Том 3, стр. 127

— Почему же ты ушел от королевы германов, хотя там тебе так хорошо жилось? Королева была красива? — спросил сосед.

— Она была золотисто-рыжая, с дивным бледным лицом, подобным полной луне. Под левой грудью у нее скрывалась родинка, похожая на большую мышь и даже покрытая шерстью. Я обещал ее вылечить от этой родинки. И не раз тайком она уговаривала меня убить короля германов, обещая, что меня изберут владыкой на его место. Но король проведал это, послал за мной убийц, и я едва спасся, спустившись по веревке из спальни королевы. Веревка оборвалась, и я упал прямо на часового, стоявшего под окном. Я его вмиг заколол кинжалом, а сам ускакал на королевском дивном коне, проехал много стран, пока не прибыл сюда…

— А кинжал ты привез с собой? — протянул чей-то сонный голос.

— Разумеется, привез.

— Покажи!

— Не могу же я приходить с кинжалом сюда, во дворец сладостных восторгов. Он у меня спрятан в укромном месте под скалой. Я его захвачу с собой, когда отправлюсь в лагерь татарского хана. О, это изумительный кинжал, украшенный золотом, изумрудами и алмазами.

Со всех сторон слышались тихие разговоры, постепенно замиравшие, по мере того как курильщики погружались в глубокое забвение.

Абдэр-Рахман докуривал трубку, сделал последнюю затяжку, и сейчас же над ним склонилась гурия-служанка, взяла трубку и вставила ему в рот другую, уже дымящуюся. Абдэр-Рахман снова начал втягивать приторный дым, голова его все сильнее кружилась, стены задвигались и наклонились… «Землетрясение? Но почему нет шума? Нет, все это я вижу в гашишном безумии», — подумал Абдэр-Рахман. Пол под ним стал качаться и то проваливался, то взлетал кверху. «Мало этих чудес, мало! Я хочу увидеть что-либо еще более необычайное». Он повернулся на спину и отчетливо увидел, как в середине потолка раздвинулись доски, и оттуда показалась черная голова с узкими светящимися глазами. Длинная черная шея все более вытягивалась и свешивалась, извиваясь кольцами.

«Ядовитая змея Эфа», — решил Абдэр-Рахман. Вдруг змея сорвалась и упала с глухим шумом, а наверху в потолке осталось ровное квадратное отверстие, сквозь которое виднелись темно-синее небо и оранжевые звезды.

«Куда девалась змея? Самая страшная змея, несущая мгновенную смерть?» Абдэр-Рахман приподнялся на локте и вдруг увидел, как невдалеке перед ним поднялась плоская змеиная головка с блестящими сердитыми глазками. Змея точно чего-то искала, поворачиваясь во все стороны и покачиваясь, тонкая и гибкая. Их взгляды встретились. Змея поползла к Абдэр-Рахману. Огромный до ушей рот приоткрылся, показывая два острых верхних зуба и раздвоенный трепещущий язык.

Желая выхватить кинжал, Абдэр-Рахман осторожно протянул руку к поясу, но нащупал только пустые ножны. «Кто похитил кинжал?» — и он закрыл глаза, чувствуя, как легкий, тонкий язык коснулся его щек и сжатых губ…

Он снова открыл глаза. Змеиная черная головка тихо удалялась, скользя между лежащими телами, и за ней, извиваясь, уползало длинное черное туловище.

Бесшумная гурия вставила в рот новую дымящуюся трубку, и Абдэр-Рахман опять наклонил конец ее над светильником, втягивая дым, задыхаясь и теряя сознание…

Абдэр-Рахман приходил в себя. Видения, теряя четкость, постепенно исчезали. Кровь стучала в висках сильно и равномерно, точно тяжелые шаги идущего человека, и сквозь клубы дыма Абдэр-Рахман увидел возле себя сидящую на коленях девушку с грустными глазами. Облокотившись на руку, она вглядывалась в лицо Абдэр-Рахмана и тихо шептала:

— Очнись, очнись, чужеземец! Выслушай меня! Ты богатый, сильный, молодой, смелый. Вот я тебе приготовила новую трубку, но ты не затягивайся, а только притворись, что куришь, сам же слушай, что я тебе буду говорить. Вам отсюда уже не выбраться. Страшный старик придумал для вас необычайную казнь. За дворцом, в особом дворе, находится его зверинец. Там стоят большие железные клетки. В них посажены лев, тигр, горный медведь, барс и две гиены. Старик любит садиться в кресло перед клетками и наблюдать, как через отверстие наверху в клетки сбрасывают зверям осужденных людей. Там приготовлена одна пустая клетка для «Рыжей лисицы», как старик называет твоего длиннобородого спутника. Старик ни за что его не отпустит, ожидая от него исцеления. Тебе же грозит страшная смерть: тебя бросят в клетку с гиенами, а если ты их задушишь, то будешь отдан на растерзание тигру…

— Что же мне делать? — прошептал Абдэр-Рахман, схватив маленькую руку, зазвеневшую серебряными запястьями.

— Спасу тебя я, если у вас обоих хватит смелости тайком покинуть Аламут. Сегодня вы накурились гашиша, и у вас не хватит для дороги сил, но завтра, когда стемнеет, вы навьючите верблюдов, оседлаете коней и будете ждать меня. Я проберусь к вам как тень и поведу тропинкой, которую знают немногие.

— Чем я могу наградить тебя?

— Увези меня с собой и сделай снова свободной. Я буду верно служить тебе, а прибыв в город Рудбар, или Казвин, где сейчас находятся монголы, мы окажемся далеко, куда не дотянется страшная лапа «Старца горы». Там ты мне дашь награду, достаточную, чтобы я могла вернуться на свою родину.

— Из какого ты племени, и как тебя зовут?

— Я гречанка Дафни, знатного византийского рода царей Комненов. Корабль, на котором я плыла, потерпел крушение около Трапезунда. Мне удалось спастись, ухватившись за доску. Всех пострадавших захватили в плен дикие, как звери, курды. Они отвезли меня в подарок здешнему владыке, «Старцу горы». Но я не покорюсь. Я непокорная орлица и решила бежать отсюда…

— Я дам тебе свободу, хотя бы это грозило мне смертью. А уверена ли ты, что нас не заметят часовые?

— Старый убийца сегодня запил и будет пьянствовать, как обычно, семь дней, от пятницы до пятницы. За это время все в Аламуте тоже будут пить и курить гашиш. Я постараюсь, чтобы каждый получил вдвое больше вина и гашиша. Не теряйте времени и готовьтесь к бегству. Завтра вечером мы двинемся в путь!

…Дафни оказалась права. На другой день ночью, когда весь Аламут, начиная со своего грозного владыки «Старца горы» Ала-ад-Дина и кончая последним погонщиком мулов и часовым, лежал одурманенный волнами гашиша, наслаждаясь картинами неземного блаженства, Дафни незаметно вывела маленький караван посланцев багдадского халифа на тайную тропинку, и путники углубились в горы, держа путь на север, к устью великой реки Итиль [137], где была ставка татарского хана…

1946(?)

ВОЗВРАЩЕНИЕ МЕЧТЫ

Два воина в блестящих латах и высоких ботфортах с медными шпорами освещали пылающими факелами вход в каменную башню. Тюремщик, гремя большими ключами, отворял ржавую железную дверь, ведущую в страшное подземелье, откуда узникам не было возврата.

Император вошел в мрачную каменную пасть. Там начинался спуск. Он вспомнил, что должно быть тринадцать ступеней. Повеяло холодом и сыростью. Впереди шел факельщик, за ним тюремщик. Красное пламя трепетало, и тени прыгали по стенам и сводчатому потолку, с которого свешивались мокрые известковые сталактиты и густая серая паутина.

За императором следовал второй воин с факелом, камергер Иоахим и слуга-араб с корзиной, в которой находились кисти винограда, апельсины, кувшин вина и серебряная кружка. Сегодня император хотел проявить милость к заключенным. За поворотом открылся темный коридор с несколькими низкими дверями по обе стороны. В одной из них, в глазке, императору почудился чей-то тревожный взгляд.

— Которую камеру прикажешь открыть? — спросил тюремщик, толстый, с опухшим красным лицом и узкими глазами-щелками под нависшими щетинистыми бровями.

— Где находится Пьетро де ла Винья? [138]

— Имена заключенных мне неведомы. Мне говорят только их номера.

вернуться

137

Итиль — Волга.

вернуться

138

Пьетро де ла Винья — выдающийся итальянский государственный деятель, философ и поэт XIII века, вышедший из бедной, незнатной семьи и своими выдающимися способностями проложивший себе дорогу: достиг высокого положения, став канцлером (первым министром) царствовавшего в то время в Сицилии наследника Великой Германской империи — Фридриха II Гогенштауфена.

Фридрих II сам был поэтом, покровителем ремесел и искусств, основателем Поэтической академии в Палермо и Неаполитанского университета и непримиримым врагом папства, в борьбе с которым прошла вся его жизнь. Однако когда завистливые придворные, оклеветав, обвинили Пьетро де ла Винья в измене, Фридрих вверг того в темницу и ослепил. Историки не колеблясь утверждают, что де ла Винья был невиновен и погиб в тюрьме, покончив с собой в порыве отчаяния.

Данте в своей поэме «Ад» (песнь 13) встречается с Пьетро де ла Винья. Когда Данте с Виргилием вступают во второй пояс Ада, где караются причинившие себе вред и где самоубийцы превращены в узловатые древесные стволы, на которых гнездятся гарпии, Пьетро отвечает на вопрос Виргилия:

…Я тот, кто оба сберегал ключа
От сердца Фредерика и вращал их
К затвору и отвору, не звуча.
Хранитель тайн его. больших и малых,
Неся мой долг, который был мне свят,
Я не щадил ни сна, ни сил усталых.
Развратница, от кесарских палат
Не отводящая очей тлетворных, — Зависть,
Чума народов и дворцовый яд, —
Так воспалила на меня придворных,
Что Август, их пыланьем воспылав.
Низверг мой блеск в пучину бедствий черных.
Смятенный дух мой, вознегодовав,
Замыслил смертью помешать злословью,
И правый — стал перед собой не прав.
Моих корней клянусь ужасной кровью,
Я жил и умер, свой обет храня,
И господину я служил любовью!
И тот из вас, кто выйдет к свету дня,
Пусть честь мою излечит от извета,
Которым зависть ранила меня!