Держись, акробат, стр. 4
Кто-то схватил меня за дрожащие руки, легко поднял и поставил на балкон.
— Белый свет тебе надоел? — услышал я сердитый голос. Цепкие, как клещи, пальцы схватили мое ухо и сильно его крутанули. Я поднял глаза. Передо мной стоял отец Наиля.
Так закончился для меня этот злополучный день рождения.
Да, чуть не забыл! С того дня ребята зовут меня не иначе как Акробат.
Если бы я знал, чем обернется это прозвище.
5
Я очень боялся, что отец Наиля — дядя Джамиль — расскажет обо всем моему отцу. Они дружат между собой, не то что мы с Наилем. Они, как говорит дядя Джамиль, два сапога пара: оба — токари, работают на одном заводе, у обоих по сыну.
Когда заходит речь о сыновьях, мой отец всегда вздыхает:
— Парни-то есть. Только проба у них не одинаковая.
Это должно означать, что у дяди Джамиля сын как сын, а моему отцу со мной не повезло. Мне становилось обидно, и назло я опять выкидывал какой-нибудь трюк.
Мама нас мирила, говорила мне, что на отца нельзя обижаться, надо жить в согласии. Я жалел маму, не хотел ее расстраивать, старался молчать. Иногда я прямо ненавидел этого Наиля.
Зато как я любил дядю Джамиля, особенно когда он рассказывал о своем детстве!
Наши отцы росли в трудные годы, сразу после войны. Говорят, что жизнь тогда была совсем другая. Не хватало даже хлеба. Мой отец никогда не рассказывал мне об этом времени, думал, наверное, что я ничего не пойму. А дядя Джамиль посадит нас с Наилем на диван, и весь вечер мы сидим тихо, как мыши, и слушаем.
Одну историю я особенно помню.
Мы учились тогда в третьем классе, и я зашел к Наилю, чтобы вместе делать уроки. Сидели-сидели, потом нам надоело. Начали толкать друг друга, затеяли борьбу. Задели стол, на пол полетели книжки, тетради, карандаши.
В комнату ворвалась Фарида и начала шуметь на весь дом:
— Что вы тут вытворяете? Стоит только прийти Фаилю, сразу начинаете хулиганить!
— Не кричи, дочка, — появился в дверях дядя Джамиль. — Когда играют мальчики, еще не такое бывает.
Он выпроводил Фариду, помог нам навести порядок и усадил рядом с собой.
— В детстве, — начал он, — я старался не расстраивать родителей, вести себя хорошо. Но не всегда это удавалось. Иногда неделями не слышишь ни одного замечания, и вдруг сорвешься, натворишь чего-нибудь и огорчишь их… Я вам рассказывал, что отец мой — дедушка Наиля — был тяжело ранен на фронте, часто болел и не мог работать. Чтобы всех нас прокормить, мама трудилась на двух работах и приходила домой очень поздно. Все по дому приходилось делать мне: затопить печь, сварить еду, накормить отца, привезти воду, сбегать в аптеку, вызвать доктора — в общем, дел хватало! Особенно доставалось зимой.
Дом наш стоял на окраине города, и до колонки, где мы брали воду, было больше километра. Я ставил на санки бак и отправлялся по воду. Каждый день, в любую погоду.
Однажды ударили тридцатиградусные морозы, и занятия в школах отменили. Но на улице было полно ребятишек: для игр ведь мороз не помеха, сами знаете. А мы в те годы все свободное время проводили на улице. В кино ходили редко, а о театре или концерте даже не мечтали. Ну и телевизоров, конечно, не было.
В тот день, как обычно, я тащился со своей водой, и вдруг вижу, ребята в войну играют. В то время это была самая любимая игра, не знаю, как у вас. А на углу нашей улицы когда-то стоял большой деревянный дом. Его разобрали, вырыли котлован и хотели тут строить кирпичное здание. Но строительство почему-то не начиналось, и мы облюбовали это место для игр — лучше не придумаешь.
Я приостановился с санками передохнуть, а заодно посмотреть, кто же выйдет победителем.
Сражались, как всегда, наша и соседняя улицы. Наши держали оборону, защищали высоту, а «противник» пытался ею овладеть. Нашими руководил мой лучший друг Зульфат, и они успешно отражали одну атаку за другой. Крик стоял невероятный! Свежий снег поднялся кверху и кружился, как во время бурана. Мои мокрые варежки давно покрылись льдом, а ноги в подшитых валенках стали мерзнуть, но уйти я не мог, не узнав, кто победит.
Отразив очередную атаку, отряд Зульфата бросился преследовать «противника», и казалось, что наша победа уже близка. В то время подошло несколько мальчишек с соседней улицы и с криками присоединились к своим. Получив подкрепление, ребята с соседней улицы повернули назад и бросились на наших.
Настоящий бой!
Вдруг вижу — Зульфата толкнули в спину. Он упал, а какой-то здоровенный парень сел на него, сорвал шапку и стал тереть ему уши снегом. Не мог же я стоять смотреть, когда побеждают моего лучшего друга, командира отряда? Что я, предатель разве? Я, конечно, бросился на помощь.
Долгое было сражение. Мы так увлеклись игрой, что не заметили даже, как вокруг собрались взрослые. Одни подзадоривали нас, другие, наоборот, пытались разнимать.
Вдруг я слышу голос матери. Я сразу забыл про игру и почувствовал себя самым последним человеком на свете.
Ведь ни одно поручение мамы не выполнено: печь не растоплена, суп не сварен, в доме ни капли воды. Отец, наверное, беспокоится. Может быть, поднялся с постели и ищет меня?
Мне захотелось вскочить и убежать куда-нибудь подальше, где меня никто бы не смог найти. Но как встанешь, когда на тебя навалилось чуть ли не с десяток ребят?! Мама разбросала эту кучу малу и вытянула меня. Я стоял перед ней, не зная, что сказать. Губа разбита, все пуговицы на пальто выдраны, шапка и одна варежка где-то потерялись…
Ужинали мы с мамой в тот день поздно, перед самым сном. Очень долго размораживали около печки бак: вода в нем превратилась в глыбу льда. В первую очередь приготовили еду отцу, покормили его.
А тут настало время маме бежать в швейную мастерскую, где она работала уборщицей. Я тоже пошел с ней, чтобы помочь. Вернулись мы поздно и только тогда сели ужинать.
Вот ведь что случается, когда увлечешься игрой!
Я не раз слышал рассказы дяди Джамиля.
О том, как они остались одни с матерью, после смерти отца, и о том, как мама уже не могла справляться с двумя работами и им пришлось жить на маленькую зарплату уборщицы, и о том, как после девятого класса дядя Джамиль перешел в вечернюю школу и поступил на завод; там он стал токарем и купил себе настоящие хромовые сапоги. Ведь отцовские сапоги, хоть и были солдатскими, знаменитыми, прошагавшими по улицам Берлина, стали уже совсем старыми, такими, что их нельзя было носить…
Все-все я знал про дядю Джамиля. Даже как маленьким он мечтал иметь волшебную щуку, как у Емели из сказки, чтобы все в доме делалось по щучьему велению, или найти мешок золота, чтобы мама могла не работать, а сидела бы дома и ухаживала за отцом. Когда он подрос и стал таким, как сейчас я и Наиль, то мечтал стать ученым и придумать лекарство, от которого отец сразу встанет на ноги…
Дядя Джамиль и теперь мечтает. Он мечтает, чтобы Наиль выучился и стал космонавтом.
Мой отец тоже не прочь бы сделать из меня космонавта, но уверен, что из этого ничего не получится.
— Ростом бог его не обидел, — говорит он обо мне маме, — сила тоже есть. Жалко, ума не хватает… Уж лучше был бы маленьким, как Наиль, да с умом.
И в школе на меня давно рукой махнули.
— Шакиров! Ты когда-нибудь станешь человеком? — любит спрашивать наша классная руководительница Зоя Михайловна и теребит свое правое ухо — это у нее привычка такая.
— Не знаю, Зоя Михайловна, — притворяюсь я смирненьким и тоже хватаюсь за правое ухо.
Она краснеет и ни слова мне больше не говорит. Но хуже всех на свете ко мне теперь относится Савия. Мстит мне за тот случай на Лебяжьем.
6
Однажды после уроков я пригласил ее в кино. У меня был рубль, который я выпросил у мамы, и я рассчитал, что хватит еще и на мороженое. Но Савия отказалась и от кино, и от мороженого.
— Меня Наиль яблоком угостил, — сказала она и показала мне большое красное яблоко.