Мемуары 1942–1943, стр. 69

Когда Метаксас спросил, какие стратегические пункты Италия хочет оккупировать, итальянский министр был не в состоянии дать ответ. Его хозяева постарались сформулировать ультиматум, чтобы исключить какую-либо возможность его принятия. Как откровенно и цинично заметил Чиано: «Это документ, который, естественно, не оставляет Греции выхода. Или она принимает оккупацию или на нее будет совершено нападение». В 5.30, за три часа до истечения срока ультиматума, итальянские войска начали нападение [304].

Провал

Быстрый «поход на Афины», который должен был начаться в годовщину «похода на Рим», вскоре превратился в отступление по направлению к Албании, набиравшее все большую скорость. Тем войскам, которые продвинулись на некоторое расстояние в Эпир, пришлось еще хуже. Бронетанковая дивизия «Чентауро» попала в тщательно подготовленную ловушку, а 3-я альпийская была наголову разбита в ущельях Пинда.

Мужество, проявленное в этих действиях греческими вооруженными силами, слишком хорошо известно и не нуждается в каких-либо комментариях. Но не следует забывать другой, менее очевидный фактор. Греки не были застигнуты врасплох. Высокий уровень их дипломатической службы в предвоенный период трудно переоценить; дипломатические депеши зарубежных представителей, от умело составленных докладов советника посольства в Риме до своевременных сообщений от вице-консулов в небольших провинциальных городах, представляют собой образцы точных сообщений о значительных событиях [305]. И к информации, которая в них была предоставлена, внимательно прислушивалось греческое правительство и использовало ее должным образом.

Когда невозможно было дольше скрывать, что дела идут плохо, Муссолини сделал 18 ноября очередное публичное заявление:

Сказка о захваченных документах, созданная в соответствии со знакомой методикой немецкой пропаганды, по мнению хорошо осведомленного человека – итальянского посланника в Афинах, – не нуждается в опровержении. В своем последнем отчете этот дипломат не оставляет никаких сомнений по поводу того, что все утверждения о греческих нарушениях нейтралитета, содержащиеся в ультиматуме, который ему пришлось представить в таких трагических обстоятельствах, являлись бесстыдной ложью [306].

Муссолини продолжает:

Но дальнейший ход кампании, наряду со многими неудачами, которые она принесла итальянским войскам, показал, что ситуация не могла быть разрешена без германского вмешательства.

Гитлер, Муссолини и война в Греции

Как ко всему происходящему относились немцы? Утверждалось, согласно авторитетным греческим источникам [307], что итальянское нападение соответствовало интересам Германии и, следовательно, началось с одобрения немцев.

Однако в свете недавно опубликованных документов становится понятно, что ситуация сложилась прямо противоположная. Июльские намеки Муссолини о мерах против Ионических островов не встретили со стороны Берлина одобрительной реакции.

Когда в последующие месяцы фашистская кампания по поводу убийства «великого албанского патриота» и торпедирование крейсера «Гелла» явно продемонстрировали, что Муссолини решительно настроен на осуществление своих проектов, его проинформировали в весьма определенных выражениях, что Гитлер против любых действий против Греции. В результате такого сильного вмешательства кампания в прессе по поводу зверства греков немедленно снизила обороты и через несколько дней внезапно прекратилась.

Чтобы не осталось никаких сомнений по этому вопросу, германское правительство вскоре после этого еще раз подчеркнуло своему союзнику, что мир в Юго-Восточной Европе ни в коем случае не должен быть нарушен [308].

Задача избежать пожара на Балканах была в то время одной из основных целей политики Гитлера. Проводя в Вене третейский суд между Венгрией и Румынией 28–30 августа, он надеялся уничтожить любую опасность конфликта в северной части региона; его формальные представления Риму имели целью удержать своего союзника по Оси от ввязывания в авантюру, которая могла привести к осложнениям на юге.