Мемуары 1942–1943, стр. 68

Нам необходимо обеспечить оправдание таким образом, чтобы люди могли сказать: «Ничего не поделаешь. Какой смысл помогать народу, который уже потерпел поражение?» Это аргумент, которым могли бы воспользоваться турки, и даже англичане могли бы счесть его удобным».

Потом мы увидим, что инциденты, которые требовалось организовать, были должным образом организованы.

4. Маршал Бадольо предложил усовершенствование плана кампании. Если бы нападение на Грецию совпало по времени с атакой Грациани на Мерса-Матрух, то для британского командования было бы сложно перенаправить самолеты из Египта в Грецию. Грациани также, по его заверениям, будет готов к 26-му числу [300].

В этом месте Муссолини прервал выступающих, сделав следующее заявление:

«Я выступаю за перенос наступления Грациани на более ранний срок. В этом случае взятие Мерса-Матру сделает возможность оказания такой помощи еще более отдаленной, особенно ввиду того факта, что на этом наше наступление не закончится. Если Египет как краеугольный камень будет потерян, Британская империя развалится на куски, даже если Лондон и удержится. Индия – государство, в котором происходят волнения, и англичане не смогли бы больше получать помощь из Южной Африки или по жизненно важным транспортным магистралям Красного моря.

Следует вспомнить также о соображениях морального характера в том плане, что успех в Африке оказался бы для наших солдат в Албании стимулом. По этой причине я также предпочел бы, чтобы операции были синхронизированы – с незначительным предшествованием африканской операции.

Когда Муссолини писал в 1944 году свою книгу, он посчитал, что его высказывание о разрушении Британской империи не является уместным и оно, следовательно, было опущено в кратком «устном изложении».

5. Маршал Бадольо, суммируя свою оценку плана кампании, указал на необходимость оккупации не части, а всей Греции. Муссолини здесь также опускает финальную часть его высказывания:

«Для осуществления этого нам необходимо иметь около двадцати дивизий, в то время как на самом деле у нас в Албании имеется только девять и еще одна кавалерийская дивизия. Очевидно, что в таких условиях нам понадобится три месяца».

Причина, по которой Муссолини понадобилось включать рассказ о совещании в Палаццо Венеция в свою книгу, – это его стремление показать, что Бадольо был настроен на войну с Грецией. Опустив заявление Бадольо о том, что необходимы двадцать дивизий вместо имеющихся десяти, он пытается создать впечатление, что Бадольо также согласился с принятым планом кампании. На самом же деле – из других источников имеются тому подтверждения того – Бадольо относился к этому с большой долей пессимизма. Тем не менее, какие бы опасения и предчувствия ни имелись у Бадольо, они не были высказаны на этом решающем совещании. Точнее, как начальник Генерального штаба он явно одобрил план операции в Эпире, предложенный Висконти Праска. Правда, он подчеркнул, что план кампании должен быть расширен и что для оккупации всей страны требуется больше сил и больше времени. Что же касается самого нападения, им не было выдвинуто никаких возражений.

Вскоре после совещания 17 октября он «очень серьезно» побеседовал с Чиано о предполагаемых действиях. На следующий день он заявил заместителю военного министра, что в случае начала действий против Греции он уйдет в отставку. Однако, как заметил Чиано в этот день, «Муссолини планирует предпринять действия любой ценой, и если Бадольо подаст в отставку, она будет принята немедленно. Но Бадольо не только не подал в отставку, но и даже не повторил Муссолини то, что он сказал мне».

Вскоре после того, как нападение провалилось, Бадольо покинул занимаемый им пост и тут же подвергся нападкам со стороны несдержанного Фариначчи, который упрекал его в распространении «в гостиных, во время охоты и в обществе своих протеже» информации о том, что он не был настроен в пользу операции в Греции и что в любом случае он требовал увеличения войскового контингента. Бадольо ответил так же эмоционально, жестоко критикуя любительское вмешательство в решения Верховного командования и намеками критикуя неготовность Италии к современной войне [301].

Было бы неверно, однако, делать вывод, что маршал был принципиальным противником фашизма и его методов. Ведь еще совсем недавно, перед самым вступлением Италии в войну, он заявил в предисловии к своей книге о вооруженных силах фашистской Италии [302]: «В данной работе особый акцент справедливо сделан на достижениях фашизма с учетом ударного военного потенциала нации. Идея фашио, грандиозная по своей простоте, не могла не озарить своим светом поле боя и не наделить вооруженные силы несгибаемой энергией, которую она высвобождает… Бок о бок с вооруженными силами, через боевые порядки и учреждения режима, вся нация готовит себя в военном отношении, сливаясь с воинскими порядками в одно прочное боевое целое».

Находясь на службе дуче и делу фашизма, пока успех был на их стороне, он тотчас отстранился и повернулся против них, едва лишь фортуна от них отвернулась.

6. Последний пропуск наблюдается в конце доклада Муссолини. Совещание закончилось словами дуче: «Подведем итоги: наступление в Эпире; наблюдение и нажим на Салоники; и, наконец, на следующем этапе, марш на Афины».

В современной истории ведения войн трудно найти параллель этому плану кампании. Касалось ли это «чрезмерного желания итальянских войск идти вперед и сражаться» или «энтузиазма албанцев», говорилось ли о безразличии большей части греческого населения или о готовности маршала Грациани нанести удар по Египту – все эти относящиеся к данному вопросу факторы, которые лежали в основе плана, были представлены превратно. Что же касается количества, мощности и боевого духа боевых сил врага, то никто из присутствующих военных чинов не посчитал необходимым принять во внимание достоверные оценки, данные их военным атташе в Афинах [303]; и они без колебаний последовали совету дуче «не беспокоиться зря о возможных потерях». Цинизм политического руководства прекрасно объединился с беспомощным раболепием Верховного командования.

Нападение

Начало операций, окончательно назначенное на 26 октября, следовало из-за недостаточной подготовленности отложить еще на два дня. Его mise en scene (мизансцена, постановка – фр.) показывает бездарную смесь трагедии и фарса.

Недавно реконструированный Афинский государственный театр открылся 25 октября постановкой «Мадам Баттерфляй». Греческое правительство в качестве дружеского жеста пригласило сына и невестку композитора на спектакль; приглашение было официально принято итальянским министром народной культуры, который организовал визит синьора и синьоры Пуччини. За праздничным представлением, задуманным как дань итальянскому искусству, на котором присутствовал король, члены правительства и весь цвет афинского общества, последовал на следующий день большой прием в итальянской дипломатической миссии. В то время как посланник синьор Грацци принимал своих гостей, начали поступать телеграммы, содержавшие пункты итальянского ультиматума, который был составлен четыре дня назад Чиано. В это же время греческому правительству стало известно, что итальянское Министерство авиации приказало приостановить воздушное сообщение между Афинами и Римом. Правительству Греции также стало известно о двух коммюнике агентства Стефани, сообщавших о двух серьезных инцидентах: вооруженные греческие отряды атаковали албанские приграничные посты, применив оружие и ручные гранаты; бомбы были брошены в кабинет итальянского начальника порта в Порто-Эдда в Албании, преступниками явились греческие или британские агенты.

Прием тем не менее шел своим чередом до раннего утра 27-го, секретари прибегали и убегали, чтобы расшифровать поступающие части итальянской ноты. В течение дня официальное греческое агентство опровергло сообщения о происшествиях, предлагая провести расследование инцидентов. Ответа не последовало. Вместо этого в 3 часа утра 28-го числа итальянский посланник прибыл к Метаксасу, чтобы вручить ему итальянский ультиматум. В нем выдвигались повторные обвинения Греции в систематическом нарушении ее собственного нейтралитета – ее помощь Великобритании и «ее провокационное отношение к албанской нации через политику терроризма». Ультиматум заканчивался следующим образом: