлали коней. Командиры давали последние распоряжения. Женщины варили обед и разносили по землянкам большие миски, которые источали в морозном воздухе пар.
Отряд готовился к большому делу.
Командир отряда Сергей Петрович Быстров, собрав ближайших помощников, объявил:
– Выступаем через час. Итак, товарищи. Северный Кавказ вот-вот будет освобожден от фашистской нечисти. Сталинградская битва оказала на это свое решающее влияние. Прошу всех поближе. Вот где нам наступать. Части Советской Армии пройдут вот тут, наша же задача – двинуться по Гумскому ущелью, выйти к этому аулу, а дальше – к Кисловодску…
Он склонился над картой, водя по ней тонким указательным пальцем.
В мирное время он работал пианистом в Кисловодске. Во время оккупации его жену и сына фашисты казнили в душегубке.
В это время у входа в домик послышался шум. В дверь заглянула голова в лохматой шапке, и хозяин шапки сказал взволнованным юношеским голосом, с акцентом:
– Товарищ командир, я поймал шпионку!
Это докладывал Солтан. Он втолкнул в комнату девушку в белом пуховом платке и в пальто с серым каракулевым воротником, а сам стал на страже в дверях. Выглядел он заправским воином: полушубок перепоясан широким солдатским ремнем, к которому прицеплена серебряная сабля, в руках – винтовка.
– Докладывайте, – коротко сказал ему Быстров.
– Она предательница, переводчик! Сейчас пробиралась к нам, чтобы шпионить. Я стоял в карауле на дальнем посту и увидел, как она крадется по лесу!
Командир спросил девушку:
– Кто вы и зачем сюда шли?
– Я – «Бриллиант», товарищ командир!
– Твой товарищ немецкий комендант Фриц Клаус, а не наш командир! – возмутился Солтан, боясь, что ей поверят.
В это время вошел Хаджи-Сеит и обрадованно протянул руки к девушке:
– Как вам удалось добраться, Сейр Отаровна?
Услышав это имя, Быстров встал и протянул руку учительнице:
– Здравствуйте, «Бриллиант»! Так вот вы какая? Молодчина вы! Настоящий бриллиант, без кавычек: хорошо поработали на партизан, ваши сведения делали свое дело на перевале.
Солтан растерянно провел рукой по лицу, словно прогоняя сон. Все расхохотались.
– Она ведь спасла тебе жизнь, – сказал Хаджи-Сеит Солтану. – Она выпытала у Обрубка в присутствии самого коменданта, где этот полицай ранил твоего коня. Дала нам знать. И мы взялись прочесывать лес. А то бы так там и замерз!
– Ну, здравствуй, «Вечный всадник»! – подошла Сеир Отаровна к Солтану с улыбкой.
– Простите меня… Я ведь впервые в партизанах! – покраснел он.