Мемуары 1942–1943, стр. 48

ДУЧЕ. Нам необходимо иметь истребители и наземные средства обороны. К счастью, у нас имеется их достаточное количество. В Албании на 1 октября насчитывалось 52 самолета первого эшелона и 15 второго эшелона – в общей сложности 67 машин.

ЧИАНО. 74-е крыло уже в пути.

ДУЧЕ. Я думаю, что теперь мы рассмотрели все аспекты этой проблемы.

БАДОЛЬО. Штаб армии доработает детали [223].

Вчера и сегодня

Тринадцать дней спустя, после фатальной двухдневной задержки, началась война против Греции; не такая ужасная, как сейчас это пытаются представить. Она не была такой сокрушительной, как рассчитывал генерал Висконти Праска, но фактом является то, что уже к концу декабря греческие силы были истощены и что даже без немецкой помощи (как сам фюрер об этом заявил) [224], греки были бы разбиты в апрельском сражении, потому что даже во время операций в районе Клисуры в марте почти все греческие ресурсы уже иссякли [225].

Когда в 1920 году, во время правления Джолитти, Валона была оставлена, раздались возмущенные крики. Кто не помнит мою статью «Прощай, Валона»? [226]

Затем, двадцать лет спустя, старый путь был повторен, путь, проложенный больше неизменными законами географии, чем историей. В нескольких минутах полета от Бари или Бриндизи можно видеть лагуны албанского побережья за Валоной, хребет Синджео, горы Требешини и залитый кровью Голико, а немного дальше, почти скрытая в дымке, возвышается гордая вершина Томора. Какая огромная работа была проделана в течение нескольких лет в Албании, где албанцы получили равные права и равные обязанности с итальянцами в соответствии с римской традицией! [227]

Здесь можно видеть широкую автомобильную магистраль от порта Дуррес до Тираны, новые здания в столице, подъем заброшенных земель Мусачии, нефтяные скважины Деволи (единственный источник этого сырья для Италии), рудники под Эльбасаном, битумные, медные, угольные и хромовые шахты и разрезы; там же почти завершенный план железнодорожной магистрали из Дурреса в Эльбасан, которая, если бы она была продолжена за Охридское озеро, обеспечила бы прямое сообщение с Софией и Черным морем. Промышленные, коммерческие и сельскохозяйственные предприятия и итальянские банковские концерны изменяли лицо этой земли, которая веками тяготела к итальянскому западу, со времен Тевты, королевы иллирийцев, до Скандербега [228], памятник которому был недавно воздвигнут на площади в Риме. От этого ничего не осталось, абсолютно ничего. Все было разрушено 8 сентября.

Солдаты, находящиеся за границей, которые сложили оружие и сдались, вместо того чтобы сразу же перейти на сторону немцев с поднятыми флагами и незапятнанной честью, совершили огромное преступление независимо от того, имели ли они благие намерения или злой умысел.

Флаг нашей страны, который развевался над землей, пропитанной кровью и потом итальянцев, не должен был быть спущен никогда. Солдаты Италии не должны были выставлять себя на посмешище или, что еще хуже, на унизительную жалость балканских народов. Они не должны были бросать на произвол судьбы те тысячи итальянцев, мужчин, женщин и детей, которые пересекли море, доверившись итальянским вооруженным силам, а теперь оказались брошенными на часто убийственный произвол враждебной толпы.

Из тех, кто входил в состав 9-й и 11-й армий, остались лишь интернированные в Германии, солдаты расформированных частей в горах Греции и саперные дивизии в Сербии.

Восемь тысяч итальянцев, беззащитных, на которых смотрят свысока, все еще находятся в Албании и сейчас пытаются с тем вечным и постоянным желанием «начать заново», которое кажется привилегией и наказанием итальянского народа, соединить разорванные нити своей жизни.

Кроме оставшихся в живых, остаются и павшие; сорок тысяч погибших во время греческой кампании.

Есть ли те, кто все еще ухаживает за кладбищами, где спят наши товарищи? Кто присматривает за этой священной землей – действительно священной – на Высоте 731? [229]

Холмы, где велось сражение, сейчас окутаны странным, глубоким молчанием, подходящим для тех мест, где люди сходились в грохоте металла и буйстве огня. Это те места, которые все еще ностальгически вспоминают 100 000 итальянских солдат, сражавшихся в Албании.

Давайте вновь, глядя вперед, отправимся в наш путь.

То, что являлось велением природы вещей, происходит снова. Этапы в жизни нации исчисляются декадами. Иногда веками [230].

Глава XXI

Голгофа и вознесение

После прихода к власти национал-социалистов в Германии мне стало ясно, что неустойчивое равновесие власти в Европе, установленное четырьмя державами в Версале, находится под угрозой и является компромиссным. Новая мощная сила вступила в европейскую жизнь с развернутым знаменем, на котором огненными буквами был написан призыв: «Восстаньте против версальского диктата».

То, что бесславный договор оставил за собой серию парадоксальных и в конечном счете несостоятельных ситуаций, признавали проницательные политики, а также государственные деятели; то, что, следовательно, предстоял пересмотр отдельных формулировок, казалось неизбежным; и в дилемме «ревизия или война» это было той альтернативой, которую нация надеялась увидеть осуществленной.

Сам Устав Лиги Наций допускал принцип пересмотра мирных договоров. Но Лига Наций никогда не подходила к этой проблеме серьезно. Представители территориального, политического и плутократического статус-кво, принадлежащие главным образом к небольшим государствам, были запутаны в бюрократии этой организации, получив значительные выгоды от версальских договоров, хотели сохранить их неизменными навечно. Было очевидно, что даже скромная ревизия договора не произойдет через Лигу Наций. Поэтому было необходимо рассмотреть проблему в ином месте. Так возникла идея Пакта четырех держав.

Однажды на встрече в Рапалло в рождественский день 1929 года Невилл Чемберлен сказал мне: «Важно, чтобы договорились орлы, меньшие птицы последуют их примеру».

Как мне представлялось, Пакт четырех держав должен был стать инструментом ровного логичного пересмотра договоров и их адаптации к новым условиям европейской жизни, и я имел в виду, помимо всего, высшую цель – сохранение мира.

В одной из многих статей, опубликованных в то время в «Америкэн юниверсал сервис пресс», посвященной изучению различных аспектов европейской ситуации, я указал на дилемму – или минимум европейской солидарности, или еще война с последующим разрушением общих ценностей цивилизации [231].

Когда Пакт четырех держав был заключен и подписан, он вызвал широкое общественное одобрение. Но позднее оформилась оппозиция: политическая – инициатива исходила из фашистской Италии; территориальная – круги малой Антанты опасались потери части территории своих государств; и Лиги – было очевидно, что функционирование Пакта четырех держав будет противоречить Женевской организации, лишая ее одной из задач, которую она сама на себя возложила, но никогда не решала. Некоторые говорили о новом Священном союзе; другие находили абсолютно невыносимым и противоречащим уставу Лиги Наций то, что директорат четырех держав будет спокойно и тщательно изучать более насущные проблемы, касающиеся развития и будущего наций. Они предпочитали крупные комитеты и «внушительные» ассамблеи Женевы с их бесконечной чередой выступающих, которых лишь изредка слушали с каким-либо вниманием.